— Браско предупредил меня, что Джованни приторговывает наркотиками.
— Вы сами были свидетелем, как Ризио приобретал, продавал или употреблял наркотики?
— Нет, никогда.
— Вы поверили Браско? — снова бросил реплику Наумов.
— Как можно не поверить Браско? — удивился Маурицио. — Джеронимо знал все про всех, кто чего стоит.
— И вы ограничили свой контакт с Ризио? — Амбросимов посчитал, что лучше вести допрос одному и знаком попросил Наумова не вмешиваться.
— Мы и так встречались не часто, с тех пор, как он познакомился с Ладой.
— Чем закончились ваши взаимоотношения с Архиповой?
— С кем? — переспросил Маурицио.
— С Виолеттой Архиповой?
— Извините, я не привык к ее фамилии. Это неприятно для меня,…как мужчины, — сбился Маурицио, но продолжил, — но я скажу, она бросила меня.
— Бросила? — уточнил Амбросимов.
— Ну, если женщина не отзывается на звонки, не открывает дверь, значит, она бросила меня.
— Вы звонили ей? Приезжали на ее квартиру?
— Да. Я даже ходил к Браско, спросить, не знает ли он причин ее отсутствия.
— Поясните, — попросил Амбросимов.
— Вечер четырнадцатого августа я и Виолетта провели вместе, — начал рассказывать Маурицио. — Из моего отеля мы вышли около одиннадцати часов вечера. Я проводил Виолетту до квартиры, и даже зашел на чашку кофе. Насколько мне известно от сеньора Браско, Джованни и Лада в тот вечер ужинали в «Джоконде». Поздно ночью, нет, простите, уже ранним утром ко мне в номер позвонил незнакомец и от лица Браско просил у меня номер телефона квартиры, где проживали Лада и Виолетта.
Поскольку незнакомец не раз упомянул имя сеньора Браско, номер я дал. С тех пор никаких вестей от моей девушки я не получал. Если она меня не бросила, то хоть позвонила бы.
— И вы ходили к Браско узнать, кто звонил вам ранним утром?
— И это тоже, — сказал Маурицио. — Но меня интересовала Виолетта. Я сразу подумал, что исчезновение Джованни, Лады и Виолетты, как-то связано между собой.
— Мне интересно, что вы подумали, когда узнали, что труп Джованни Ризио хранился в морозильной установке господина Браско? — спросил Амбросимов с интересом наблюдая за реакцией итальянца.
Адвокат больше не пытался остановить Маурицио, и делал вид, что ему все равно то, что он скажет.
— Я был в шоке, — честно ответил Камилиери.
— Что ж, спасибо вам, синьор Камилиери, — Амбросимов встал из-за стола и попрощался с итальянцем, остальные мужчины последовали его примеру, — наше сотрудничество было плодотворным, но разрешите нам еще раз побеспокоить вас, если в этом деле возникнут какие-нибудь вопросы.
— Да, пожалуйста, — не возразил Маурицио, открывая дверь кабинета.
— Камилиери! — окликнул его Наумов.
— Да? — откликнулся тот.
— Вас еще интересует Виолетта Архипова?
— В каком смысле? — удивленно вскинул глаза итальянец.
— Вы хотели бы знать, где она находится сейчас? — спросил Наумов.
— Где она? — Маурицио рванул навстречу Наумову, и чуть ли не схватил того за грудки. Адвокат вцепился в рукав итальянца пытаясь оградить от решительных действий.
— Да, тише ты, — осадил его Алексей. — Город Ельск, ангельской области, городская больница.
— Что с ней?! — в глазах итальянца застыла тревога и боязнь услышать плохую весть.
— Взрывное устройство в автомобиле, — ответил Николай, дружески похлопывая по плечу помертвевшего итальянца. — Ее выбросило взрывной волной. Через лобовое стекло.
Маурицио покивал, давая понять Амбросимову, что с ним все в порядке, и вышел из кабинета, даже не закрыв за собой дверь. Наумов выглянул вслед, посмотреть, как Маурицио идет по коридору к лифтам и, закрывая дверь, сказал:
— Взрывчик-то не Камилиери устроил, вишь, как побежал, на подогнутых. Или он большой артист. Замажем, что он рванул в Ельск?
— Нет, Леха, мазать не будем, потому как у тебя нет времени, ты бежишь в семерку и выписываешь задание на наружное наблюдение за нашим Ромео.
