Мой домовой выглядел как помесь старого пыльного валенка и сердитого пенсионера. Он достался мне вместе с квартирой от предыдущего жильца-алкоголика, и характер у него был соответствующий: ворчливый, мнительный и язвительный. Сейчас он грыз сушку, кроша прямо мне на голову.

— И тебе добрый вечер, Гоша, — устало сказал я. — Давно подглядываешь?

— Да уж поболе твоего тут сижу, — прошамкал он. — Ну ты и драму развел, хозяин. «Я страшный, я ужасный, беги от меня, глупая женщина!» Тьфу. МХАТ по тебе плачет. Девка к нему со всей душой, а он ей про кишки и кровь. Романтик, блин.

— Это для её же блага.

— Ага, конечно. Для блага. — Гоша прицельно кинул в меня крошкой. — Просто ты, Максимка, сыч. Боишься, что кто-то твою берлогу обживет, занавесочки повесит, борщ сварит. Тебе ж проще одному, сидишь, жалеешь себя, мир спасаешь в грязных носках.

— Носки чистые, — огрызнулся я, подходя к раковине, чтобы набрать воды. — И вообще, не твое дело.

— Мое! — взвизгнул домовой. — Квартира общая! А ты сюда тащишь всякую дрянь. Что это за кирпич красный? От него могилой несет за версту. У меня от него, между прочим, мигрень начинается и шерсть линяет.

— Артефакт. Очень опасный.

— Опасный… — передразнил Гоша. — Всё у тебя опасное. Нет бы колбасы купить нормальной, «Докторской». Он смерть в дом тащит. Если эта штука рванет, я тебе на том свете житья не дам. Буду являться в виде налогового инспектора каждую ночь.

— Не рванет, если не будешь трогать.

— Больно надо, — фыркнул он. — Ладно, герой-любовник. Раз уж ты девку выгнал и ужина не будет, налей хоть молока. И сгущенки плесни, за вредность. У меня нервы, знаешь ли, не железные, с таким соседом жить.

Я вздохнул, доставая из шкафа блюдце. Изначально я планировал аккуратно навести справки об этой находке: закинуть удочку паре знакомых антикваров, может, поискать в закрытых даркнет-форумах. Но истерика Горелого перечеркнула эти планы жирным крестом.

Если этот цепной пес готов был меня прикончить только за то, что я увидел артефакт, значит, вещь не просто дорогая. Любой вопрос на стороне, любой намек, что эта штука у меня, и за мной придут уже не переговорщики, а ликвидаторы.

Так что придется действовать в режиме радиомолчания. Сидеть тише воды, ниже травы и самому разбираться, что это за дрянь.

— Молоко скисло, — меланхолично заметил Гоша, заглядывая в пакет, который я открыл. — Как и твоя жизнь, Максимка.

— Пей, что дают, — буркнул я, ставя блюдце на пол. — Или воду из-под крана налью.

Придется стать экспертом-самоучкой. Благо, времени у меня теперь, судя по всему, будет навалом, гостей я в ближайшее время точно не жду, кроме этого мохнатого критика.

Но прежде чем лезть в пекло, нужно было понять, из-за чего весь сыр-бор. Что это за «наследие Предтеч», ради которого Сергей готов нарушить нейтралитет, а Горелый убить свидетеля? И в этот раз я не собирался выходить на улицу с пустыми карманами. Хватит с меня блефа.

Быть Видящим — это значит быть параноиком. Именно поэтому я так испугался в парке: Горелый поймал меня со спущенными штанами. Мы, провидцы, не умеем кидаться фаерболами, левитировать или превращать врагов в жаб. В честном бою против боевого мага я труп. Мы не сильнее и не быстрее обычных людей. Наше оружие знание и подготовка. Если Видящий вступает в бой, значит, он уже знает, где противник поскользнется.

Прежде чем лезть в пекло, нужно было подготовиться. Я начал сборы. Снял рабочее, натянул плотную фланелевую рубашку и джинсы, в которых не жалко ползать по подвалам. На ноги — черные «треккинги», жесткие и удобные.

Затем я перешел к технике. Большинство магов презирают технологии, считают, что электричество мешает потокам силы. Идиоты. Я использую любое преимущество. На пояс, рядом с мультитулом, сел мощный тактический фонарь. В специальный карман на бедре лег складной нож — хорошая сталь, надежный фиксатор. Не против магии, конечно, но отбиться от гопников или перерезать веревку, самое то.

