Сет сказал хозяйке меблированных комнат, что мы молодожены, справляющие медовый месяц. Эта ложь и сто долларов в придачу побудили ее выгнать одного из постояльцев и сдать комнату нам. Мы с Сетом условились, что я ищу Бориса и Габриэль, так называемых Андерсонов, в гостиницах и пансионах, а Сет отправляется в игорные салоны. Вечером мы встречаемся и обсуждаем, что удалось разузнать.

Мы обнаружили, что «Андерсоны» действительно приезжали в Индепенденс. Они останавливались в отеле «Кларк» – весьма ветхом домишке недалеко от реки. За карточным столом Борису крупно не везло. Свое пристанище они покинули уже через несколько дней из-за ссоры с хозяйкой, и неудивительно. Мне хватило одного взгляда на нее, чтобы понять: она воровка. Оттуда «Андерсоны», по-видимому, переехали в палатку на севере города. Борис скорее всего сумел обуздать свою страсть к игре: Сету не удалось найти свидетельств того, что он просадил хоть один доллар на скачках, в «покер» или «фараона».

Прошла неделя, а мы их так и не нашли, и, что было хуже всего, уже не оставалось мест, где их можно искать. Мы обшарили весь Индепенденс, расспросили каждого будущего золотоискателя, каждого крупье и владельца игорного зала, каждого гостиничного служащего и каждую проститутку. «Андерсоны» как сквозь землю провалились.

Наконец до нас дошел слух, что две недели назад из Индепенденса отправился караван. Его снарядили примерно через неделю после того, как Борис и Габриэль приехали в город. Одного из двух владельцев какой-то повозки убили в драке, и его расстроенный партнер продал повозку со всей утварью в придачу. Покупателем был худощавый мужчина со светлыми волосами. С ним была жена – маленькая и темноволосая. Борис и Габриэль.

– Отыскать в Индепенденсе приличную лошадь труднее, чем порядочную женщину в публичном доме, – сказал Сет. Максимум, что нам удалось, это нанять на несколько часов пару лошадей. За найм мне пришлось оставить в залог свой чемодан, чтобы выехать за город, где, как мы слышали, продавались арабские скакуны по семьдесят пять долларов. Лошадей, которых мы увидели, можно было назвать арабскими только из-за их смуглого, черноволосого хозяина-мексиканца, который пару недель назад поймал их на равнине. Мне в жизни не доводилось видеть таких необузданных животных. По-видимому, они до сих пор никак не могли смириться с тем, что их упрятали в загон. Я жалела их. Лошади были такими гордыми и красивыми. Другие покупатели, зайдя в загон, уже через минуту покидали его, качая головами.

– Эти черти убьют тебя, сынок, – сказал Сету какой-то старик. – Ты не подойдешь к ним и на двадцать футов! Они бешеные!

– Он прав, – уныло сказал Сет. – Я мог бы попробовать объездить их, но при моем нынешнем состоянии на это уйдут недели. Проклятие! Нам нужно хотя бы три лошади. Мне хватило бы и одной, если бы ты не…

– Нет, – оборвала его я. От предвкушения борьбы у меня засверкали глаза. – Я подготовлю трех лошадей за три дня. По одному дню на лошадь!

– Подготовишь для чего? – поинтересовался Сет.

– Для езды, конечно, – терпеливо ответила я, словно разговаривала с ребенком. – Смотри.

Я оглядела лошадей.

– Я возьму вон ту невысокую чалую кобылу. Назову ее Огненная в память о нашем путешествии на «Делта Белл». Видишь, как она блестит на солнце? А тебе, дорогой муженек, достанется вон тот черный жеребец, самый большой. Он будет Блайз – мне хочется, чтобы его звали именно так.

– Назвать можно, как угодно. Это не поможет тебе сесть на них.

Сет повернулся и пошел к выходу из загона.

– Ты не веришь мне! – с упреком бросила я ему вслед.

Попросив у невозмутимых мексиканцев длинную веревку, я села на перекладину изгороди и сделала петлю. Не сводя глаз с черного жеребца, я стала, негромко напевая, подманивать его к себе. Конь поймал мой взгляд и остановился, недоверчиво разглядывая меня. Я спрыгнула внутрь загона и медленно, очень медленно направилась к нему, все время приговаривая по-цыгански, – ведь это единственный человеческий язык, который понимают лошади. Я причмокивала языком, пела и медленно покачивала петлей, гипнотизируя жеребца.

