Надеясь еще один, последний раз увидеть девушку, а также предупредить молодого человека о том, что ее следует забыть, он бросился вперед, прямо на грохочущие пистолеты полицейских.

Перевод с английского Р. Рыбкина.

ЕЩЕ РАЗ О ВРЕМЕНИ [9]

Чтобы заново обрести молодость, необходимо было подвергнуть себя воздействию асимметричного электромагнитного поля, обращавшего течение времени в биологических процессах вспять.

Но один вопрос все еще оставался открытым. По теоретическим расчетам, выходило, что предел омоложению устанавливает только сам подвергающийся ему субъект, и никто другой. Думали, что первыми добровольцами станут несколько старых ученых, посвятивших такого рода исследованиям всю свою жизнь и сохранивших, несмотря на возраст, ясность ума; предполагалось, что они смогут, когда почувствуют себя достаточно молодыми, процесс дальнейшего омолаживания остановить.

Женщина, которая первой вошла в застекленную камеру, вышла оттуда в биологическом возрасте семи лет. И интересовали ее теперь только сладости, куклы и катанье на велосипеде, а не разговоры о том, что с ней произошло.

Тогда мы изменили программы так, чтобы омолаживание протекало не непрерывно, а скачками; теперь система делала короткие остановки, после каждой испытуемый должен был включать ее снова, и так до тех пор, пока не почувствует, что омолодился достаточно.

Но хотя второй испытуемый такие остановки делал, мальчик, который выскочил из застекленной камеры, тоже был семи лет от роду. Он сразу бросился к окну, за которым в это время шел дождь, высунулся, посмотрел — и не прошло и минуты, как он, позабыв обо всем на свете, уже бегал босиком по саду.

Таким же образом еще четыре участника нашей исследовательской группы вернулись в семилетний возраст, и в итоге образовалась веселая компания ребят, которые с утра до вечера предаются играм, а к ночи, обессиленные, валятся на кровати.

Но при этом знаний своих они не утратили: им прекрасно известна структура научно-исследовательских институтов, они знают наши имена, помнят даже собственные научные степени и прежнюю работу; возможно, что-нибудь они и забыли, но найти убедительные подтверждения этому нам так и не удалось, и даже если что-то забыто, по ним этого не видно. Когда же с ними говоришь о работе, они отвечают, что это неважно, работа может и подождать.

Но почему каждый раз испытуемому оказывается семь лет? И почему никто из них не хочет говорить об эксперименте?

Сейчас моя очередь.

Я твердо усвоил, что мне нужно делать на каждом этапе эксперимента; я буду постоянно помнить, как важно мое задание, и остановлю эксперимент до наступления безответственного возраста семи лет, пока я еще буду в состоянии сделать какие-то выводы.

Мои коллеги, усевшись на специально отведенном месте, наблюдают за экспериментом.

Включаю конверсор; чувствую, как зрение становится острее, кожа разглаживается, зубы укрепляются, мышцы твердеют.

Первая остановка. Я молодой и сильный; стрелка на шкале возраста показывает цифру «30». Я великолепно помню, где решил остановиться. Ко мне вернулись способности, которые отняла старость; я смогу завершить исследования, не думая о близкой смерти. И пожалуй… можно омолодиться еще немножко.

Опять включаю конверсор.

Ноги сами начинают танцевать под музыку, которая доносится из соседнего помещения. Какая долгая жизнь у меня впереди! Будет не только работа, но и развлечения, и ко мне снова придет любовь. Но научное задание всего важнее, и я снова нажимаю кнопку.

Старики, что сидят в углу, вытаращили на меня глаза, чем-то они расстроены, физиономии у них вытянулись. А ну их всех! Времени у меня впереди много, и сколько будет интересного, поинтересней, чем этот проект и мое научное задание!

И я выскакиваю через окно на улицу, где ждут меня остальные мальчишки.

Перевод с испанского Р. Рыбкина.

ХРОНОКЛАЗМ [10]

Мое знакомство с Тавией началось, можно сказать, издалека. Как-то утром на плайтонской Хай-стрит ко мне подошел незнакомый пожилой джентльмен. Он приподнял шляпу, отвесил поклон, скорее, на иностранный манер и вежливо представился:

— Меня зовут Доналд Гоби, доктор Гоби. Я буду весьма признателен вам, сэр Джералд, если вы уделите мне несколько минут вашего драгоценного времени. Очень прошу простить за беспокойство, но дело весьма важное и не терпит отлагательств.

