На случай, если Пегову захочется ворваться посреди ночи ко мне в комнату и придушить. Хоть проснусь от шума.

Возможно, он посчитает, что легче стать вдовцом, чем делить собственность. Кто его знает.

Да-да, кто знает, что эта марамойка ему в уши наливает.

Потому что в её болезнь я ни капли не верю.

Она же сама сказала, что будет всеми возможными способами бороться за Григория Викторовича, не позволит мне разрушить их счастье. Так что этот финт с больницей – всего лишь способ манипуляции.

– Марианна, ситуация изменилась, – с порога начинает Григорий.

– Ой, как интересно, – стучу ложкой о чашку и откладываю в сторону.

– Не ёрничай, – цокает языком и трёт шею ладонью. – Не те обстоятельства.

– Хорошо, сделаю вид, что мне очень интересно.

Приторно ему улыбаюсь, изображая внимание.

– Пелагея беременна, – вываливает на меня без подготовки муж.

Не могу сказать, что его сообщение оставляет меня равнодушной.

Конечно нет…

Внутри загорается и гаснет обида.

У неё получилось то, что не получилось и уже никогда не получится у меня.

Даже если я решусь на ЭКО от неизвестного донора, не факт, что эмбрионы приживутся в моём дефективном организме. Врач мне так и сказал. В клинике я познакомилась с женщиной примерно моих лет, она пережила пять переносов. Пять! И ни один не был удачным. И она шла на шестую попытку. Хотя нет гарантии, что она будет успешной. А организм, прошедший через ударное количество гормонотерапии, ещё непонятно как отреагирует в будущем.

– Пелагея беременна. У неё была угроза выкидыша, – повторяет Григорий.

– Какие слова мы знаем… – подношу к губам чашку кофе и делаю глоток, слегка обжигаясь. Надо было больше молока лить, вот чёрт.

– Это из-за тебя. Ты что-то ей такое сказала, что она разнервничалась и вот…

– Манипуляторша, – бормочу я.

– Что ты сказала? – подходит ближе Григорий, пытаясь заглянуть мне в лицо.

– Манипуляторша, говорю, – повторяю откровенно и смотрю на мужа. – Я ничего ей не сказала. Ничего, кроме правды. Что ты не хочешь разводиться, что я тебя не держу. И если ей угодно увести тебя из семьи, то все вопросы к тебе.

– Ситуация изменилась, – снова талдычит он и добавляет. – Теперь нам надо развестись. Я сам этого хочу. Я хочу жениться на Поле.

– О… – хмыкаю, – как ловко и быстро она тебя обработала.

– Ну вот не надо тут желчь пускать на бедную девочку. Она чуть не потеряла ребёнка. Моего ребёнка. В отличие от тебя, она мне может это дать. А ты нет. Пустоцвет ты, Маря. Пора бы смириться. Да и не семья у нас. Семья – это муж, жена, дети. А у нас что? Так… сожительство.

– Где-то я уже это слышала… – бормочу себе под нос.

Что ж… ловко его марамойка обработала. Признаться, я даже не понимала масштабов притворства. Строит из себя неуклюжую ромашку, а хватка бульдожья. Ай да Пелагея, ай да молодец.

– Так что да… я решил, что нам надо развестись.

– Он решил, – хмыкаю и бросаю взгляд на Григория.

Он какой-то серьёзный, насупленный, решительный. Прям мистер Адвокат Юристович. И пихает мне какую-то бумажку под нос.

– Вот, держи, тебе надо это подписать, и чем быстрее, тем лучше. Прямо сейчас давай.

Он кладёт ручку на столешницу, подталкивая её ко мне.

– Марианна, это в твоих интересах.

Приподняв бровь, перевожу взгляд на документ. Он, что, издевается?

Нет, ну я, конечно, не настолько наивна, чтобы думать, что в этих документах какое-то щедрое предложение для меня. Но чем больше я читаю, тем больше внутри меня нарастает недоумение и злость.

Он, что, за идиотку меня держит?– думаю я, чувствуя, как тошнота поднимается в груди.

Меня в натуральном смысле тошнит от Григория.

Видимо, реально держит, раз думает, что я вот это вот всё безропотно и согласно подпишу!

Каждый пункт, каждое слово кажутся мне ударом под дых. Это просто какой-то грабёж на максималках!

