– Убирайся, ты, цыганская шлюха! – прорычал де Терне. – Убирайся, или я прикажу арестовать тебя и послать на гильотину.

– Мартин, – прошептала я, навсегда прощаясь со своей мечтой о чистой и светлой любви. – Мартин.

Я оглянулась на Сета. Он уходил, хромая, по замерзшей траве, прочь от меня. Пистолет валялся на земле. Он сделал свое страшное дело.

Мартин умер, и нам пришлось бежать в Лондон, чтобы избежать ареста. Промозглая погода и ледяной холод заставили нас, однако, вернуться назад на континент, в Италию. Сет снял виллу высоко в горах, неподалеку от Флоренции. Там мы прожили несколько месяцев, затем, на время карнавала, перебрались в Венецию, а потом в Рим.

Была весна 1844 года. Лето мы провели в Швейцарии, осень в Далмации, на вилле около Адриатического моря, зиму в Испании и Португалии, а весной 1845 вернулись в Лондон. К этому времени нашей совместной жизни исполнилось почти два года.

Очень скоро все эти места, которые мы посещали, потеряли для меня свою новизну. Жизнь казалась одной непрерывной игрой в «фараона» в душных салонах, где меня окружали визгливые люди с накрашенными лицами и пустыми сердцами, которые искали любви и денег и не находили ни того, ни другого. Мы останавливались в десятках гостиниц, которые в моем сознании слились в одну. Там мы с Сетом ссорились и занимались любовью, там мне частенько приходилось выносить его холодность и плохое настроение.

Со времени дуэли отношения между нами сильно испортились. Если он и любил меня, как я когда-то подозревала, то ничем этого не показывал. Он злился на меня из-за нашего бегства из Парижа. Не то чтобы он так любил этот город, просто Сет ненавидел, когда ему приходилось менять свои планы по воле других людей. Как он не раз говорил, он предпочитал жить по своим законам.

Меня, в свою очередь, по-прежнему раздражала его постоянная опека, но уже не так сильно, как раньше, когда был жив Мартин. Я знала, что Сет использует меня, но я чувствовала, что он привязался ко мне так же, как и я к нему. Разумеется, он и за тысячу лет не признался бы, что нуждается в моем присутствии. Ему, без сомнения, нравилось получать деньги и заниматься со мной любовью, но он никогда бы не сказал, что ценит меня и за что-то иное.

Той весной Лондон был чуть менее пасмурным, чем обычно, а карточная игра приносила нам довольно много денег. Одной майской ночью я играла в «фараона» с американским кораблестроителем в игорном доме в Сохо. Мой противник не отступал, пока не спустил все свои деньги, а именно две тысячи фунтов. Это был самый крупный выигрыш в моей жизни. Я очень обрадовалась, и даже Сет перестал хмуриться, хотя со времени дуэли это стало его привычкой. Но едва мы успели поменять свои фишки на деньги, где-то в доме раздались громкие крики.

– Полиция!

– Пора уходить, – сказал Сет, беря меня под локоть и ведя подальше от дверей, через которые вошли стражи закона.

– Не понимаю, мы же не совершили ничего противозаконного.

– Мы играли в подпольном заведении, дорогая. Исключительно противозаконное действие.

Я с силой вцепилась в его руку.

– Значит, они могут посадить нас в тюрьму?! – Для меня не было ничего страшнее. Сидеть в серой клетке, за решеткой…

– Могут. – Сет легкомысленно пожал плечами. – Но вряд ли у них это получится, если мы успеем сбежать. Ага, как я вижу, они перекрыли лестницу. – И действительно, в комнату вбежало несколько одетых в форму людей, которые встали у выходов, крича, что все здесь арестованы. – Где-то я тут видел маленькую дверцу… – задумчиво протянул Сет.

Он подвел меня к маленькой двери, обитой тем же материалом, что и стены, и почти невидимой, если, конечно, не знаешь, на что смотришь. Мы быстро выскользнули через нее и оказались сначала на узенькой деревянной лестнице, идущей вниз, затем в небольшом угольном подвале под домом.

– Из тебя выйдет отличная лисица, – похвалила я Сета. – Даже я не заметила той дверцы.

– Я такой же ловкий, как и любой цыган, – скромно признался он. – Сразу подумал о том, есть ли здесь запасной выход.

