Кабинет 701. Дверь закрыта. На табличке небрежным почерком: «Ушёл. Вернусь завтра в 9:00».

Виктория остановилась перед глухой деревянной преградой. Последний рубеж. За ним — документ, который заморозит долги и спасёт дом. Перед ней — тупой, безличный, железный факт рабочего графика.

Весь день копившаяся ярость — на унижение, на гигантов, на систему, на визжащий голос в голове — наконец нашла точку приложения. Она не крикнула. Не стала звать кого-то. Она изо всех сил ударила кулаком по массивной двери. Глухой, одинокий удар прокатился по пустому коридору.

Боль в костяшках была острой, чистой, реальной. Она смотрела на дверь, дыша ровно и глубоко, как после боя. На костяшках пальцев выступила кровь.

— Ладно, — тихо, на выдохе, сказала она двери, системе, всему этому чужому миру. — Если это Ад… то я буду с Дьяволом накоротке.

Она повернулась и пошла прочь. Наполненная яростью, но не сломленная. Завтра в 9:00 она будет здесь. А пока — ей нужно было научиться вести войну на два фронта. И не сойти с ума.

Солнышко весело ласкало своими слегка синеватыми лучами суетливые улицы Цетотронии — столицы Витаиспои. Виктория вышла из Здания Мемориального Совета с прямой спиной, максимально надменным выражением лица и заветным документом в клатче с фамильным гербом. Первый бой — выигран.

На плотной вощёной бумаге, с водяными знаками, императорской печатью и гербом Совета, значилось, что на канцелярском языке звучало сухо — но на деле значило одно: право на жизнь. Её и детей:

«Решение о начале рассмотрения дела H-21/14-18… Временная охранная грамота… Действительно для всех судов на территории Империи и союзных государств…»

Она чуть улыбнулась, возможно, впервые за пять лет, и прошептала, глядя на фиолетовое небо Гиантии:

— Ну что ж, Меридан, спасибо! Кажется, ты смог мне помочь даже с того света.

А потом, уже про себя:

— А дети… они пока не станут кормом для Скондрелов. По крайней мере, я… мы выиграли отсрочку на два — три месяца. Но уж лучше стоять со щитом, чем… гнить в канаве.

Чёрный мотоэкипаж — так здесь назвали такси — ждал у входа. Его просторный салон легко вмещал пятерых гигантов. Удобный сервис позволял аристократу арендовать такси не на поездку, а до минования надобности — очень удобно при шопинге или обивании порогов казённых учреждений.

Виктория устроилась на заднем сиденье, которое напоминало настоящий салонный диван и позволила себе самую роскошную мысль за последние годы:

«Теперь у меня есть время. Время всё взвесить и подумать. Спланировать следующий ход…»

Машина аккуратно тронулась. Город неспеша проплывал за затемнёнными стёклами. Размеренное движение навевало сон.

В какой-то момент картина за окном незаметно изменилась и вместо дорогих огромных особняков всё чаще стали попадаться убогие хибары и старые покосившиеся склады.

Она попыталась открыть дверцу — заблокировано. Нажала на кнопку интеркома — отключён. Постучала в стекло перегородки — никакой реакции.

— Глупо было думать, что Скондрелы ослабят хватку на глотке, как только я выровняла дыхание. Что ж… пусть грызут. Моя кровь — яд. Быстрее сдохнут!

Возле потрёпанного склада с облупившейся краской мотоэкипаж остановился. В сложившейся ситуации автоматические раздвижные двери оказались, к несчастью, удобны и для трёх огромных громил, которые практически выщелкнули Викторию из объятий салона. Едва она вылетела из салона, мотоэкипаж закрыл двери и исчез в клубах пыли, как нашкодивший ребёнок.

— Как Вы смеете! Перед вами аристократ! — начала она атаку, но летящий в лицо кулак заставил переключиться на физический отпор.

