Я никогда не смогу выйти замуж. Я буду жить в этом доме, пока Сет Гаррет не пресытится новой игрушкой. Он будет пользоваться мной, а я не смогу этому помешать, потому что ничего не могу поделать со своим телом. Я буду его шлюхой.

Я грустно улыбнулась. Я избавлялась от своей невинности так же быстро, как змея избавляется от старой кожи.

Когда я была маленькой девочкой, женщины в нашем таборе обрезали волосы одной молоденькой цыганке, и та несколько месяцев пряталась, чтобы скрыть свой позор. Не знаю, чем она заслужила подобное наказание, но ее мужа перед этим посадили в тюрьму на много месяцев, и она жила одна – они были женаты еще не так долго, чтобы успели появиться дети. Только сейчас я вспомнила, что в то же самое время молодой цыган по имени Пинкус ушел из нашего табора в другой. Это само по себе было необычно, но я слышала, как Любов говорил, что Пинкусу еще повезло и он легко отделался.

За последние сутки я получила много уроков. Я узнала, что каждый поступок имеет свою цену, и глупая женщина Должна сполна расплачиваться за свои ошибки.

Я услышала, как перед домом остановилась коляска и раздалось постукивание трости о вымощенную кирпичом дорожку. Стук затих, когда Сет остановился перед входной дверью, потом возобновился, когда он стал подниматься по лестнице на второй этаж. Его походка была неровной, словно у него нестерпимо болела нога. Но меня это не трогало, я даже радовалась его страданиям.

Он остановился перед моей дверью, открыл ее и вошел.

Быстро закрыв глаза, я притворилась, будто сплю. Сет разделся в темноте и лег на кровать рядом со мной. Я не пошевелилась. Он приподнялся на локте, глядя на меня, потом легонько провел рукой по моей щеке, по виску, затем назад. Там его пальцы встретились с пустотой.

Сет быстро поднялся и зажег лампу. Держа ее над моей головой, он тихо произнес:

– Боже мой.

Он заставил меня сесть, словно не верил собственным глазам: я остригла мои роскошные волосы, оставив неровные клочья, длиной не больше четырех дюймов.

– Я не могла стерпеть свой позор, – сказала я. – Ты сделал меня шлюхой. Но ты не можешь заставить меня радоваться этому и не можешь вернуть мне самоуважение.

Сет поставил лампу на низкий столик у кровати и презрительно сказал:

– Я ничего из тебя не делал, Рони. Все женщины – шлюхи, а все мужчины – негодяи. Все. Умные негодяи и шлюхи делают себе состояния. Глупые и слабые теряют все до последнего.

– Как тот несчастный мальчик, что покончил с собой, потому что ты забрал его фамильный дом?

– Я не забирал его. Он сам поставил его на кон и проиграл.

– Я тоже сделала похожую ставку. Прошлой ночью. Я была уверена, что выиграю и ты женишься на мне. Но я проиграла и с тех пор крепко-накрепко затвердила полученный урок. Я буду жить в этом доме, есть твою еду и спать с тобой. Я не стану убегать и не буду пытаться убить тебя. Мне это ничего не даст, кроме смерти на виселице или многих лет тюрьмы. Но я никогда не забуду, как ты унизил меня, и, клянусь, я найду способ расквитаться с тобой.

Он молча смотрел на меня несколько минут, затем круто повернулся и вышел из комнаты.

Поздним утром следующего дня в мою спальню, постучав, вошел Жюль. Он поставил поднос с завтраком на столик и подошел к окнам, чтобы отдернуть занавеси.

– Доброе утро, мсье Жюль. – Я села в постели и потерла глаза.

– Доброе утро, мадемуазель. Достаточно просто Жюль, я не привык к большему. – Если он и удивился отсутствию волос у меня на голове, то не подал виду. Образцовый слуга.

– Здесь нет ни одной горничной?

– Нет, мадемуазель. Я единственный из прислуги в доме. Остается еще Буше, но у него комната над конюшней. Пока здесь живет хозяин, каждый день приходят две женщины, чтобы убраться и постирать белье.

– Хозяин так скуп, что заставляет тебя одного делать всю работу?

– Хозяин не любит, когда в доме толпится много народу, особенно если это женщины.

– Не понимаю, – фыркнула я, – считать это комплиментом или угрозой для себя.