В подвале царила непроглядная тьма. Сет чиркал спичками, но их запас уже иссякал.

– Последняя, – сказал Сет, зажигая очередную спичку. – Не вижу…

Я быстро подула на огонь и погасила его.

– Что за черт… – начал протестовать Сет, но я обвила его шею руками и нежно поцеловала.

– Возможно, мы сможем увидеть свет с улицы, – предположила я. – Где-то здесь наверняка есть оконце. – Последовал долгий поцелуй. Затем еще один, очень долгий.

– Развратница, – мурлыкнул Сет, целуя меня в ответ. – Я бы никогда не доверил тебе место преподавательницы в своей семинарии для благородных девиц.

– Тогда я стану твоей ученицей. Единственной ученицей.

– Обучение – нелегкое занятие, – предупредил Сет, поглаживая мою шею.

– Я справлюсь, – пообещала я. Следующие десять минут мы провели, дурачась и лаская друг друга.

В конце концов Сет предложил вернуться в отель. К этому времени наши глаза привыкли к темноте и в подвале стал виден слабый свет, пробивавшийся через закрытое ставнями окно. Сверху, из салона, по-прежнему доносились громкие крики, чему я была только рада, так как, взбираясь по наваленным мешкам к окну, мы страшно шумели. В какой-то момент меня разобрал смех, и, как строго Сет ни выговаривал мне, я никак не могла остановиться.

Мы выбрались на улицу и остановили проезжавший мимо экипаж. Сет помог мне сесть и дал кучеру адрес фешенебельной гостиницы в Белгравии. Всю дорогу мы не проронили ни слова – мы целовались.

И только оказавшись в небольшом светлом холле гостиницы, мы увидели, что оба покрыты черной угольной пылью. Мы хохотали до дрожи в коленках. Сет приказал приготовить ванну, и мы все еще смеялись, когда мыли друг друга, плескаясь словно дети в луже.

Сет принялся сушить мои волосы, но я закричала, что он слишком груб и выдирает целые пряди.

– То ли еще будет, – прорычал он, опускаясь вместе со мной на пол. Он накрыл меня своим телом, но я щекотала его и боролась, пока он не откатился в сторону. Тогда я легла сверху, закрыв его всего своими мокрыми русалочьими волосами, и, скользнув вниз, любила его своим языком и губами. Сет стонал, но не от боли: он извивался от наслаждения. Гнев и напряжение, которые разделяли нас со времени дуэли, исчезли без следа. Позже мы лежали рядом, изможденные, но все же не готовые заснуть.

– Ты, наверное, цыган, – рассуждала я вслух. – Если твоя мать была пираткой, то она тоже цыганка. – Я прижалась щекой к его груди. – Все в тебе подтверждает это: любовь к опасности, свободе и деньгам. Все, кроме… – Я замолчала.

– Кроме чего? – сонно поинтересовался Сет.

– Если бы ты был настоящим цыганом, то у тебя были бы жена и много детей. Зачем же еще человек живет на свете, если не для этого?

– Он живет ради удовольствия, – сказал Сет. – И чтобы обеспечивать свою очень требовательную и дорогую любовницу. Я не могу позволить себе жениться.

– Есть одно простое решение. Женись на своей любовнице.

Сет фыркнул.

– Я дал тебе слишком много свободного времени, Рони, – заметил он, – и ты думаешь черт знает о чем.

Я проснулась еще до рассвета. Кровать рядом со мной была пуста. Когда я прошла в комнату рядом со спальней, то увидела, что Сет сидит в кресле у открытого окна. В руке он держал бокал с вином. Казалось, он вовсе не ложился этой ночью.

Когда я вошла, Сет даже не повернул головы в мою сторону. Я поежилась от утренней прохлады и плотнее запахнула пеньюар. Он был такого же голубого цвета, как и ночная рубашка.

– Я хочу поговорить с тобой, Сет. – Он не шевельнулся, поэтому я сама взяла стул и села рядом. – Сегодня утром меня тошнило. И вчера тоже. Ты помнишь, несколько дней назад, в театре, я чуть не потеряла сознание. Мне кажется, я беременна.

Сет поднял голову. Его глаза были серыми, как утреннее небо за окном. Они обежали мою все еще стройную фигуру.