– В-р-рун! – каркнул ей Панчо. – Убир-р-рай-ся! Убир-р-райся! – Захлопал крыльями и полетел к клетке.

– Он явно не в духе, – сказала Дона. – Я пытаюсь найти к нему подход, но что-то не получается. Может быть, вернемся в дом, мистер Лэм?

– Мистер Кеймерон часто уезжал, не так ли? В это время Панчо жил у вас?

– Да. У мистера Кеймерона были дела в Колумбии, а возить с собой ворону совсем непросто. Мистеру Кеймерону приходилось часто уезжать. И, по-моему, это ему не нравилось. Он так любил Панчо, и ему было хорошо дома. Конечно, когда мистер Кеймерон уезжал, я заботилась о Панчо.

– Ваш отец погиб, – сказал я, когда мы вернулись в дом. – А мать жива?

– Да.

– Она живет здесь, в нашем городе?

– Да.

На вопросы о матери Дона отвечала неохотно.

– Извините за настырность, но я все-таки спрошу: она вышла замуж во второй раз?

– Нет.

– Вы работаете? Может быть, я задаю нескромные вопросы, но поймите, мне очень нужно...

– Ну что вы, что вы... – Дона улыбнулась. – Я понимаю: чтобы зарабатывать, вам нужно много знать. Я вольная пташка.

– Чем же вы занимаетесь?

– Рисую. Коммерческая реклама. Иногда удается кое-что продать. Иногда даже заказы перепадают. Например, фирме нужен плакат для рекламы: девушка стоит у трапа корабля, волосы развеваются на ветру... Могу показать.

Она достала из шкафа увесистую папку и вытащила оттуда один из картонов: юная красавица прислонилась к трапу корабля, белый свитер обтягивает высокую грудь, ветер развевает волосы и подол юбки.

Я плохо разбираюсь в живописи, но эта картина чем-то захватывала. Доне удалось передать порыв ветра. Все здесь дышало жизнью. Девушка смотрела куда-то вдаль, за горизонт. В глазах ее светилась радость. Казалось, она подставляет ветру свое тело...

– Вам нравится?

– Очень, совсем как живая.

Дона глубоко вздохнула.

– Это по заказу одного туристического агентства. Но директор передумал: ему, видите ли, захотелось, чтобы девушка сидела у трапа в свете луны, а рядом стоял молодой человек в вечернем костюме.

– Вы замечательно нарисовали, – сказал я. – Если ему не понравилось, он просто осел.

– Ему не понравилось, хотя он даже не рассмотрел толком. Его помощник, который заказал мне эту работу, хотел, чтобы девушка стояла у трапа, освещенная солнцем, а директору понадобился лунный свет. Так оно всегда и бывает...

– И что теперь с этой работой?

– Не знаю. Может, удастся пристроить в какой-нибудь календарь.

– Мне очень нравится. Это отражение залитого солнцем моря в голубых глазах девушки... И весь ее облик, проникнутый надеждой.

– Вы действительно это почувствовали?

Я утвердительно кивнул.

– Я так рада! Именно этого мне и хотелось. Знаете, какое счастье, когда зритель видит именно то, что стремился выразить художник! Это так редко встречается.

– У вас есть другие картины?

– Боюсь, они вам не понравятся. Эта лучшая. Некоторые мне просто не удались, некоторые чуть выигрышнее...

– Может быть, все-таки покажете?

– Право, не знаю... Мне, как художнику, интересно ваше мнение. Видите ли, для меня главное – передать дыхание жизни. Вот, например, эта девушка у трапа. По-моему, все любят путешествовать. Это способ выйти за пределы обыденности, познать себя. Во время путешествия не только смотришь на мелькающие за окном пейзажи. Хочется вырваться куда-то из этого мира. Вот и эта девушка. Она смотрит вдаль, за горизонт...

– Именно об этом я и подумал, глядя на картину. Скажите, а сами вы много путешествуете?

– Да что вы! На какие деньги? Честно говоря, мне хочется все время рисовать. А если уж совсем есть нечего, тогда ищу возможность заработать.

– Заработать? Каким же образом?

– Да так, какой заработок подвернется. Лишь бы не идти на сделки с совестью. Мне ведь много не надо. Экономлю, ничего, когда-нибудь добьюсь успеха, вот тогда и буду рисовать сколько душе угодно.

– Вы занимаетесь любимым делом – рисуете, и вдруг наступает момент, когда необходимо прерваться, чтобы заработать на жизнь. Наверное, это очень горько.

