Я глянул на эту щель, подумав: «А что если мне попробовать там скрыться?»

Но увидел, что там уже стоит расчёт щитников. Они сомкнули строй стеной и смотрели только на меня, готовые встретить мечами, если рискну сделать шаг к выходу. Оставалась только арена.

Последний взмах руки императрицы… и конница ринулась в атаку.

Земля дрожала под копытами, а в грудь мне смотрели пять острых копий.

Я не двигался. Стоял в центре арены, будто каменный идол, вросший в песок. Пальцы крепко держат рукоять топора, взгляд спокойный.

Толпа застыла: ещё несколько секунд, и меня перемелет копытами, словно жерновами. Они ждали, что я начну метаться, искать лазейку, бежать… но я не шелохнулся.

Это сыграло им на руку или так они думали.

Верховые кромники решили, что варвар обезумел от страха, и именно ужас приковал этого смертника к месту. А раз так, можно ударить ровно и красиво, без всякой погони, одним сплошным стенобитным ударом, смяв меня в пыль. И они набирали скорость.

И в тот миг, когда конница преодолела половину расстояния, я неожиданно рванул в сторону. Подскочил и прижался к стене, вцепившись в рукоять топора обеими руками. И в последний момент верховым пришлось изменить боевое построение и траекторию. Все пошло не по их плану. Расчет резко повернул к стене, и кони стали мешать друг другу. Один всадник слишком близко подъехал к другому, лошади со стуком сблизились, зацепились сбруями, копытами. Один скакун запнулся и упал, перевернувшись, сбросив копьеносца. Остальным пришлось сбавить ход, чтобы не смешаться в звенящую щитками кучу.

Вплотную под стеной всей пятёрке развернуться было невозможно, им пришлось вытянуться в цепочку, один за другим.

И тут началось…

Первый всадник нанёс удар копьём. Я ушёл в сторону, наконечник со звоном ударил в каменную стену, даже высек искры, каскадом упавшие на песок. Второй пронёсся следом. Я взмахнул топором, он дёрнул поводья, инстинктивно испугавшись движения, копьё ушло в сторону – мимо. Третий метил мне в голову. Он был опытнее, на испуг такого не взять. Но я резко присел, ощущая, как копьё пролетает над макушкой, рассекая воздух. Четвёртый почти уже насадил меня на своё копьё. Но я сделал выпад на упреждение, что было сил швырнул топор, всем телом подаваясь вперёд. Лезвие ударило кромника в грудь, доспех прогнулся, словно под ударом кузнечного молота. Воин на полном ходу вылетел из седла, прокатился по песку и остался лежать неподвижно.

Толпа ахнула. Никто не ожидал, что я выстою против конницы, что я вообще стану сопротивляться такой силе. И теперь в этом общем вздохе впервые проскользнуло не насмешливое презрение, как раньше, а восхищение. Показная казнь, задуманная как быстрый и безошибочный удар, вдруг превратилась в новую схватку, зрелище, и часть зрителей, сама того не замечая, начала болеть за меня.

Вовсе не из милосердия, а потому, что их захватывало то, что я ещё жив. Азарт горел в глазах людей.

Кромники тем временем сделали новый круг. В седлах осталось трое. Теперь они были осторожнее. Копья снова опустились на боевую изготовку. Я безоружен. Топор валяется далеко в стороне, мне до него не добраться. На этот раз изменили построение, троица рассыпалась веером. Они больше не мешали друг другу. Сменили тактику, поняли, что простым натиском меня не возьмёшь.

И вот они пошли на меня с трёх сторон.

Хотя я стоял спиной к стене, прикрывшись с тыла, положение это уже не спасало: они изменили траекторию так ловко, что теперь я оказался прямо на линии тройного удара, словно стоял перед расстрелом, перед расчетом лучников, только вместо стрел на меня сходились острия копий.

Один из всадников перехватил древко. По хвату было видно – он готовит удар, вот-вот метнёт. Но не сразу. Он всё же выжидал момент, когда меня заденет удар другого всадника, когда я буду отвлечён, и тело повернётся неправильно, неудобно. В этот миг я стану полностью уязвим.

И вот тогда копьё проткнёт меня насквозь. Я понял это.