В продюсерском центре «Венус» творилось что-то невообразимое. Из кабинета Бернса доносились крики, весьма напоминающие крики о помощи. Роман Израилевич был вне себя, все доводы Федерико, Михалыча — директора картины несчастливой порно версии «Войны и мира», отмел как непрофессионализм, и кричал и охал и стенал.
Лишь Тина, виновная в срыве съемок, тихо сидела на утлом диванчике, на котором она когда-то потеряла девственность, уступив горячему, но слишком короткому взрыву похоти продюсера.
— Ну, что ты молчишь, Тина! — умаявшись пороть своих подданных, обратил на нее внимание Бернс.
— Отпустите их, Роман Израилевич, ведь знаете, что не виноваты!
— Так уж и не виноваты?
— Вам уже не раз сказали, что это я остановила съемку.
— Хорошо, но подстраховаться они должны были! Михалыч, — Бернс обратил свой огненный взор на директора, — резервный состав актеров всегда должен быть на месте.
— Помилуйте, Роман Израилевич, — в который раз взмолился директор картины, — кто им простой платить будет? Вы же меня сами и прибьете, если на съемках два состава будет!
— Хороший директор наперед знает, какие трудности могут возникнуть. Сидели бы актеры на телефоне, прислали бы наш микроавтобус.
— Роман Израилевич, так актеры, они ж кто где работает! Время съемок обговариваем заранее. Со спектакля разве выдернешь? И на телефоне сидеть не заставишь! И семьи у них…
— Дождешься у меня, Михалыч, сам сниматься будешь!
— К-как… — подавился словом Михалыч.
— На роль капитана Тушина вполне подойдешь, — оценивающим взглядом осмотрел директора Бернс.
— Помилуйте! — вскричал директор и бухнулся Бернсу в ноги.
— Поди, поди, — носком туфли отпихнул директора Бернс, директор правильно понял приказ и тотчас же удалился.
Федерико поднялся с места.
— Роман Израилевич, я тоже пойду.
— Иди, Федор, к тебе у меня по большому счету претензий нет. А с Тиной Андреевной мы сейчас по-семейному разберемся.
Федерико заговорщицки взглянул на Тину и тихонько прикрыл дверь.
— По-семейному? — спросила Тина. — Это как? Бить будете?
— Любить буду, голубушка.
— Лучше побейте.
— Зачем так, Тиночка? Я скучаю без тебя, страсть как!
— Что мне с вашей любви, Роман Израилевич! Одна докука!
— Молодого захотелось! Иль отведала уже? Вот нос и воротишь…
— Не секрет, Роман Израилевич, что молодого да горячего я знаю в избытке. Мне этого на работе хватает. Я имею в виду, что после работы нет у меня сил на любовь.
— Так ли? Значит, соврали мне, что около тебя какой-то столичный хлюст отирался?
— Не по той части отирался. Были у меня проблемы с подругами, да и теперь есть.
Ладу похоронить надо, а Виолетта, переломанная вся, лежит в Ельской больнице.
Так, что со съемками повременим.
— Скажи Тиночка, я тебе враг какой, что ли?
— Нет, Роман Израилевич.
— Зачем же ты от меня свои проблемы прячешь, сказала бы прямо, я бы тебе помог, ты же знаешь, какие у меня связи.
— Эх, Роман Израилевич, когда проблемы начались, нужна была полная конфиденциальность.
— Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты от меня что-то скрываешь?
— Знаю, но то был не мой секрет.
— И видишь, чем все закончилось!
— Откуда вы-то знаете, чем все закончилось!
— А у меня, золотко, и мушка не пролетит, чтобы Роман Бернс о том не знал.
— Ой, ли? — вскинула брови вверх Тина, и призадумалась. Коли так, то Бернс с самого начала знал о пребывании в городе Лады и Виолетты. И Павлова. И об ее визите в гостиницу Павлова. И то, что было между ней и Павловым. А не приложил ли к гибели ее любимых людей свою старческую, покрытую пигментными пятнами, но твердую руку Роман Израилевич Бернс?
— Обижаешь меня старика, — затянул свою извечную песню Бернс.
— И пошутить нельзя с вами, Роман Израилевич, — повела плечами Тина, мягкий шелк соскользнул с загорелой кожи. Она забросила точеные ноги на подлокотник дивана, в глазах порок, юбочка задрана до самой впадинки, где сходятся на упругих ягодицах кружевные стринги.
