– Теперь она твоя, Тор, – сказал он. – Кстати, есть небольшое изменение в плане – относительно ее прибытия в Европу. Мы не будем разгружать ее в море – во всяком случае, не в ее первом рейсе. В первый и последний раз, Тор, – надо будет провести корабль при полной загрузке в Европорт в Роттердаме.

Ларсен уставился на своего хозяина, думая, что ослышался. Они оба прекрасно знали, что полностью загруженные танкеры класса ULCC никогда не заходили в порты: они останавливались далеко в море и разгружались в другие, меньшие по размеру, танкеры, чтобы легче проходить потом по мелким глубинам. Либо они могли причаливать к «морским островам» – сети трубопроводов, установленных на опоры и выведенных далеко в море, откуда нефть можно было перекачивать на берег. Среди команд супертанкеров даже выработался своеобразный черный юмор – подшучивать над кем-нибудь, говоря о его девушке в каком-нибудь порту: на самом деле они могли целый год плавать вдали от городов, а в очередной отпуск их отправляли на берег по воздуху. Вот почему жилые помещения для команды должны были быть настоящим домом для них.

– «Фрея» никогда не пройдет через Ла-Манш, – возразил Ларсен.

– Вы не пойдете через Ла-Манш, – заявил Веннерстрем. – Пойдете к западу от Ирландии, затем на запад от Гебридских островов, к северу от пролива Пентленд-Ферт, пройдете между Оркнейскими и Шетландскими островами, потом на юг по Северному морю, следуя фарватеру, где глубина равна двадцати саженям, и встанете на якорь вдали от берега. Оттуда лоцманы проведут вас по главному фарватеру к устью Мааса. От Хук-ван-Холланда до Европорта вас доведут буксирами.

– При полной загрузке танкер застрянет во внутреннем канале от Ки Бой до Мааса, – попытался протестовать Ларсен.

– Ничего подобного, – спокойно отпарировал Веннерстрем. – За последние четыре года они прокопали этот канал до ста пятнадцати футов. Ты же будешь идти при девяносто восьми футах. Тор, если кто-то и сможет провести миллионник в Европорт, так это ты – и никто больше во всем мире. Это будет чертовски тяжелым делом, но дай мне возможность пережить этот последний триумф. Я хочу, чтобы весь мир увидел ее, Тор. Мою «Фрею». Я соберу их всех для встречи – голландское правительство, мировую прессу. Они будут моими гостями, и они все обалдеют. Другого такого случая, чтобы ее увидели, не будет: она проведет всю свою жизнь вдали от берегов.

– Хорошо, – медленно согласился Ларсен. – Но только в этом рейсе. Когда он закончится, я буду на десять лет старше.

Веннерстрем рассмеялся, словно маленький мальчик.

– Подожди, вот они увидят ее, – сказал он. – Первого апреля. Встретимся в Роттердаме, Тор Ларсен.

Десять минут спустя он уехал. Ровно в полдень громадная «Фрея» стала медленно двигаться к выходу из залива, японские рабочие выстроились по берегам гавани, чтобы поприветствовать ее на прощание. В 2 часа пополудни 2 февраля танкер вновь вышел в Тихий океан и повернул носом на юг, в сторону Филиппин, Борнео и Суматры, начав двигаться в свой первый рейс.

10 февраля в Москве состоялось заседание Политбюро, которое должно было решить: одобрить или отвергнуть проект договора и сопутствующий торговый протокол, согласованные в Каслтауне. Рудин и его сторонники понимали, что если им удастся отстоять положения договора на этом заседании, тогда – без учета возможных последующих непредвиденных обстоятельств – он будет подписан и ратифицирован. В ничуть не меньшей степени отдавали себе в этом отчет Ефрем Вишняев и его стая ястребов. Заседание было длительным и исключительно упорным.

Обычно подразумевается, что государственные деятели мирового уровня, собравшиеся даже в узком кругу, не пользуются грубыми выражениями и обращаются вежливо со своими коллегами и советниками. Этого нельзя сказать о нескольких последних американских президентах, и совершенно не верно в отношении Политбюро, собравшегося на закрытое заседание. В этот раз также вовсю звучал русский мат, только привередливый Вишняев воздерживался от него, хотя говорил ледяным тоном и дрался, так же как и его союзники, за каждую строчку документа.

