МОЙ ДОМ — ИЛИ НЕЧТО ВРОДЕ ПРАВДЫ Я воспарившими представила нас в небеса. Такая вот парит Святая Троица. И в каждом кроется к другому сострадание. Парят три разных плоти, три создания, сплетённых в страхе, что нежданно ожидания двух остальных обманутся, расстроятся. И на ресницах Троицы — одна слеза. Я представляю тайну тихую, лишённую названия, как если это есть обятье матери — и просто, и правдиво. А если вдруг случится небывалая гроза, отец мне видится, крушащий всё, что лживо. Но нет, — сравнения не в силах что-либо сказать. Поскольку небывалую грозу не описать… Поскольку боль рукой не показать… Она внутри. Внутри, а не в глазах… (Пер. Н. Джин) ГОРОДСКАЯ ПЕСНЯ Разбить скульптуру. Сжечь фурнитуру. Вон. Распнуть в себе душу. Не дать — наружу. Стон. Сплюнуть в отхожее. Скочрить рожу. Вошь. Без сожаленья. В любом поселеньи. Ложь. Лежать без звука. Малое — в руку. Пей. Вдыхать по горло. Грудь чтобы спёрло. Лей. Так и вершили. Всюду, где жили. Фиг. Нет, я не верю. Это — истерия. Вмиг. Я ему томно: Ты — беспардонно! Без! Позволишь сразу? Полюбишь разве? Yes! Лжецом он не был. И жил не хлебом. Пас. Но в стольный град он. Супруги ради. Враз. Пока, однако. Он, бедолага. Сбёг. Мы заключили. Что мы бескрылы. Бог. И на хайвее. Не смея шею. Взад. А в горле давит. И нет управы. Ад. В иную сферу. В иную эру. Пик. Его не стало Я опоздала. Крик. (Пер. Н. Джин) НЕИЗБЕЖНОЕ Приготовление. Предвестье — из темноты прошедшего — того, что есть и являешь ты. Все складки прошлого, черты его распада и его тоски, его броски, и спотыканья, и — вновь скрепя себя, — над нервами, их голой рванью, — к тебе, в тебя. Нет прочего. И не было. А в том, что есть в остатке, — безумца крик перед крестом, долг в мёртвой хватке желания, беспомощность вещей пред пылью, отчаянье того, что ждёшь, его припадки, пред точностью того, что в силе, и дрожь, и краткий и сладкий всхлип — пред плачем сгорбленным, объявшим сплошь — в остатке — мушиный зуд, бесплодный, — жаждут, ждут благую весть. — Невежество надежды пред тем, что есть. Благодаря тебе я не боюсь теперь рассыпавшихся, вроде бус, предметов мира и одинокого безумья его примет. И если всё сойдёт на нет, и если не по злобе, но скажут: ныне за всё плати, — не раскаюсь вовсе, прибившие меня к тебе восславив гвозди. Ни траура по чёрной той поре — она нас породнит. Слезою горизонт пробит моею, впредь — ни траура. Мой путь, мой путь убившая когда-то — пусть склонится смерть. Ты, чьи воспоминанья — дрожь моя, ты, — если ты уйдёшь, — иди, края иные, берега реки иной, где нынешнему вопреки, не говорят: расстаньтесь, — нас встретят, стылый забытый край, — какая раса? Монгольская? — где что ни фраза, звучит: «Помилуй!» — что ни лицо, то оступление от Слова. Мы встретимся с тобою снова, где горечь, соль, рожденье, не — рожденье, по вине бесплодной жизни, столь судьбы не избежавшей там увижу твой — смерть по пятам — исход, постой, не как последний, но более — как голубой, пронзающий, как шаг до бездны, как размыканье губ для поцелуя — ему пространство, свет без надобности, неизвестны, и смерти нет. (Пер. Вл. Гандельсман)
|