Она рванула влево, врезав локоть в бок одному, и тут же — пальцы в бедро второму. Поднырнула под руку третьего. Но первый схватил её за волосы и швырнул на асфальт, будто куклу. Один из них прижал руки к земле, а другие стали грязно лапать и рвать одежду. При этом мерзавцы не забывали наносить несильные, но болезненные удары с целью не покалечить, а унизить и причинить максимум боли. В голове затрепетал чужой страх и отчаянный крик «Мамочки! Животные! Нет! Больно! Он трогает…». Виктория старалась не замечать истеричку. Сопротивление только распаляло их, но когда один из громил разорвал платье на груди, сзади как выстрел прогремел выкрик:

— Хватит! Сегодня — без сладкого!

Громилы нехотя отпустили Викторию, но продолжали нависать над ней как три огромные похотливые тучи. Прежняя хозяйка тела перестала кричать, лишь что-то плаксиво шептала и всхлипывала.

Девушка прикрылась, села и посмотрела на говорившего.

В трёх шагах с презрительной кривой полуулыбкой стоял гигант в дорогом костюме и с гербом Скондрелов, сложив руки на груди. В его глазах плескались легкое раздражение и гадливость, будто он вынужден оттирать сапог от навоза.

— Миссис Тухонест, сегодня я останавливаю этих… господ в последний раз. Если вы полагаете, что отсрочка неизбежного даст вам шанс что-то изменить — вы глубоко заблуждаетесь. В нашей культуре именно Аррест — последний Тухонест и глава рода. Его существование… неуместно. Вы же… лишь мешаете. Однако смерть мальчика может быть оформлена как несчастный случай. Падение с лошади. Кишечные колики. Да мало ли что. В таком случае вы останетесь жить. И, поверьте, не испытаете ни в чём недостатка. Разумные женщины живут дольше.

Он перевел дыхание и продолжил.

— Или в следующий раз уважаемые господа, — кивок в сторону громил, — сделают то, чего не заслуживает ни одна леди. А потом распишут ножичком Ваши щёчки, ручки, да всё тело какими-нибудь словами. И не факт, что без ошибок и ровным почерком.

«Что угодно, только не это!» — голос в голове сильно отвлекал и действовал на нервы.

— Идите в жопу, милостивый государь. Детьми не торгую. Ещё неизвестно, кто посмеётся последним.

Он посмотрел на порванное платье с отвращением:

— Полагаю, недели хватит, чтобы подумать. Не прощаюсь, — и в сторону. — Уходим.

Когда они скрылись за углом, голос в голове снова пошёл в атаку «До чего ты нас довела! Что скажут в доме Коварди?! Мы опозорены!».

— Заткнись! Давай дойдём туда сначала, — вслух сказала Виктория, пытаясь припомнить дорогу, по которой её привезли в это захолустье.

Девушка поднялась с асфальта, держа клатч с заветным документом, плотно прижатым к груди. Всё это время он был намертво сжат ладонью её левой руки и пристёгнут ремешком к запястью.

Платье висело лохмотьями, колени горели, в висках стучало.

Она завязала как смогла отдельные лоскуты так, чтобы не разжигать нездоровые фантазии у местных аборигенов, и, как смогла, стёрла растёкшуюся тушь и чуть-чуть запудрила синяк на скуле.

В эту часть города мотоэкипаж не приедет, даже если ей удастся отыскать исправный таксофон. Значит, идти. Пешком. Через склады и доки.

Улицы здесь были кривыми, грязными и бестолковыми. Проулки, тупики, подворотни.

Она шла, не глядя по сторонам. Не показывая страх. Не давая лишнего повода.

Но повод нашёлся сам.

Двое — здоровые, как молодые тролли, в грязных комбинезонах докеров, — перегородили проход.

Один хмыкнул, глядя сверху:

— Эй, краля… ты же не сама сюда забрела?

Она не ответила. Сразу двинулась вперёд — не в атаку, а в прорыв.

Локоть в пах первому, рывок мимо.

Тот, охнув, схватил её за волосы — и получил пятку в колено.

Он рухнул. Второй, растерявшись, замахнулся кулаком — но она уже была рядом с ним, ударила каблуком в голень. Чтобы не догнал.