Она покачала головой.

– Я слышала о нем, но никогда не бывала там. Я всегда провожу отпуск на советском побережье Черного моря.

– А ты можешь сделать так, что в свой отпуск вместе с Сашей ты поедешь туда?

– Думаю, да, – ответила она. – Я могу проводить отпуск практически в любом месте, где только захочу. Румыния входит в социалистический блок, поэтому никто не станет удивленно поднимать брови.

– Когда у Саши весенние каникулы?

– В последние несколько дней марта, по-моему. Это так важно?

– Надо, чтобы ты приехала туда в середине апреля, – сообщил он. – Мое руководство полагает, что тебя можно будет забрать с пляжа на моторной лодке и отвезти на проходящий мимо сухогруз. Ты сможешь организовать отпуск весной вместе с Сашей в Констанце или на ближайшем к ней пляже Мамайя в апреле?

– Попытаюсь, – сказала она. – Попытаюсь. Значит, апрель. Ох, Адам, кажется, так близко.

– Близко, любовь моя. Меньше девяноста дней. Потерпи немного еще, как приходится мне, и мы будем вместе. Начнем совершенно другую жизнь.

Пять минут спустя она передала ему стенограмму состоявшегося в начале января заседания Политбюро и растворилась вместе с машиной в ночи. Он засунул бумажные листы под рубашку за пояс, застегнул пиджак и возвратился в дышащий теплом ресторан «Архангельское».

Пока он вел приятную беседу с секретаршей, он поклялся себе, что на этот раз он не допустит ошибки, не даст ей уйти, как это произошло в 1961-м. На этот раз они останутся вместе навсегда.

Эдвин Кэмпбелл откинулся на спинку стула и, отодвинувшись немного от стола в стиле одного из королей Георгов, стоявшего в зале Лонг Гэллери дворца Каслтаун Хаус, посмотрел на сидевшего напротив профессора Соколова. Они закончили последний пункт в повестке дня – была выжата последняя уступка. Из расположенного на один этаж ниже обеденного зала посыльный принес ему сообщение, что в точном соответствии с выигранными в верхнем зале уступками Соединенные Штаты заключили с Советским Союзом на второй конференции торговые сделки.

– По-моему, мы сделали это, мой друг Иван, – сказал Кэмпбелл. – Не думаю, что на данном этапе можно сделать что-нибудь еще.

Русский поднял взгляд от исписанных кириллицей листов, лежавших перед ним – его собственных записей. Больше ста дней он зубами и ногтями дрался за то, чтобы добиться для своей страны того количества зерна, которое могло бы спасти ее от катастрофы, и одновременно сохранить как можно больше оружия, начиная с космоса и кончая Восточной Европой. Он знал, что он должен был сделать уступки, о которых еще четыре года назад в Женеве страшно было даже подумать, но в те сжатые сроки, в которые он был поставлен, он сделал все, что мог.

– Думаю, вы правы, Эдвин, – ответил он. – Давайте подготовим для наших правительств проект соглашения о сокращении вооружений.

– А также торговый протокол, – прибавил Кэмпбелл. – Думаю, они захотят получить и его.

Соколов позволил себе кривую ухмылку.

– Уверен, что они очень хотят получить его, – заметил он.

Всю следующую неделю команды-близнецы переводчиков и стенографистов работали над подготовкой соглашения и торгового протокола. Иногда требовалось участие двух глав делегаций для прояснения того или иного пункта, но в большинстве случаев работа по составлению и переводу была оставлена на попечение помощников. Когда два объемистых документа, каждый в двух экземплярах, были наконец подготовлены, оба руководителя делегаций отправились в столицы своих стран для того, чтобы представить их своим хозяевам.

Эндрю Дрейк откинулся на спинку стула, отшвырнул в сторону иллюстрированный журнал и прошептал:

– Интересно.

– Что? – спросил его Крим, входя в комнату с тремя чашками кофе.

Дрейк перекинул журнал татарину.

– Прочитай-ка первую статью. – велел он.

Крим в полном молчании читал статью, пока Дрейк попивал кофе. Каминский в это время бросал взгляды то на одного, то на другого.

– Ты – сумасшедший, – наконец сказал Крим.

