Я лежала совершенно обнаженная. Он тоже разделся, и в свете лампы его мощный торс отливал бронзой. Его руки нежно гладили мое тело. Я приподняла голову и легонько коснулась кончиками пальцев его щеки. Я была слишком сконфужена, чтобы смотреть ниже. Мимолетный взгляд на нечто огромное и тяжелое между его ног смутил меня.

– Боишься, цыганочка? – прошептал Сет.

– Ты сделаешь мне больно, как мой дядя?

– А что если и так? – Он запустил пальцы в мои волосы и провел губами по моей шее. – Будешь плакать?

– Ты же знаешь, что нет. Я цыганка!

Его объятия стали крепче, а поцелуи еще настойчивее. Я ощущала напряжение желания в его теле, и от этого у меня кружилась голова. Мышцы его шеи походили на натянутые канаты, лоб и грудь покрывали бисеринки пота. Губы обжигали мне кожу – такими горячими и болезненными были его прикосновения. Он напоминал сейчас голодного волка, терзающего упавшую жертву.

Мое тело тянулось к нему. Я прижималась все ближе и целовала его так, как он хотел, чтобы я его целовала. Сет раздвинул мои бедра и в следующее мгновение проник внутрь меня, однако я не чувствовала боли, было только удивление оттого, что я почти не ощущала тяжести его тела.

О, как я хотела сделать его счастливым, как мне хотелось заставить Сета полюбить меня. И хотя меня все еще пугали его огромный рост, сила и чувственный голод, происходящее совсем не было похоже на то, что случилось в Москве. Тогда я стремилась высвободиться и убежать, а сейчас – сейчас я вовсе не хотела, чтобы все закончилось. Я чувствовала, как меня захлестывает волна наслаждения, и моим единственным желанием стало доставить Сету удовольствие. Он подчинил меня ритму своих движений, и мы, проникая друг в друга, поднимались и падали, словно качаясь на морских волнах. Наконец, мощно содрогнувшись, Сет глубоко вошел в меня, извергнув семя. В следующий миг он обессиленно застыл, тяжело дыша. Его сердце бешено колотилось, словно он только что взбежал вверх по нескончаемо длинной лестнице.

Я смотрела на Сета, лежащего рядом, и по моим щекам катились слезы. Но я плакала не от боли и не от сожаления о том, что произошло: ведь я не сомневалась, что очень скоро мы станем мужем и женой. Меня так поразила та неведомая сила, захватившая нас обоих, что я не смогла сдержать своих чувств. Я крепко прижалась к Сету, отвела волосы от его лица и легонько поцеловала в губы. Я даже испытывала что-то похожее на гордость, словно в одиночку укротила дикого зверя. Впрочем, в некотором смысле именно так оно и было.

Сет слегка застонал и открыл глаза.

– Ну как? Тебе понравилось?

– О да! – горячо ответила я. – Да. Это не было похоже… когда мой дядя… ты знаешь. Это было великолепно. – Я грустно вздохнула. – Жаль, что я не сохранила девственность для тебя.

– Мне не жаль, – фыркнул Сет. – Невинность – самая большая помеха в постели.

Меня поразило, как цинично он произнес слово «невинность», но я промолчала. Ведь у цивилизованных людей другие представления, совсем не такие, как у цыган. Ни один цыган не женится на девушке, которая уже принадлежала до него другому мужчине. Утром, после первой брачной ночи, жених выносит запятнанные кровью простыни как доказательство порядочности своей избранницы. Возможно, Сету не требовалось, чтобы его жена была невинной. Что ж, я была только рада.

– Это и есть то, чем занимаются женатые люди?

– Не только это, – с коротким смешком ответил Сет. – Существует множество разнообразных способов.

Эти «важные» слова ничего не сказали мне, но я не стала просить его объяснить их значение. Впереди было еще много времени, как казалось мне. Я чувствовала себя сонной и счастливой. И любимой.

Я замерла на середине лестницы. По черным и белым мраморным квадратам пола на коленях ползал лысый мужчина и собирал рассыпавшиеся жемчужины. Услышав мои шаги, он поднял голову.

– О! – Он торопливо поднялся. Поверх черных брюк и белой рубашки на нем был длинный черный фартук. Очевидно, слуга. – Доброе утро, мадемуазель.

Я медленно спустилась по лестнице, держась за перила. Из высоких окон около входной двери лились потоки солнечного света. Я прикрыла ладонью глаза и зажмурилась.

