— Вот почему ты сбежала, да? Ты сбежала, потому что скрывалась от всех.

Что? Он слишком близко, настолько, что я могла бы дотянуться и коснуться его. Мне некуда отступить.

— Алекс, — голос хриплый и дрожащий. Ненавижу себя за это. — Я не… ты не можешь⁠...

— Ты родила ребенка и не сказала мне.

Шлюха.

Позорище.

Потаскуха.

Я действую инстинктивно, не осознавая до последнего момента, что делаю. Гнев и чувство несправедливости кипят в груди. Злость бурлит под кожей, вырываясь наружу, и на мгновение обретаю облегчение, когда резко даю ему пощечину.

Он отшатывается, выглядя так же ошеломленно, как и я.

— Я тебя ненавижу, — говорю, выплескивая эмоции, которые наконец заставляют пролиться слезам.

Когда он тянется ко мне, я вздрагиваю, но он лишь хватает за руки. Сжав их в железной хватке, поднимает меня в воздух и обвивает руками. Я открываю рот, чтобы рассказать ему все, и защитить себя. Но не могу. Слишком зла, слишком подавлена.

Не знаю, куда он меня тащит, но я выросла в мафии, и если его семья хоть в чем-то похожа на мою, то только что совершила смертный грех.

Я хочу рассказать ему все, но это значило бы положиться на его милость. Хочу кричать, злиться и ранить его, но это лишь усугубит мою боль.

Он держит меня на весу, мои руки прижаты к талии, и когда доходит до кровати, то бросает на нее. Я отскакиваю и быстро отползаю к изголовью подальше от него.

— Ты больше никогда не поднимешь на меня руку, — говорит он, с трудом сдерживая свой гнев.

— Тогда перестань меня обвинять, — огрызаюсь я. — Давай. Ударь меня. Такой опасный, вдвое больше меня, с силой в одном пальце, которой у меня нет во всем теле. Впечатляет.

В его глазах мелькает злость.

— Я сказала тебе правду. Я рассказала, что произошло со мной. И собиралась рассказать о своей дочери, когда придет время. Когда буду готова. Потому что никто не знает о ней, Александр, и если это обеспечивает ее безопасность, я стремлюсь к тому, чтобы так и было. Мы едва знаем друг друга.

— Правда? — бросает он, направляясь к шкафчику сбоку. Откручивает крышку бутылки и пьет прямо из горла. — Ну давай, принцесса, рассказывай.

Сжимаю покрывало.

— Я говорила, что меня изнасиловали. Один раз. Я не знаю, кто это был. Меня накачали наркотиками. Я проснулась вся в синяках, с болью, и смутными воспоминаниями о том, как кричала «нет». Мне некуда было идти. Некому было рассказать, — мой голос дрожит. — Недели через две поняла, что у меня задержка. Я была молода и наивна, не знала, что делать. У меня не было друзей, и я не доверяла своей семье. Я скрывала беременность, пока это было возможно.

Он садится на стул напротив меня, все еще держа бутылку в руке, но молчит.

Прочищаю горло и продолжаю: — Я уже говорила, что мой отец обвинил меня в том, что произошло. Если бы рассказала о беременности, он бы меня убил. Я уехала. Мне удалось провести лето в Италии у друзей матери. Думаю, она ничего не знает, но не уверена в этом. Я вернулась в Америку, чтобы родить. Родила здесь, в Нью-Йорке, в окружной больнице, — голос дрожит. — Она сейчас с приемной семьей в северо-западном уголке Бухты.

Отвожу взгляд и вытираю глаза.

— Я уходила из дома, чтобы увидеть ее. Приносила ей деньги, когда могла.

Он откидывается на спинку стула.

— Пиздец.

Это может означать что угодно.

Я выдыхаю: — Да.

Он качает головой и долго молчит.

— Я должен был спросить тебя и не делать поспешных выводов. Боже, какой же я мудак.

— Это ты сказал, не я, — бормочу в ответ. — Как ты узнал? Ария? Наверняка она взломала медицинские записи. Пусть проверит даты. Они совпадут. Все до единой.

До сих пор вижу ее маленькое тело, лежащее у меня на руках, пока я сидела на больничной койке и плакала. Моя грудь болела, тело устало от схваток, и все, что могла делать, — это держать ее на руках и плакать, потому что мне пришлось отдать ее, и я никогда не прощу свою семью за это.