– Ничуть, – ответил Дрейк. – Мы еще десять лет будем здесь сидеть, если не проявим некоторой дерзости, я бы сказал. Это может сработать. Послушай, через две недели Мишкин и Лазарев предстанут перед судом. Его вердикт можно предсказать заранее. Мы же можем начать подготовку прямо сейчас. В конце концов, нам все равно придется сделать это, если мы хотим вытащить их из тюрьмы. Так давай начнем подготовку – спланируем все. Азамат, ты ведь служил в парашютно-десантных войсках в Канаде?

– Верно, – сказал Крим. – Пять лет.

– Тебя обучали там обращаться со взрывчаткой?

– Да. Курс назывался «Саботаж и диверсии». Мы три месяца проходили практику в саперном подразделении.

– А я много лет назад увлекался электроникой и радио, – заявил Дрейк. – Может, потому что перед самой смертью мой отец владел мастерской по ремонту радиоаппаратуры. Мы сможем провернуть это дело. Нам понадобится помощь, но мы вполне способны на это.

– Сколько еще людей нам потребуется? – поинтересовался Крим.

– Нам нужен будет один снаружи – просто для того, чтобы узнать Мишкина и Лазарева после их освобождения. Придется заняться этим тебе, Мирослав. Для самой же работы нужны будем мы двое плюс еще пятеро для того, чтобы стоять на стреме.

– Такую штуку еще никто не проворачивал, – недоверчиво заметил Крим.

– Еще один довод в пользу того, что никто этого не ожидает, а следовательно, и не готовится.

– После завершения дела нас поймают, – настаивал Крим.

– Не обязательно. Я прикрою отход, если потребуется. В любом случае, если дело дойдет до суда, он станет самой главной сенсацией за все десятилетие. Если Мишкин и Лазарев окажутся на свободе в Израиле, половина западного мира будет нам аплодировать. А проблема свободной Украины займет ведущее место во всех газетах и журналах, выходящих за пределами советского блока.

– У тебя есть эти пятеро, которые готовы будут принять участие в этом?

– Я многие годы коллекционировал имена, – сообщил Дрейк. – Имена людей, которые по горло сыты говорильней. Если они узнают, что мы уже успели проделать, – да, к концу месяца я смогу представить еще пятерых.

– Хорошо, – сказал Крим, – если решаем заняться этим делом, давай приступать. Куда, по-твоему, мне надо отправиться?

– В Бельгию, – сказал Дрейк. – Нам потребуется большая квартира в Брюсселе. Я привезу туда людей и мы сделаем из этой квартиры центр нашей группы.

На противоположном конце земного шара, пока Дрейк сообщал свой план, над местечком Чита и верфями Ишикаваима-Харима подымалось солнце. «Фрея» стояла на якоре в испытательной гавани, ее двигатели тихо урчали.

В предыдущий вечер в кабинете генерального директора верфей состоялось долгое совещание, на котором присутствовали управляющие верфей, компании, бухгалтеры, Гарри Веннерстрем и Тор Ларсен. Оба технических эксперта пришли к согласию, что все до единой системы гигантского танкера были в полном порядке и готовы к работе. Веннерстрем подписал окончательный документ о приемке, признавая тем самым, что «Фрея» – именно то, за что он уплатил свои деньги.

Вообще-то, пока он уплатил всего пять процентов ее полной стоимости – это состоялось при подписании контракта о ее строительстве, затем еще пять процентов – при закладке корабля, пять процентов после спуска на воду и пять процентов были уплачены сейчас при подписании официального акта приемки. Оставшиеся восемьдесят процентов плюс проценты должны были быть выплачены в ближайшие восемь лет. Но несмотря на все эти формальности, корабль теперь принадлежал ему. Прошла церемония спуска флага компании, построившей корабль, после чего рассветный бриз заколыхал серебряную эмблему «Нордиа Лайн», вышитую на голубом фоне, – шлем викингов с крыльями по бокам.

Гарри Веннерстрем стоял высоко на мостике, возвышавшимся над простиравшейся далеко вперед палубой; посмотрев на Тора Ларсена, который стоял рядом, он взял его под руку и увлек в радиорубку, где плотно прикрыл за собой дверь. При задраенной двери рубка становилась полностью звуконепроницаемой.