– Наверное. Но я стараюсь не думать об этом. Ничего не поделаешь – такова жизнь.

– Но вы могли бы зарабатывать живописью...

– Смогу, вероятно, когда-нибудь. А пока приходится все время на что-нибудь переключаться. Художнику, у которого нет имени, трудно продать свои картины. Да и платят ему гроши. Другое дело – знаменитость: любую мазню купят за большие деньги.

– Вас, наверное, угнетает такая несправедливость?

– Сама не знаю. У жизни свои законы, и с ними надо мириться.

– Вы мне покажете другие рисунки?

– Ах, простите, я заболталась. Вам, наверное, страшно надоело меня слушать.

– Нет, что вы! Мне очень интересно. И пожалуй, я смогу подыскать заработок для вас. Вы знаете испанский?

– Да. Мое детство прошло в Колумбии. И моя мать прекрасно говорит по-испански.

– Вы обратили внимание на снимок изумрудной подвески в газетах?

– Да. Я прочла все, что писали о смерти мистера Кеймерона. Как вы думаете, он стрелял в убийцу?

– Трудно сказать. Вы видели раньше эту подвеску?

– Нет.

– Мистер Кеймерон приобрел ее несколько месяцев назад. Он мог купить ее в подарок?

– Может быть. Не знаю.

– Он интересовался ювелирными изделиями?

– Не замечала. Он вообще был немного странный: казалось, он интересовался всем сразу, жил заботами о тех, с кем общался. А вот к чему лежит его душа, я никогда не могла понять.

– А что вы можете сказать о Шарплзе?

– Ничего особенного. Я с ним мало знакома. Вот мама знает его гораздо лучше.

– Он вам не нравится?

– Я этого не говорила.

– А все-таки?

– Вам это обязательно нужно знать?

– Мне любопытно.

– Скользкий тип. Мне кажется, что в отличие от мистера Кеймерона он не дорожит своими друзьями. Для него важны только деловые отношения...

– Похож на кобеля?

– При чем тут это? – Дона рассмеялась. – А разве не все мужчины похожи на кобелей?

– По-моему, нет.

– А по-моему, да.

– И Кеймерон?

– Что вы! Конечно, нет.

– Выходит, вы ошибаетесь: не все мужчины похожи на кобелей.

– Мистер Кеймерон был совсем другой – такой вежливый, деликатный. Никогда не давал рукам воли. Иногда похлопает по плечу, но дружески, а не как мужчина.

– Мистер Кеймерон не испытывал к Ширли Брюс такие же чувства, как Шарплз?

– Не знаю.

– А как вам кажется?

– Я почти ничего не знаю о Ширли.

– А о Шарплзе?

– Тоже. Я никогда не говорила с ним о Ширли. Шарплз – ее опекун, наверное, поэтому он к ней так внимателен. Послушайте, не слишком ли далеко мы зашли? Вы мастер вытягивать из людей информацию, а я совсем не умею держать язык за зубами. Вернемся лучше к моим картинам и к вороне. Кстати, не хотите конфет? Я вообще не люблю сладкого, но кто-то прислал мне коробку леденцов...

Неожиданно заскрипела дверь и в комнату без стука вошла женщина средних лет, худощавая и смуглая. Маленький вздернутый нос придавал ее лицу несколько смешное выражение, резко контрастирующее с надменной манерой держаться.

– Привет, мама! – воскликнула Дона.

Женщина посмотрела на меня.

– Познакомься, мама, это мистер Лэм.

Я произнес дежурную фразу, что, мол, рад ее видеть.

Она слегка наклонила голову и сдержанно проговорила:

– Здравствуйте, мистер Лэм.

Было заметно, что мысли ее чем-то заняты. Увидев папку с рисунками, она недовольно спросила:

– По-прежнему занимаешься этими глупостями?

Дона рассмеялась:

– Да так, малюю понемножку.

– Надо зарабатывать на жизнь, а не тратить время попусту. Долго это будет продолжаться? – сквозь зубы процедила миссис Грэфтон.

По лицу Доны я понял, что мать постоянно твердит ей одно и то же.

– Успокойся, мама. Вот увидишь, когда-нибудь у меня все будет хорошо. Сядь, пожалуйста.

Миссис Грэфтон села на стул и с недоверием покосилась на меня. В ее глазах появилось что-то хищное. По-видимому, она была очень наблюдательной.