Значит, если Шейрон говорила правду, машина Карлоты стояла в субботу вечером у мотеля.

Но можно ли ей верить? Имя Карлоты никогда не упоминалось в связи с убийством Фишера в прессе и, насколько мне было известно, не фигурировало в полиции.

Однако, допустим, Шейрон права и Карлота повязана в деле, тогда это действительно новость.

Ведь если она оказалась в мотеле в тот злополучный субботний вечер, значит, зарегистрировалась там под другим именем. А зачем понадобилось разведенной женщине, ежемесячно получающей жирные алименты и располагающей собственной шикарной квартирой, останавливаться в мотеле «Постоялый дворик»?

Или же Шейрон наврала?

Она подсунула номер автомобиля, в котором изменила лишь одну букву. Ей и во сне не мог присниться номер, который и на самом деле принадлежал «Кадиллаку» последней модели, зарегистрированному совсем недавно.

Ситуация стоила того, чтобы поломать над ней голову.

Коронер с начальником полиции ладили как кошка с собакой. Поэтому все, кому был не по душе шеф полиции, могли рассчитывать на понимание коронера. Один из его помощников, Джеймс К. Лоуден, отвечал за связи его конторы с общественностью и по возможности старался быть коммуникабельным. Я знал, как он выглядит.

Мне понадобился целый час для того, чтобы к нему прорваться.

Он взглянул на мою визитную карточку и спросил:

– Чем могу быть вам полезен, Лэм?

– Страховые компании всегда досаждают, не так ли? – спросил я.

Он чуть было не согласился, но тут же сработал инстинкт не портить отношений с широкой публикой, и Лоуден ответил:

– Не без этого, Лэм, но их винить нельзя. Им нужна во всем полная ясность.

– Знаю, но иногда они тратят массу времени и денег на то, чтобы ходить кругами.

– И, – заметил он улыбаясь, – отсюда следует, что вы представляете некую страховую компанию и намереваетесь причинить нам кучу неприятностей, а это, так сказать, разведка боем?

– Возможно. Что по поводу Ронли Фишера?

Лицо его окаменело.

– Что именно о нем, Лэм?

– Вскрытие показало что-нибудь?

– Послушайте, Лэм, это дело об убийстве, находящееся в ведении полиции. Вы же знаете, что я не вправе говорить на эту тему.

– Я не о том, кто его убил. Меня интересует это дело с точки зрения страховой компании.

– Что же вы подразумеваете под этим?

– Возникли ли какие-либо сомнения при установлении личности убитого?

– Слава богу, нет.

– А как насчет возможности самоубийства?

– Объясните мне, как можно ухитриться самолично проломить себе макушку, и тогда поговорим о самоубийстве. Судя по характеру удара, Фишер вряд ли мог нанести его сам. Не говоря уже о том, что, когда человек намерен совершить самоубийство, он обычно не пользуется тупым предметом, чтобы разбить себе голову. Такие люди принимают яд, прыгают в озеро, стреляются или глотают пачками снотворные таблетки. Не было еще случая, чтобы кто-то из них молотил бейсбольной битой себя по затылку.

– Послушайте, Лоуден, я просто зарабатываю себе на жизнь. Предположим, что в плавательном бассейне не было воды, а Фишер об этом не знал. И вот он забирается на вышку для прыжков, делает сальто-мортале и летит вниз головой. Будучи в воздухе, ожидает, что опустится в воду, а вместо этого врезается в бетонную плиту.

– Знаете, Лэм, это не тот вопрос, на который я мог бы ответить. Вы же знаете, что можно, а чего нельзя.

– А если страховую компанию это интересует?

– Пусть она сама откапывает доказательства.

– Ладно! – согласился я. – Перейдем тогда к вопросу об идентификации личности убитого.

– А о чем тут можно еще толковать? Слава богу, этого парня знали во всем городе.

– Для меня это не новость, но вам известно, насколько дотошны страховые компании.

– А на какую из них вы работаете?