Что ж… похоже, вот она – смерть.

Когда-то я думал, что мне суждено сгинуть на славном поле брани, в бою за свой народ. Но нет… Видно, придется умереть здесь и сейчас, испустив последний вздох на песке арены, на месте для потех, под рев азартной толпы, которая жаждет крови и зрелищ, а не подвигов.

Я хотел рвануть, что есть силы, мелькнула мысль поднять топор, но сразу понял, что не успею.

После того броска он лежал слишком далеко, там, где я оказался бы на полностью открытом месте. Там троица верховых окружит меня тут же, как стая волков окружает загнанного оленя.

Там я стану лёгкой добычей – заколют длинными копьями с трёх сторон, даже не утруждаясь. Значит, оставалось одно – прижиматься к стене, пробовать уклониться до последнего, не дать себя разом размолоть, цепляться за каждый миг жизни.

И вдруг среди общего рева раздался мальчишеский голос:

– Варвар, беги!

Голос высокий, отчаянный. Я резко вскинул взгляд вверх.

На нижней трибуне, прямо надо мной, орал мальчишка. Тот самый, с родинкой над верхней губой, который еще вчера бросал в меня камень. Которого я пощадил.

А теперь… он кричал мне, чтобы я спасался.

Конники уже набирали скорость с нацеленными на меня копьями.

И тут мальчишка слишком сильно свесился через каменное ограждение, напрягая тощую грудь и силясь перекричать толпу, и потерял равновесие. Он кувыркнулся вниз прямо с трибуны и грохнулся на песок. Вскрикнул, схватившись за ногу и корчась от боли.

Арену враз охватила тишина. Все замерли в ожидании, что же будет дальше. Только топот тяжёлых копыт и звон лат нарушали её.

Парнишка упал между мной и всадниками. Ещё миг, и его сомнут. Превратят в кровавое месиво, даже не замедлив шага.

Кромники не думали останавливаться, менять направление или хоть чуточку осадить лошадей. Для них он – ничто. Простолюдин. Пыль под ногами.

Да никто и не станет разбираться. Сам ведь упал под копыта боевых коней.

Я понимал, если я сейчас не двинусь с места, мальчишка умрёт.

В его глазах стоял ужас. Он попытался вскочить, но боль скрутила ногу, и он лишь неуклюже заковылял к стене, всё ближе ко мне, делая жалкие куцые шаги по горячему песку.

Он не успевал. Всадники были уже слишком близко. Я рванул к нему. Одним движением подхватил его за грубую рубаху, а другой рукой за пояс. Пацан был худой, лёгкий, кости прощупывались через ткань. Ни разу, наверное, досыта не ел.

Я крутанулся вокруг своей оси, вкладывая в движение всю силу, которую сумел собрать в этом пекле, словно раскручивал пращу, и…

Р-раз!

Швырнул его вверх – туда, на трибуну.

Высота стены была невелика, чуть выше человеческого роста, а над ней решетка. И пацан полетел, словно камень из катапульты, вскрикнув от ужаса. Я успел увидеть, как пятеро или шестеро человек на трибуне перегнулись через ограждение и потянулись вниз. Кто-то просунул руки через решетку. Они подхватили его разом, сразу несколько пар рук, ухватили как могли и втащили наверх, перебирая руками.

Парнишка был спасен, и народ взорвался аплодисментами.

А я, развернувшись к первому копью, успел нырнуть вниз. Острие пронеслось над головой, так близко, что я почувствовал колыхание воздуха на макушке.

Я упал, тут же схватил горсть тяжелого песка и швырнул его со всей силы во второго всадника, точнее, в глаза его лошади.

Песок был горячий и крупный. Он попал в глаза животного ещё до того, как копьё успело приблизиться на расстояние удара.

Лошадь резко мотнула головой, недовольное ржание вырвалось из её глотки, и всадника повело в сторону. Он так и не достал меня, копьё лишь полоснуло воздух.

Третий кромник метнул копьё прямо в меня. Я перекатился по песку, чувствуя, как в ребра впиваются камешки, и в то место, где я только что лежал, воткнулось копьё, дрожа, словно живое. И снова я выиграл мгновения жизни.

И вдруг произошло немыслимое.