В этот раз наступление умеренной фракции вел Дмитрий Рыков.

– Нам удалось выторговать, – заявил он, – продажу по установившимся в июле прошлого года весьма разумным ценам пятидесяти пяти миллионов тонн зерна. Без него нас ожидала бы национальная катастрофа. Кроме того, мы заполучили на почти три миллиарда долларов современных технологий в промышленности по производству потребительских товаров, в области добычи нефти и компьютерных технологий. При помощи этих технологий мы сможем справиться с проблемами, которые преследуют нас последние двадцать лет и победить их за какие-то пять лет. Разумеется, против этого мы вынуждены согласиться на минимальные уступки по уровням вооружений и степени боеготовности, хотя, – и я хочу это подчеркнуть, – это никоим образом не воспрепятствует нам доминировать в странах третьего мира и над их сырьевыми ресурсами в пределах тех же пяти лет. Мы смогли выбраться из угрожавшей нам в прошлом мае катастрофы победителями, благодаря руководящим указаниям товарища Максима Рудина. Если сейчас мы отвергнем этот договор, то отбросим себя к тому, что мы имели в прошлом мае, даже хуже: через шестьдесят дней у нас закончится последнее зерно урожая 1982 года.

Когда состоялось голосование в пользу принятия условий договора, которое на практике было голосованием о продолжении руководства Максима Рудина, прежнее соотношение – шесть на шесть – осталось неизменным. Голос председательствующего, следовательно, имел решающее значение.

– Теперь его можно свалить только одним способом, – с твердой убежденностью высказал Вишняев маршалу Керенскому, сидя в салоне своего лимузина, когда их везли домой в этот же вечер. – Если произойдет что-то настолько серьезное, что повлияет на одного-двух из его фракции до того, как договор будет ратифицирован. Если же нет – Центральный Комитет утвердит по рекомендации Политбюро договор и ничего уже нельзя будет сделать. Если бы только удалось доказать, что те два поганых жида, которые сидят в Берлине, убили Иваненко…

Керенский был далеко не тем человеком, как можно было бы подумать по его задиристому виду. В глубине души он уже начал сомневаться в том, что выбрал правильную сторону в конфликте: три месяца назад казалось, что Рудина наверняка американцам удастся подтолкнуть слишком далеко и слишком быстро, что он потеряет столь необходимую поддержку за столом, обитым зеленым сукном. Но теперь Керенский был связан с Вишняевым одной веревкой: через два месяца в Восточной Германии не состоятся массированные советские маневры, и ему пришлось проглотить это.

– И еще одно, – довершил Вишняев. – Если бы мы знали это полгода назад, сейчас бы никакой борьбы за власть не было. Я получил сообщение от своего агента в Кунцевской клинике. Максим Рудин умирает.

– Что? Умирает? – переспросил министр обороны. – Когда?

– Не так скоро, – ответил партийный теоретик. – Он доживет до того дня, когда договор будет подписан, мой друг. Наше время истекает, и мы ничего не можем с этим поделать. Если только дело Иваненко опять не всплывет на поверхность.

В то время, как они вели беседу, «Фрея» проходила через Зондский пролив. По левому борту лежал Яванский мыс, а по правому борту, вдалеке, высоко в небе терялась громада вулкана Кракатау. На затемненном капитанском мостике батарея тускло освещенных приборов дала всю необходимую информацию Тору Ларсену, старшему вахтенному офицеру и младшему офицеру. Три отдельные навигационные системы направляли свои данные в компьютер, расположенный в небольшой комнатке сзади от мостика, после обработки эти данные становились безукоризненно точными. Показания компаса, точные до полусотой градуса, перепроверялись по звездам, неизменно сиявшим в небесах. Запрашивалась информация и с созданных человеком искусственных звезд – всепогодных спутников, которые сообщали свои наблюдения компьютеру. Его память поглощала показатели скорости волн, ветра, течений, уровня влажности и температуры. После обработки компьютер непрерывно отдавал команды, которые автоматически передавались к гигантскому румпелю, который далеко внизу кормового транца реагировал на них с чувствительностью хвоста небольшой рыбки.