— Я рожала двенадцать часов, — говорю хриплым голосом. — Мне позволили подержать ее один раз, прежде чем забрали. Я добровольно отдала ее в приемную семью под вымышленным именем. Потом вернулась домой к своей семье, которая ничего не знала или прекрасно делала вид, что ничего не случилось. Но я знала. Я проследила за семьей, которая забрала ее, прямо сюда, в Бухту.

— А твоя семья скрыла нападение, потому что, если бы об этом кто-то узнал, ты бы не смогла выйти замуж. Господи. Я ненавижу твою семью, Харпер.

Его голос теперь мягче, как будто он раскаивается в том, что сделал.

Он встает и тянется ко мне, но я отталкиваю его.

— Да. Как только мой брат увидел возможность с вашей семьей, он воспользовался ею. У моей семьи нет денег. Ты скоро это поймешь. Все, что тебе нужно было, — это жена, и я подошла.

Он хмурится и качает головой: — Прости.

Я опускаю голову.

— Мне жаль. Я не могла сразу рассказать тебе. А если бы ты не захотел жениться на мне из-за этого? Что тогда? — Качаю головой и снова вытираю глаза. — Мне нужно было выйти замуж, это был мой единственный шанс.

Он садится на край кровати.

— Я хочу надрать себе задницу за то, что обвинил тебя.

Не отвечаю, потому что мне все еще хочется, чтобы он смог это сделать.

Мы сидим в тишине долгие минуты, пока он наконец не говорит, выглядя усталым и раскаявшимся.

— Мы теперь женаты. И я сказал, что нужно моей семье. Ты помнишь?

— Тебе нужно укреплять связи, да. Жена, дети…

Я замолкаю.

Дети.

Не знаю, что теперь будет. Если он заберет меня у нее...

— Никто не говорил о биологических детях, верно? — говорит он тихим голосом. — Ты дала мне повышение, принцесса.

Я качаю головой.

— Что?

— Ты родила ребенка раньше, чем Ария. Смотри-ка, обошла самого Пахана и его жену.

Но я не улыбаюсь, не могу. Все еще слишком напряжена и потрясена.

— Алекс...

— Расскажите мне о ней. Я хочу знать все.

Мое сердце чуть приоткрывается. Кажется, возможно, смогу простить его.

Я сажусь рядом с ним на кровати и глубоко вздыхаю.

— Ей два года. У нее маленькие хвостики. Она очень похожа на меня. Мини-версия меня, можно сказать. Она обожает истории и раскраски, собак и кошек, любит гулять на улице или ходить на площадку. Она милая и своенравная, и… — мой голос срывается, — она идеальна.

— И твои родители не знают о ней.

— Я держала ее в секрете от них, и если они что-то подозревали, то быстро сделали вид, что не знают, потому что это не вписывается в образ их идеальной семьи.

Он поднимает брови, но просто сидит на кровати и качает головой.

— Ты знаешь, что есть способы выяснить личность отца, — наконец говорит он, его глаза буравят меня. Он понимает, как и я, что это значит снова ворошить историю, которую не хочу вспоминать, но это может быть единственным выходом.

— Логично, что ты найдешь способ.

Он кивает.

— И твоя семья заплатит за это, Харпер.

Я наклоняю голову.

— За то, что спрятала ребенка?

— Боже, за то, что не поддержали тебя. За то, что не сделали для тебя все возможное. Это же не просто случайный парень из школы, от которого ты залетела в машине его отца. Но даже если бы это было так, ты не заслужила того, как они с тобой обошлись. — Он опускает голову. — И мне жаль. Правда.

Я подхожу к окну и смотрю, как луна поднимается, ее лучи освещают траву. Затем его голос привлекает мое внимание, и он хлопает по своим коленям.

— Иди сюда.

Иду к нему, не зная, что он будет делать, но извинения — хороший первый шаг.

Психопаты не извиняются.

Социопаты не извиняются.

Нарциссы не извиняются.

Он не из них. Он — человек с недостатками, как и все мы.

Когда подхожу, он притягивает меня к себе на колени.

— Я знал, что ты что-то скрываешь, просто не знал, что именно, — говорит он, играя с моими волосами. Я обожаю, когда он так делает. Его грубые пальцы мягко проводят по ним, перебирая пряди. Молча он разделяет их на три части и начинает аккуратно заплетать косу. — Почему ты не сказала мне раньше?