Бейли еще некоторое время исследовала склон, пытаясь справиться с нахлынувшим чувством беспомощности. Она лишь зря потратила силы, карабкаясь по уступам, залезая на большие валуны и часто дыша от нехватки воздуха. Наконец она вернулась к самолету. Издалека лежащий на земле Джастис казался жертвой крушения, покойником с залитым кровью лицом. Он не двигался, словно жизнь уже покинула его, хотя кровотечение и прекратилось.
Если он не умрет от кровопотери, холод завершит дело, подумала Бейли в отчаянии.
– Как ты, Джастис?
В ответ раздался тихий вздох.
– Воды нигде нет. Конечно, кругом полно снега, но растопить и вскипятить его не на чем. Если зашить рану, не продезинфицировав, может случиться заражение. В общем, придется использовать что-то с алкоголем. Но сначала я тебя согрею.
– Хорошо, – похрипел Камерон.
Бейли старалась действовать быстро. Она подняла ноги пилота и подложила под них пару теплых свитеров. Затем достала из пакета хлопковую рубашку, свернула ее рулоном и пристроила Джастису под голову. Остальные вещи она принялась запихивать под него сбоку, мало-помалу. Испачканную рубашку она просто разрезала ножом спереди и на рукавах, стерла с груди Джастиса кровь тем, что попалось под руку. Оказалось, она использовала собственные кружевные трусики.
После этого Бейли принялась укрывать голый торс Камерона кофтами, теплым пончо и легкими рубашками. Распотрошив еще один вытащенный из самолета пакет, Бейли достала свою главную находку – теплый плед, который купила для сна в палатке. Он был достаточно большим, чтобы закутаться в него целиком, поэтому она укрыла им и себя, и пилота с головой. Так их собственное дыхание могло согреть воздух под шерстяной тканью.
Минут пять она сидела на корточках рядом с Джастисом, усиленно дыша полной грудью. У нее вновь закружилась голова, но под одеялом стало чуть теплее. Рука мужчины, которую она держала в своей ладони, была холодной, как кусок льда. Камерону Джастису требовалось выпить горячего чаю и съесть что-то, содержащее сахар, чтобы у организма появились силы для борьбы за жизнь. Бейли вспомнила о пачке леденцов и нескольких шоколадках, лежащих в кармашке одного из нераспотрошенных чемоданов.
Отогреваясь все больше, Бейли продолжала дрожать. Пилот не дрожал вовсе, и это ее беспокоило. Словно даже на это его телу не хватало сил.
– Джастис, ты только не засыпай, слышишь? – умоляла она. – Поговори со мной. Скажи, как ты себя чувствуешь? Тебе теплее?
Он долго не отвечал, и она уже испугалась, что так ничего и не услышит, когда с его губ слетело сиплое «нет».
Конечно, ему не теплее, ведь его тело прикрыто лишь парой свитеров, тогда как ей досталась толстая парка!
Бейли завозилась, расстегивая куртку. Она легла рядом с Джастисом на край одеяла, накрыла их обоих курткой и прижалась плотнее. Сразу стало чувствоваться, какой холод идет от промерзшей земли, и Бейли застучала зубами.
– Теплее… – чуть слышно шепнул Джастис.
– Вот и хорошо. Главное, не отключайся. Продолжай говорить. Если нет сил вести беседы, хотя бы стони иногда, и я буду знать, что ты в сознании.
Говоря это, Бейли растирала ладонями грудь, плечи и руки пилота, чтобы усилить кровообращение. Ее пальцы снова были ледяными, но по крайней мере двигались.
– У меня где-то были леденцы. Как только ты согреешься, я найду их и принесу тебе. При кровопотере необходим сахар. – Бейли прислушалась, но ответа не было. – Скажи что-нибудь.
– Что-нибудь…
– Умник чертов! – Но у Бейли даже настроение улучшилось. Похоже, Джастису было несколько лучше, чем она думала.
Камерон слушал болтовню миссис Уингейт. Порой ему начинало казаться, что его сознание раздвоилось, причем одна половина стала обладательницей женского голоса и теперь без перерыва с ним беседовала. Вторая половина иногда сползала в какой-то туман, за которым терялись звуки, и возвращалась лишь тогда, когда женская болтовня становилась слишком настойчивой.
Он так сильно промерз, что даже не смог бы уверенно ответить, есть ли у него, к примеру, ноги. Прежде Камерон и представить не мог, что можно так сильно замерзнуть.
Судя по всему, посадить самолет ему все-таки удалось, раз уж они оба живы. Камерон помнил, как мелькнул перед глазами зеленый склон в проплешинах снега, куда он и направил самолет для аварийной посадки. Растительность должна была смягчить удар. Он еще помнил несущиеся навстречу зеленые сосновые лапы, сильный толчок, а затем наступила темнота. Следующим воспоминанием было ощущение боли в голове, да и во всем теле тоже, и женский голос, с отчаянием взывающий к нему.
Было трудно сосредоточиться на предмете разговора, потому что иногда Камерон терял сознание и приходил в себя от настойчивого вопроса миссис Уингейт. Порой все прояснялось настолько, чтобы членораздельно ответить, а порой слова миссис Уингейт превращались в ничего не значащий набор звуков.
Теперь она растирала его. Это не позволяло отключиться, было даже болезненно, потому что тело онемело от холода. Когда миссис Уингейт первый раз провела ладонью по его груди, Камерон испытал тупое удивление: она даже говорить с ним не желала, а теперь тискает. Он чувствовал, что его укрыли, а затем – что к нему прижались. От женского тела исходило тепло, просачивавшееся, казалось, прямо сквозь кожу к внутренностям.
Это было удивительное ощущение. Спустя какое-то время Камерон пришел в себя настолько, чтобы суметь понять – ему в плечо тычется женская грудь. Конечно, он был почти не в себе от слабости и холода, но спутать женскую грудь с чем-либо еще не мог. И снова он сильно удивился податливости миссис Уингейт.
Постепенно к телу возвращалась чувствительность, и хотя ноги мерзли достаточно сильно, Камерон начал дремать.
И в этот момент он, найдя в себе, очевидно, достаточно для этого сил, стал содрогаться и стучать зубами, словно в припадке. Это было похоже на приступ эпилепсии, настолько трудно было удержать подскакивавшие руки и ноги. Зубы пришлось стиснуть так сильно, что заныла челюсть, но они все равно стучали, едва не прикусывая язык. Казалось, каждая мышца ожила и задергалась в своем ритме.