– Доброе утро. – Мой голос показался мне каким-то слабым, словно доносившимся издалека. – Не могли бы вы… не могли бы вы сказать мне, мсье, где я нахожусь?

– Где? Вы в особняке мсье Сета Гаррета, мадемуазель, – вежливо ответил слуга. Из его тона было ясно, что неплохо бы было мне самой знать об этом.

– Да-да, – нетерпеливо перебила я его. – Но я не знаю, где расположен этот дом. Я должна вернуться назад…

– А… – В его глазах мелькнула тень сочувствия. – Я сейчас позову кучера, Буше. Он отвезет вас домой, мадемуазель. Не могли бы вы подождать несколько минут? – Он кивнул на стул с высокой спинкой, что стоял около стены, и быстро вышел.

Я, вздохнув, тяжело опустилась на нижнюю ступень лестницы. Ужасно болела голова, меня слегка мутило, на душе скребли кошки. Я вспомнила обнаженного мужчину, которого оставила наверху, вспомнила все бесстыдство прошедшей ночи и в ужасе закрыла глаза. Мы еще дважды занимались любовью: перед тем как заснуть и рано утром. Потом Сет заснул, а я лежала и думала, думала, думала. Я испытывала сильную радость, к которой примешивалось легкое сожаление и удивление от того, что все так быстро произошло. Сейчас надо было скорее вернуться к мадам Одетте и объясниться с ней. Разумеется, до свадьбы мне придется жить на рю де Вожирар – того требуют приличия. Да, необходимо еще о многом подумать, а моя голова словно разламывается на куски…

Через некоторое время за входной дверью послышался шорох колес по подъездной дорожке. Вошел слуга.

– Коляска подана, мадемуазель. Сюда, пожалуйста. Он распахнул входную дверь и проводил меня к воротам, где стояла коляска. Я вспомнила, что этот же кучер вез нас вчера вечером. Они со слугой обменялись многозначительными взглядами, но я решила, что их просто смущает вид моих распущенных волос. Надо было бы вновь заплести их в косы и уложить в прическу, но я растеряла все шпильки, и было лень их искать.

Кучер открыл передо мной дверцу коляски и помог сесть. Я дала ему адрес мадам Одетты на рю де Вожирар. Оглянувшись назад, я увидела на пороге дома слугу, который грустно качал головой.

Дверь мне открыла Мари-Клэр. Она бросила на меня какой-то кислый взгляд и проворчала:

– Хозяйка еще в постели. Она не желает тебя видеть.

– Я знаю, что она рассердилась… Но я должна поговорить с ней, Мари-Клэр, и все объяснить.

– Тебе придется долго объясняться, – фыркнула служанка. – Я еще никогда не видела ее такой злой. Не удивляйся, если она будет швыряться в тебя подушками и вазами.

Я подобрала юбки и стала медленно подниматься по лестнице в спальню мадам Одетты. Старуха полулежала на кровати, ее лицо, окруженное огненно-рыжими волосами, казалось бледным и одутловатым. Я еще ни разу не видела мою наставницу такой старой и изможденной.

Прежде чем я открыла рот, она крикнула:

– Убирайся! Я не хочу больше тебя видеть!

– О мадам, – ласково сказала я, приближаясь к кровати. – Я знаю, вы так обижены, но у меня для вас прекрасные новости! Я скоро выйду замуж, как вы и планировали.

– Мне плевать, что с тобой будет! – По морщинистым щекам мадам Одетты потекли слезы, но она даже не стала их вытирать. – Я не хочу слушать, что ты сделала, где ты была и какой еще позор ты навлекла на мою голову. Я просто не хочу этого знать! Ты бросила меня вчера вечером! Я была не в силах выносить твое безобразное поведение и поднялась наверх, чтобы прилечь, а ты, эгоистка, даже не поинтересовалась, как я себя чувствую. Все, о чем ты думала, – это как бы повеселиться и… попасть в еще одну скандальную историю! Мне уже известно все о том, что вы с этим негодяем Сетом Гарретом сделали с Симоной и Пьером Делакруа. Ты с ума сошла? Разве не повторяла я тебе сотни раз, чтобы ты каждую минуту думала, что делаешь? И что же? Ты устроила безобразную сцену, опозорила себя, и, как будто этого еще недостаточно, – уехала с бала с этим подлецом, этим повесой, этим… мерзавцем!