— Это как наши домовые, что ли? — довольно невежливо перебил Вратко.

— Откуда ж мне знать, кто такие ваши домовые?

— Ну, это вроде человечка. Лохматый и малорослый. За печью в избе живет. Если хозяева к нему с уважением, то и он помогает. А если обидят чем, горшки побить может. А то и в тесто пауков накидать.

— О! — улыбнулся Вульфер. — И у вас малый народец есть, оказывается. Так я и думал. Они везде есть. Только люди их по-разному называют. Мы, к примеру, помощников зовем брауни. А валлийцы говорят — бубах. Кто прав? Не знаю…

— А еще овинник есть. И банник, и хлевник, и дворовой… А в лесу — леший. В болоте — кикимора. В поле — полевики с полевицами. А в омуте водяной сидит.

— Вот видишь! — Старик просиял. — Понял ты, о чем я говорю! Может, и не надо больше рассказывать? Ты и так все знаешь.

— Рассказывай, рассказывай! — Вратко заскреб ложкой по донышку горшка. — Ты прости, почтенный Вульфер, если я тебя обидел. Перебил, влез без спросу…

— Не переживай. Я не в обиде. — Хозяин передал словену вторую кружку молока. — Наш малый народец тоже и в лесу, и в реке, и в море живет. Вот и гилли ду — все больше в березовых рощах обитает. Если кто в лесу заблудился — вывести может, голодному — грибы да ягоды найти… Тебе, вот, помог тоже. Тех из малого народца, кто к людям с добром подходит, мы зовем Благим Двором. А есть еще и Неблагий Двор. Те вредят. Кто по мелочи — молоко скислит или порчу на соты пчелиные напустит. А кто-то и напугать до смерти может. Или задушить. Или кровь выпить… Вот бэньши, они как раз из таких.

— Дозволишь спросить?

— Спрашивай.

— Бэньши… Какие они из себя?

— Они на старух похожи. Высокие, худые, волосы спутанные по плечам…

— Пальцы как у ястреба, — продолжил Вратко.

— Точно. Когтистые. Плачут в ночи. Смерть предвещают. Но если кто-то из людей им на пути попадется, загрызут.

— А кому они смерть предвещают? — Словен передернулся, вспомнив ночную плакальщицу.

— Да кто ж заранее узнать может? Это потом, когда умрет кто-то, припоминать начинают: слышали ли бэньши?

— И что?

— Чаще выходит, что слышали.

— И той ночью… Ну, когда ты меня подобрал…

— А как же. Врать не буду, про других людей не скажу, а я слышал. Долго кричала. Страшно. Очень уж голосистая попалась. Я, признаться, думал, не договорятся в Йорке. Тогда была бы великая сеча. Викинги на стены полезли бы, а крепость в Йорке на совесть сделанная. Многие погибли бы… Теперь не знаю, что и думать.

— Может, на тинге что приключится? — несмело предположил Вратко и прикусил язык. Не хватало еще накаркать.

— Не хотелось бы, — покачал головой старик. — Но что-то будет… Это я точно знаю — не один десяток лет тут живу. Она орала, орала, а потом замолкла. Мы с Шалуном высунулись поглядеть, что да как. А тут и гилли ду бежит… Позвал нас…

— И ты за ним вот так запросто пошел?

— А чего мне его бояться? Говорю же тебе — давно тут живу, привык уже.

Словену показалось, что его собеседник чего-то недоговаривает. Не врет, нет. Искренность старика сомнений не вызывала. Но правду ведь можно не до конца говорить. Ну, да и ладно! Лишь бы завтра добраться до Хродгейра помог. А там попрощаемся и вовек больше не свидимся.

— А кроме этого… гилли ду… ты кого-то еще видел на берегу? — осторожно поинтересовался парень.

— Нет. А ты кого-то видел?

— А с чего ты взял?

— Ты не спросил бы просто так. Неужто с бэньши столкнулся?

— Верно. Столкнулся. Думал — все… Конец мне пришел. Страшная — ужас. Лежу, обмираю. А не помолиться сил нет, не перекреститься.

— А! — отмахнулся Вульфер. — Все равно не помогло бы. Это все монахи-святоши выдумали. Мол, нечисть крестного знамения боится. Как бы не так. Некоторые не любят. От них можно на пеньке укрыться, если на нем три креста вырезаны. А другим наплевать. Хоть весь святой водой облейся.