– Комплиментом, разумеется, мадемуазель. Прежде в доме никогда не жила женщина, по крайней мере за то время, пока я здесь работаю.

– Неужели? А как же мадемуазель Симона? Она ведь жила здесь.

– Да! – Жюль коротко рассмеялся. – Но очень недолго. И только пока отсутствовал мсье Гаррет. Он-то быстро положил конец ее пребыванию здесь.

– Да, об этом я уже слышала, – ехидно отозвалась я. – Спасибо за то, что ты распаковал мои вещи, Жюль. Вообще-то я не собиралась возвращаться, так что твои усилия могли пропасть даром.

– О нет, мадемуазель. Мсье Сет уверил меня, что вы вернетесь. Он сказал, что если потребуется, то сам притащит вас… – Жюль прикусил язык, но я уже и так услышала достаточно.

– Неужели? – переспросила я тихо. – Он сказал, что наткнулся на меня случайно. Когда он вчера вышел из дома?

Глаза Жюля весело сверкнули.

– Примерно через час после вас, мадемуазель. Он был очень сердит. Мне кажется, он не ожидал, что вы… убежите.

Он поклонился и оставил меня одну. Я даже не взглянула на поднос с едой. Плохой симптом. Раньше я всегда хотела есть. Я вылезла из кровати и накинула халат поверх ночной рубашки. Затем осмотрелась по сторонам.

Огромная комната выходила окнами на улицу. Мебель была очень элегантной, богато украшенной деревянной резьбой. Позже Сет сказал мне, что она вся была сделана во времена Первой Империи. Интересно, когда это было? Стены были обтянуты розовым шелком, того же цвета были занавеси на окнах и одеяло на кровати. Еще в комнате стояли маленькая оттоманка, несколько кресел, маленький туалетный столик, высокий платяной шкаф, комод и умывальник. Пол устилал ковер с узором из маленьких розовых бутонов и зеленых гирлянд по краю. «Премилая тюрьма», – подумала я.

В комнату без стука вошел Сет. Я знала, что это он, и даже не потрудилась повернуться.

– Еще не одета? – Он обошел кровать и растянулся на стоявшей рядом оттоманке. – К тому же и не завтракала. Лучше что-нибудь поесть. Нам сегодня предстоит большая работа.

– Я ничего не могу делать. – Я коснулась рукой своей обкромсанной головы. – Я не могу выходить… в таком виде.

– И как ты собираешься проводить время? Сидеть здесь безвылазно, пока не отрастут волосы? – Сет швырнул газету на кровать. – Возможно, тебя заинтересует маленькая заметка на четвертой странице. Похоже, ты вовсе не убила своего друга Луиса.

– Я не умею читать.

– Да? Ну что ж, самое интересное все равно узнаешь не из газет. Старикашка – один из самых известных сутенеров Парижа. Он сообщил полиции, что на него напал молодой мужчина, обычный вор, который скрылся с его бумажником и часами. Шлюха, которая тоже видела вора, и портье в гостинице полностью подтверждают его слова.

– Значит, полиция больше меня не ищет! Странно. – Я заметила, что Сет выглядит необычайно довольным. – Ты каким-то образом причастен к этому?

Он пожал плечами и скрестил руки на груди.

– Я просто поговорил с одним из чинов в полиции, только и всего. Он кое-чем мне обязан.

– А теперь и я обязана тебе, – горько произнесла я. – Ты спас меня, но мне все равно! Я даже жалею, что полиция больше не разыскивает молодую цыганку!

Сет рассмеялся.

– Ты бы так не говорила, если бы хоть раз побывала в женской тюрьме Святого Лазаря. – Он встал и распахнул дверцы шкафа. – Боже, Одетта – настоящая скупая ведьма. Я бы не позволил ходить в таких лохмотьях даже своей посудомойке. – Я поняла, на что он намекает, сдержалась и промолчала. Сет вытащил голубое платье для прогулок и бросил его на кресло. – Сойдет на первое время. Я отвезу тебя сегодня к Ирме и куплю несколько платьев для разных случаев.

Я уже слышала от мадам Одетты о мадам Ирме с рю де ла Раикс: платья, которые она шила, были очень дорогие. Говорили, что у нее во всем Париже только пять клиентов, хотя она с легкостью могла бы принимать и в сто раз больше, если бы захотела.