Я потянулся к нижнему ящику стола, где в кобуре лежала «Оса» — четырехствольный травматический пистолет. Тяжелый, внушительный аргумент в уличных спорах. Рука замерла над рукоятью.

— Не бери, — вдруг серьезно сказал Гоша.

Домовой сидел на холодильнике, свесив мохнатые ноги, и внимательно наблюдал за моими манипуляциями. Сарказм из его голоса на мгновение исчез.

— Почему? — спросил я, не оборачиваясь.

— Чует мое сердце, хуже будет. Железо кровь любит. А менты — протоколы.

Я подумал секунду и задвинул ящик обратно. Гоша прав. Против Горелого резиновые пули, что слону дробина, он их щитом остановит и мне же обратно в лоб отправит. А лишние проблемы с полицией мне сейчас ни к чему. Если дойдет до стрельбы, значит, я уже проиграл стратегически.

Разобравшись с «железом», я подошел к скрипучему платяному шкафу и потянулся в самую глубину, за вешалки с зимними куртками. Там, в чехле из плотной ткани, висела моя любимая игрушка. «Морок».

Это не самый мощный артефакт в моем арсенале, но, пожалуй, самый надежный. Для обычного человека это выглядит как старый, застиранный плащ-дождевик неопределенного серо-бурого цвета, каким пользуются грибники или бомжи. Ткань на ощупь мягкая, будто маслянистая, и прохладная. Но если смотреть на неё дольше пары секунд, глаза начинают слезиться, а фокус «плыть». Цвета смещаются, тени густеют, и мозг просто отказывается воспринимать объект.

Никаких «лунных лучей» и «паутины снежных пауков» мы в России, здесь магия грубее. Этот плащ соткан из тумана, взятого над Яузой в самое глухое время ночи, и укреплен нитями из Нави. Редкая вещь, штучная работа старых мастеров.

Я накинул его на плечи. Ткань привычно обтекла фигуру, делая силуэт размытым, нечетким.

— Ну чисто пугало огородное, — тут же прокомментировал Гоша, возвращаясь к привычному ехидству. — В таком прикиде только мелочь по карманам тырить у Курского вокзала.

— В этом и смысл, Гошан, — отозвался я, застегивая фибулу под горлом. — В Москве на бомжей никто не смотрит. Их мозг отфильтровывает как фоновый шум. Лучшая маскировка.

— А запах? — уточнил домовой. — Для полноты образа надо бы еще перегаром подышать и в мусорке поваляться.

— Обойдусь магией.

Я подошел к рабочему столу, заваленному тем, что Гоша называет «мусором», а я средствами выживания, и начал распихивать артефакты по бездонным карманам «Морока».

В правый карман отправился мраморный шарик из горного хрусталя, внутри которого клубился пойманный туман. Я проверил, легко ли он выхватывается, пальцы сами легли на холодную сферу. В левый карман скользнул стеклянный стержень-заземлитель. Следом, холщовый мешочек с пылью, собранной на трех перекрестках в полночь. Запасы подходили к концу, надо бы пополнить, но на один раз хватит. Если кинуть эту пыль в глаза магу, его сенсорика вырубается минуты на три.

К подкладке плаща я прикрепил кварцевый жезл, сантиметров двадцать длиной, остро заточенный. В остальные карманы рассовал мелочевку: баночку с регенерирующей мазью (воняет дегтем, зато затягивает порезы на глазах), горсть серебряных оберегов и два флакона с «живой водой».

— Ты бы еще чеснок взял, — фыркнул Гоша, доедая сушку. — И кол осиновый. Куда намылился-то? На шабаш? Опять в поход собрался, Рэмбо комнатный?

— На разведку.

— Смотри, пупок не надорви, разведчик.

— За главного остаешься, — кивнул я ему, игнорируя подколку. — Если кто придет, дома никого нет, мы переехали в Магадан.

— Скатертью дорога, — буркнул Гоша, снова принимаясь за крошки. — Молока купить не забудь, герой.

Я подошел к зеркалу в прихожей. Из зазеркалья на меня смотрела высокая, смазанная тень. Лицо под капюшоном казалось бледным пятном, черты расплывались, будто на плохой фотографии. Только глаза… темные, настороженные, уставшие, были видны четко. Я подмигнул своему отражению, но оно вышло каким-то кривым.

Пора за дело.

Я не стал спускаться на улицу через дверь, там могли быть лишние глаза. Вместо этого я поднялся по шаткой стремянке к чердачному люку, выбил задвижку и выбрался на крышу.