— А еще три пса были. Здоровущие! Мне по пояс, пожалуй. Черные, мохнатые. Они-то бэньши и прогнали. А гилли ду у них вроде как за старшего был. За ватажника.

— О! Вот как! — прищелкнул языком Вульфер. — Ну, парень, если раньше я и сомневался, то теперь точно знаю — не простой ты человек. Видно, в Волшебной стране интерес к тебе имеется. — Он замолчал, явно размышляя о чем-то своем. Потер залысину. Покачал головой.

Шалун улегся и, умостив голову на вытянутых лапах, не спускал карих глаз с новгородца.

— Так что это за псы? — устав ждать, напомнил о себе Вратко.

— А? Псы? Это — боуги.

— Чего?

— Ну, боуги и боуги… Как тебе объяснить-то? Они вроде как и не сильно к людям добры. Иногда могут просто насмеяться и попугать в шутку. А иной раз и злобный норов показывают. Оборотни. Могут псами черными быть, могут баранами или телятами. Только тем и отличить от скотины можно, что глаза у них большие, круглые и в темноте желтым светятся. На человека боуги любит сзади на плечи запрыгнуть и глаза ему пальцами прикрыть. А пальцы у них холодные… Бр-р-р… — Вульфер напоказ вздрогнул.

— А что ж они меня спасли? Если бы не они…

— А вот это — загадка, парень. Гилли ду спросить бы, да где его найдешь? А найдешь, будет ли он отвечать? У малого народца свой норов имеется. Не всяк к ним подход найдет. Не с каждым они откровенничают.

Старик опять задумался. Тер затылок и почесывал лысину.

Вратко смотрел, смотрел на него, пока не почувствовал, как глаза слипаются. Словен подумал, что хозяин хижины не так уж и не прав. В дорогу лучше завтра отправиться. С утра. Утро вечера мудренее. Слыхал такую присказку?

Дружину Хродгейра Вратко заприметил издалека — соломенноволосая голова Олафа торчала над макушками его товарищей, словно гордое знамя. Викинги вышагивали налегке — без кольчуг и шлемов. Еще бы! Ведь не на сражение собрались, на тинг. Всем известно — урманы хранили мир во время народных собраний. На тех, кто нарушал священный обычай, могли наложить виру, а то и лишить собственности или вовсе поставить вне закона. Даже рабы на тинге пользовались защитой. Конечно, воины Харальда взяли с собой мечи и копья, топоры и секиры — без них они чувствовали себя голыми и беспомощными. Даже щиты волокли.

Войско ползло по дороге длинной, толстой, многоголовой змеей. Так же они шли пять дней назад, когда встретились с отрядами Моркара и Эдвина. Так же плыло впереди гордое знамя «Опустошитель земель».

Новгородец повернулся к Вульферу:

— Спасибо тебе, почтенный… — Парень попытался поклониться по словенскому обычаю, в пояс, но понял, что упадет, и лишь наклонил голову. — Может, пойдешь со мной? Хродгейр тебя отблагодарит.

— Чем он может меня отблагодарить? — усмехнулся старый сакс. — У меня все есть. Крыша над головой, кружка молока и жаркое в горшке.

— И тебе совсем ничего не надо?

— Ничего. Ни золота, ни серебра, если ты это имел в виду.

Вратко смутился:

— Я не хотел тебя обидеть…

— Ты меня не обидел. Иди, Вратко из Хольмгарда. Да хранят тебя те боги, в которых ты веришь.

Словен поколебался немного, а после отстегнул с пояса нож. Протянул его Вульферу:

— Возьми, почтенный, на память. Сталь хорошая. В хозяйстве пригодится.

К его радости, старик принял подарок. Повертел нож в руках.

— Доброе оружие. Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо. Без тебя…

— Кто знает, Вратко из Хольмгарда, может, мы еще свидимся? Иди к своим друзьям. И не подставляйся больше под стрелы врагов.

Он улыбнулся на прощание и легонько подтолкнул словена в сторону дороги.

Парень помахал рукой и выбрался из кустов.

— Эге-гэй! Хродгейр! — крикнул он, шагая к дороге. — Олаф! Асмунд! Это я — Подарок Ньёрда!

Его заметили и узнали.

Олаф заорал, растолкал соратников и выбежал на обочину.

— Подарок! Клянусь Мйольниром, это ты!

Викинг подбросил меч к небу и поймал его за рукоять, очертил сверкающим клинком полукруг над головой.