– Разве из моих слов явствует, что я представляю страховую компанию. Все, что я сказал, это только то, что пытаюсь разобраться что к чему, применяя методы, специально разработанные страховыми компаниями для дел такого рода. Мне проще использовать при расследовании испытанные приемы, чем изобретать новые.

Он рассмеялся и сказал:

– Зачем же столько лишних слов, чтобы дать мне понять, что вас наняла страховая компания и что там не хотят, чтобы стало известно о проводимом ими на свой страх и риск расследовании.

– При чем тогда идентификация личности убитого?

– Про то вам знать. Господи, Лэм, куда вы клоните? Может быть, вам что-то известно?

– Если бы! Просто пытаюсь выяснить все детали. Кстати, как насчет отпечатков пальцев? Вы сняли его отпечатки?

– Конечно, сняли. У каждого, кто проходит по нашей линии, мы снимаем отпечатки.

– И сверяете их с правительственной картотекой?

– Черт возьми, нет. Не успели еще. Теперь придется, хотя, честно говоря, и не собирались. Куда денешься, раз явились вы и начали говорить об установлении личности.

– Значит, у вас есть его отпечатки?

– Уже сказал, что есть.

– А мог бы я взглянуть на само досье?

– Нет.

– На его пальчики?

Лоуден немного поколебался, но затем ответил:

– Конечно, почему бы нет? Я достану вам его отпечатки.

Он вышел из офиса в картотеку и вернулся с оттисками десяти отпечатков.

– А не могли бы вы снять для меня их копии?

Поколебавшись, Лоуден все же согласился, прошел к копировальной машине и сделал копии отпечатков.

– Как получились, нормально? – спросил он.

– Думаю, что да. По крайней мере, достаточно четкие, чтобы их можно было сравнивать.

– Лэм, почему зашла речь об установлении его личности?

– На всякий случай. Думаю, не помешает убедиться лишний раз, кого на самом деле убили, так, чтобы не оставалось больше никаких сомнений на этой стадии расследования.

– А кто-нибудь сомневается?

– Как сказать?

– Из этого следует, что пока не хотите говорить?

– Понимайте, как хотите, – засмеялся я.

– Хорошо, Лэм, вы получили отпечатки пальцев, а я делаю для себя вывод, что страховая компания занимается выяснением личности убитого.

– А вот это зря.

– Почему?

– Потому что вывод из области догадок.

– Ну а что тогда на самом деле?

– На самом деле – это то, что вы знаете наверняка. Например, что жертвой оказался Ронли Фишер, помощник окружного прокурора, который представлял обвинение в процессе рассмотрения дела о признании Стонтона Клиффса виновным в убийстве своей жены. Это дело вызвало широкий общественный резонанс. Отсюда и интерес к Фишеру, а то, что его убили, не могло не вызвать вопросов у очень многих людей, в том числе и у меня, а страховая компания тут ни при чем.

Вот как, – закончил я свою тираду, – обстоят дела. А обо всем остальном вы можете лишь догадываться.

– Разве плохо задаваться вопросами? – спросил он.

– Неплохо, если найдете правильные ответы.

– А что если я приду к неверному выводу?

Пристально глядя на него, я ответил:

– Это было бы плохо для вас и плохо для вашей конторы.

– Ладно, понял. У службы коронера и так достаточно неприятностей. Лишние нам, пожалуй, ни к чему.

– Почему-то и мне так показалось.

– Хорошо, поставим вопрос по-другому: если, скажем, страховая компания расследует это дело, исходя из своих предпосылок, и это может помочь установить истину, то нам бы здорово сыграло на руку, если бы мы знали, что это за предпосылки.

– Чтобы вы могли утереть нос полиции?

– Хотя бы и так!

– А чем бы это помогло?

– Очень многим. Полиция оказалась... ну, не настолько склонной к сотрудничеству, как нам бы хотелось.

– Поэтому вы поставите полицию перед фактом и утрете ей нос, а там сделают вывод, что и в дальнейшем ваша служба будет использовать новый подход, чтобы самим выделиться на ее тусклом фоне. Вот было бы здорово, не так ли?

Он криво усмехнулся и сказал:

– Если подумать, то не так уж и здорово.