– Рони, вернись! – крикнул Сет. У себя за спиной я слышала гул мужских голосов. Мексиканец что-то сказал на своем родном языке, но я, конечно, не поняла ни слова. Сет снова приказал мне вернуться. Я не ответила. Любое постороннее слово могло разрушить мою магию. Что горгио знают о лошадях? Да и обо всем остальном?

– Блайз, Блайз, храбрый конь, – приговаривала я по-цыгански. – Я твой друг. Подойди ко мне, Блайз. Подойди.

Он задрожал и стукнул копытом о пыльную землю. Когда между нами осталось футов десять, я протянула к жеребцу руки, показывая, что они часть моего тела. Если бы я внезапно вынула их из-за спины, он мог испугаться. Веревочная петля завораживающе покачивалась в моей руке. Я тихо разговаривала с лошадью. Жеребец внимательно смотрел на меня широко раскрытыми глазами, но в них не было страха.

Подойдя совсем близко к лошади, я, не переставая покачивать петлей, подняла ее высоко над головой. В левой руке я держала кусок сахара, припасенный с завтрака специально для этой цели. Жеребец почувствовал приятный запах, лизнул сахар и в этот момент я набросила ему на шею петлю и слегка затянула.

Он вздрогнул и попятился, и я не держала его, позволив отойти на всю длину веревки. Я продолжала разговаривать с ним:

– Блайз, хороший конь, хороший друг. Я Рони, цыганская баронесса. Я твой друг.

Конь бегал вокруг меня по кругу, а я медленно сматывала веревку. Расстояние между нами постепенно уменьшалось, пока мое плечо не уперлось жеребцу в холку.

Тогда я вскочила ему на спину и села, широко раздвинув ноги. Жеребец был так поражен, что с полминуты стоял, как вкопанный, пытаясь сообразить, что делать дальше. Встать на дыбы? Сбросить меня наземь? Но ведь я его друг. Как же он может так со мной поступить? Я ласково рассмеялась и назвала его по имени. Затем стукнула Блайза пятками по бокам и сделала выбор за него. Я сказала коню, что он сейчас хочет бежать. Похоже, Блайз согласился, что это неплохая идея. Немного поплясав, он присел, затем встал на дыбы и взбрыкнул в воздухе ногами. Я крепко вцепилась одной рукой в гриву коня, а другой в веревку вокруг его шеи, и он поскакал прямо к изгороди, у которой столпились мужчины.

– Прыгай, прыгай, – подсказывала я ему. Я надеялась, что он не настолько глуп, чтобы решить пробежать изгородь насквозь. Как оказалось, я могла смело доверять ему. Блайз на огромной скорости перемахнул через изгородь с запасом в целый фут. Я громко рассмеялась и с самой высокой точки прыжка посмотрела вниз. Мужчины с криками бежали врассыпную. Мы с Блайзом находились в воздухе лишь долю секунды, но я успела разглядеть обращенные ко мне изумленные лица. Среди них было и лицо Сета. Я летела, по-настоящему летела! Сбылась моя давняя мечта!

Мы мчались по огороженному полю, оставив загон далеко позади. Мы были свободны! Оба! Я позволила Блайзу бегать до тех пор, пока он сам не замедлил шаг. Это означало, что он устал. Тогда я, стукнув коня по бокам, заставила его бежать быстрее. Наверное, он думал, что если побежит достаточно быстро, то сможет убежать от меня. Наконец силы его иссякли, равно как и воинственный пыл. Я повернула его, и мы не спеша возвратились к загону.

Дальше все пошло легче. Я показала Блайзу седло, и он ходил по кругу, пока не понял, что эта вещь не причинит ему вреда. Седло мне довольно быстро удалось надеть ему на спину, но уздечка коню не понравилась, и я его понимала. Я бы тоже ее возненавидела. К заходу солнца Блайз был мой: мой друг и мой слуга. Он доверял мне и знал, что я не предам его.

Я удостоверилась, что Блайза хорошо накормили, и покинула конюшню. Настало время возвращаться в город. Я находилась в радостном возбуждении от хорошо сделанной работы. Вы, наверное, решите, что Сет тоже был в восторге? Отнюдь! Он едва посмотрел на меня, когда я вошла, и сказал:

– Ты не думаешь, что кому-то из нас нужно теперь оставаться сторожить жеребца? Как бы его не украли.