Пальцы Камерона снова забрались ей в трусики, на сей раз увереннее, направляясь в самые потаенные места, туда, где торопливо и яростно бился пульс.

– Ты вся влажная. – Его губы ласково ущипнули Бейли за мочку уха, пососали и отпустили. – Ты хочешь меня, я знаю.

Пальцы уверенно скользили между ног, то входя, то выныривая наружу, сводя Бейли с ума, заставляя извиваться и выгибаться навстречу. Она постанывала, закусив губу, и часто дышала. Потом ладонь внезапно исчезла, и Бейли, дрожа от возбуждения, открыла глаза и затуманенным взглядом посмотрела на Камерона. Она видела, как он достал презерватив, надкусил зубами пластиковую упаковку и потянул за уголок, отрывая полоску. Вынув латексное колечко, пилот надел презерватив – Бейли только слышала возню, но не видела, как именно он это делает. Затем Камерон снова притянул Бейли к себе за бедра, приспуская ее штаны и подсовывая под голые бедра теплую одежду.

Бейли торопливо стянула штаны до щиколоток, чтобы можно было удобнее раздвинуть ноги. Желание было уже таким нестерпимым, что она едва не плакала. Обняв Камерона за шею, она потянула его к себе. Он навалился сверху и вошел в нее медленно и неглубоко, давая возможность привыкнуть. Бейли так давно не занималась сексом, что ощущения казались новыми и почти незнакомыми.

– Камерон… – прошептала она, приподнимая навстречу бедра.

Он шумно втянул холодный воздух, словно перед броском, и вошел в нее целиком, так глубоко, что Бейли охнула. Чувство заполненности было таким естественным, таким прекрасным, что у нее перехватило дыхание.

Камерон начал двигаться, сначала медленно, затем все быстрее, и Бейли стала бессознательно постанывать и шептать его имя. У нее шумело в голове, словно вновь вернулась высотная болезнь, между ног все горело огнем и сладко сжималось в предвкушении разрядки. Тяжесть мужского тела была такой удивительной и прекрасной!

Камерон и Бейли сплелись в объятиях под навесом, на одиноком горном склоне, среди снегов и пустоты, и было в этом нечто первозданное, прекрасное, как будто они остались одни в целом мире.

Движения становились все более резкими, частыми, Камерон хрипло дышал, а Бейли стонала, прижимаясь к нему всем телом. Она словно перестала быть той самой Бейли, железной леди, кошкой, гуляющей сама по себе. Теперь она была просто женщиной из плоти и крови, и плоть эта желала только одного – утоления жажды.

И это случилось. Оргазм накрыл Бейли с головой, яростный и мощный, как торнадо. Ей показалось, что ее закружил водоворот, затаскивая на глубину, чтобы потом вытолкнуть на поверхность и качать на сладких волнах.

Камерон кончил почти сразу за Бейли и упал, обессиленный, подмяв ее под себя. Обоим было так жарко, словно они находились в жаркой сауне, а не в палатке на морозном воздухе.

– Вот дьявол, – сказал Камерон, с трудом приходя в себя и отодвигаясь в сторону.

– Ты про меня? – с трудом разлепив губы, спросила Бейли.

Он засмеялся, наваливая на нее и себя какую-то одежду.

– Только не засыпай, – сонно пробормотал он. – Нам еще надо одеться… и подкинуть дров… – Его голос слабел. – Дров подкинуть…

Через минуту Камерон вздрогнул всем телом, выругался и заставил себя сесть.

– Если я немедленно не начну двигаться, то усну, – сказал он, приводя себя в порядок. Для начала он снял презерватив, завязал его узелком и завернул во влажную салфетку, которой протерся.

Бейли с трудом натянула штаны и теперь сонно следила за Камероном из-под полуприкрытых век. Она бы с радостью сходила в душ, но такой возможности не было, поэтому оставалось просто одеться и лечь спать.

Камерон выбрался из палатки. Внутрь ворвался сквозняк, обдав холодом разгоряченное тело Бейли. Она поежилась и принялась торопливо кутаться в одежду. Снаружи раздался веселый треск ломаемых веток, а затем Камерон вновь забрался под навес. Пара устроилась поудобнее, привычно прижалась друг к другу, обнявшись, и отправилась в мир сновидений.

Уже засыпая, Бейли поняла, что никогда не чувствовала себя более довольной и счастливой. На душе царил такой удивительный покой, что даже не верилось в реальность происходящего. Она обрела свой кусочек счастья там, где другая давно скончалась бы от отчаяния и жалости к себе.