Не могу поверить, что человек, с которым я делила свою жизнь, в здравом уме предлагает мне ЭТО.

Падла, – думаю я, скашивая взгляд на Пегина.

А ещё мне хочется плакать. От злости! И топать ногами от неё же.

Держусь из последних сил!

– Григорий, – потрясываю бумажкой перед его носом. – Говоришь, это в моих интересах. А где тут мои интересы? Объясни? Где?

Еле сдерживаюсь, чтоб не свернуть документы в трубочку и не надавать ему по мордам.

– Мы разведёмся быстро и безболезненно. И ты получишь некоторую моральную компенсацию за развод, – с железобетонным покер фейсом выдаёт Пегин.

– Моральную компенсацию? – усмехаюсь. – В размере миллиона рублей? Ты серьёзно? Хочешь, чтобы я оставила всё тебе. Долю в компании, движимость, недвижимость, участок, деньги на счету в банке, – загибаю пальцы, – взяла миллион и счастливая, теряя тапки, побежала от тебя на свободу к светлому будущему?

Он поводит плечом, будто говорит: ну, а чего собственно нет. Хорошее же предложение.

– Григорий, миллион даже на первый взнос за квартиру не хватит.

Допускаю, что Пегин далёк от народа, но не настолько же!?

– Почему не хватит? Хватит… на студию хватит.

Нет, он реально на серьёзных щах мне это предлагает?

– Вот сам её покупай и в ней же живи.

Пришпиливаю документы к его груди и делаю шаг назад.

В голове крутятся мысли о том, как я могу защитить себя. Я не собираюсь просто так сдаваться. Я заслуживаю большего, чем то, что он предлагает. Как минимум половину общего имущества! И я сделаю все, чтобы отстоять свои права.

Листы опадают на пол, потому что Григорий не успевает их подобрать.

Приходится ему присесть и собрать, бормоча раздражённо.

– Марианна, а ты не думаешь, что тебе пора бы умерить свои аппетиты?

– Аппетиты? – со смешком вылетает у меня. – Реально предлагаешь мне переехать в конуру на окраину Питера, ещё выплачивать за неё тридцать лет ипотеку? А тебе всё остальное…

– Машину оставь себе, – бросает.

– Щедро…

– И бизнес твой тоже трогать не буду.

Прищуриваюсь, с подозрением уточняя.

– А при чём тут ты и мой бизнес?

Гриша не выдерживает, взрывается криком.

– А при том! – орёт. – При том, Марианна, что открывала ты его на мои деньги.

Он тыкает пальцем в себе грудь, словно петух, вышедший их курятника.

Вот сколько с мужиком не живи, сколько сама не зарабатывай, сколько усилий не прикладывай, радуясь каждой тысяче, которую смогла положить в семейный бюджет. Он всё равно будет делить деньги на свои и наши…

– Не на твои, – поправляю. – А на наши. Я тоже работала, если помнишь.

– Господи, сравнила свои копейки с моими доходами.

– Нет, – мотаю головой. – Ты меня с кем-то спутал. Мы разводимся, милый. Разводимся. И делим нажитое пополам. И никак иначе.

Знаю, что выглядит по-детски. Поступок обиженной нервной девочки.

Но я вырываю документы из рук Григория, рву их пополам и бросаю мужу в лицо.

Клочки бумаги снова летят нам под ноги.

И я ощущаю удовлетворение. Небольшой такое, наивное, но приятное удовлетворение. Что его наглой роже хоть чуть-чуть досталось.

– Можешь своё соглашение засунуть в одно место. Я такое не подпишу, – твёрдо ему заявляю.

– Тогда отберу по суду, – напирает, стряхивая остатки бумаги с плеча. – Я все лазейки знаю.

– Во все щели не пролезешь, Гриш.

– А я протиснусь.

– Слушай, здорово она тебя обработала, – качаю головой потрясённо. – Филигранно даже. Когда минеты перестают помогать, в ход идёт надавливание на жалость и мнимые беременности.

– Никто никого не обрабатывал, – раздражается Григорий. – А беременность у Пелагии не мнимая, а самая настоящая, врач в больнице подтвердил. Она на сохранение легла. И если с ней что-то случится, ты и этого миллиона, Маря, не увидишь.