Я внимательно посмотрел на него.

— Видимо, здесь какое-то недоразумение. Я не титулован — я даже не дворянин.

Он выглядел озадаченным.

— Неужели! Простите великодушно! Такое сходство… я был совершенно уверен, что вы сэр Джералд Лэттери.

Настал мой черед удивиться.

— Я и есть Джералд Лэттери, но мистер, а не сэр.

— О боже! — смутился он. — Конечно! Как глупо с моей стороны. Есть здесь… — он посмотрел вокруг — …есть здесь местечко, где мы могли бы побеседовать без помех?

Я заколебался лишь на миг. Бесспорно, передо мной был образованный, культурный джентльмен. Может быть, юрист. И уж конечно, не попрошайка или кто-нибудь в таком роде. Мы находились рядом с «Быком», и я пригласил его туда. Гостиная была свободна и к нашим услугам. Он отклонил мое предложение выпить, и мы сели.

— Ну, так в чем же дело, доктор Гоби? — спросил я.

Он не сразу решился заговорить, но все же собрался с духом и сказал:

— Это касается Тавии, сэр Джералд… э-э, мистер Лэттери. Вы, вероятно, не представляете истинного масштаба возможных осложнений. Вы понимаете, я говорю не о себе лично, хотя мне это грозит серьезными неприятностями, — речь идет о последствиях, предвидеть которые невозможно. Поверьте, она должна вернуться, прежде чем случится непоправимое. Должна, мистер Лэттери!

Я наблюдал за ним. Несомненно, он был по-настоящему чем-то расстроен.

— Но, доктор Гоби… — начал я.

— Я понимаю, что это значит для вас, сэр, но все же я умоляю вас на нее воздействовать. Не ради меня, не ради ее семьи, но ради общего блага. Нужна величайшая осторожность, иначе последствия непредсказуемы. Порядок, гармония совершенно обязательны. Сдвиньте с места одно зернышко — и, кто знает, чем это кончится? Поэтому заклинаю вас убедить ее…

Я перебил его, но мягко, так как, о чем бы там ни шла речь, его это дело очень тревожило.

— Одну минуту, доктор Гоби! Боюсь, это все же ошибка. Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.

Он с явным недоверием поглядел на меня.

— Как?.. Уж не хотите ли вы сказать, что еще не встречались с Тавией?

— Насколько мне известно, не встречался. Я даже имени такого никогда не слышал, — заверил я.

У него был такой растерянный вид, что я снова предложил выпить. Он отрицательно покачал головой и понемногу пришел в себя.

— Мне так неловко. И впрямь вышла ошибка. Прошу вас принять мои извинения, мистер Лэттери. Боюсь, я показался вам не совсем нормальным. Все это так трудно объяснить. Забудьте, пожалуйста, наш разговор. Очень вас прошу, забудьте его.

Он удалился с потерянным видом. А я, хоть и несколько озадаченный, через день-другой выполнил его последнюю просьбу — забыл об этом разговоре. По крайней мере думал, что забыл.

Тавию я впервые увидел года два спустя и, конечно, не знал в то время, что это она.

Я только что вышел из «Быка». На Хай-стрит было людно, и все же, берясь за ручку машины, я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд с противоположной стороны улицы. Я обернулся, и наши глаза встретились. У нее они были карие.

Высокая, стройная, красивая — нет, не хорошенькая, больше чем хорошенькая, — она была в обычной твидовой юбке и темно-зеленом вязаном джемпере. Однако туфли ее выглядели несколько странно: на низком каблуке, но слишком нарядные, не гармонировавшие со стилем одежды. И еще что-то во внешности девушки обращало на себя внимание, хотя я и не сразу понял, что именно. Только потом до меня дошло, что прическа, отнюдь ее не портившая, была — как бы это сказать — неожиданной что ли. Вы можете мне возразить, что волосы — всегда волосы и парикмахеры причесывают их на бесчисленное множество ладов, но это неверно. Моды меняются, и каждому времени присущ свой определенный стиль; да вы взгляните на фотографию тридцатилетней давности, и сразу это заметите. Так вот, прическа девушки, как и туфли, нарушали впечатление цельности.