Я вдохнул сухой горячий воздух и сжал рукоять топора.

Что ж… я готов.

– Да начнется битва! – протяжно выкрикнул кличмейстер, и толпа заорала вновь.

Я вышел в центр, чувствуя на себе тысячи любопытных взглядов. Жоруан, конечно, уже разыгрывал своё представление. Он расхаживал по арене так, будто это было не место смертельных поединков, а помост для увеселений, и он здесь главный актёр.

Соперник, с которым мы только что делили одну житовницу, даже не удостоил меня взглядом. Делал вид, что не замечает. Показушно махал мечом, принимая восторги трибун. Ловил каждый крик и каждый взгляд. И все и вправду смотрели на него.

Но я видел то, чего не замечали они.

Он всё время косил взглядом в мою сторону. Незаметно и пусть каждый раз лишь на мгновение, еле уловимо, но так он держал меня в поле зрения постоянно. Это был признак опытного бойца. Жоруан все контролировал, хотя делал вид, что обращает внимание на варвара не больше, чем на муху. Хитрый пройдоха. Играл роль беспечного красавца, но ни на миг не расслаблялся и не терял меня из виду.

Впрочем, для опытного кругоборца это было несложно, ведь на огромной арене мы были только вдвоём.

Он вдруг подпрыгнул, развернулся в воздухе, взмахнув мечом и выделывая какой-то замысловатый трюк, уже знакомый толпе. Публика взорвалась восторгом:

– Жоруан!

– Жоруан лучший!

– Жоруан – наш герой!

Кто-то выкрикнул с яростной нетерпимостью:

– Да займись уже делом! Отруби варвару голову!

Но Жоруан не спешил. Он крутился волчком вдоль каменной ограды, словно хотел, чтобы каждый зритель, сидящий по всему периметру, успел разглядеть его со всех сторон и выразить ему свой восторг. Несомненно, он не зря был любимцем публики.

И только когда этот боец насытился аплодисментами, когда понял, что публика достигла нужного накала, он резко развернулся и рванул на меня.

Публика взорвалась:

– Да! Да! Вперед! Раскрои ему башку! Убей!

Но, не добежав до меня каких-то десяти шагов, он внезапно остановился, развернулся и… снова стал рукоплескать зрителям, будто требовал от них большего шума.

Он показывал жестами, что сейчас, именно сейчас, наступает момент, когда он пойдёт убивать варвара. Пусть арена ревёт, пусть стены дрожат, пусть сам воздух трясётся от ожидания момента. Толпа поймала этот сигнал и снова взорвалась громом аплодисментов и восторгом.

Жоруан вытянулся в струну. Выставил руку с мечом вперёд, вскинул подбородок гордо, а на меня бросил такой презрительный взгляд, будто видел не противника, а земляного червя у своих ног, не достойного даже прикосновения к его подошвам.

Он кривил губы в усмешке, всем своим видом показывая: так и быть, я запачкаю свой клинок твоей нечистой кровью, дикарь. Шаг. Ещё один. Третий.

Он двигался, как танцор: мягко, выверено, изящно. Сделал обманное движение плечом, рывок вбок, поднял меч высоко, рисуясь передо мной и публикой.

Но для меня это была не игра. Я видел его движения, ловил ритм, понял замах, угол, траекторию будущего удара. Я наблюдал.

И знал – сейчас он покажет своё первое настоящее действие.

Жоруан, изображая виртуозность владения клинком, явно рассчитывал вогнать меня в ужас. Он демонстрировал публике баланс клинка, лёгкость, будто его меч был продолжением его руки.

Я стоял неподвижно, щит в левой руке, опущенный топор в правой. И ждал. Пускай попляшет скоморох. Пускай тешит себя и публику. Вдох-выдох.

И вот, наконец, он повернулся ко мне полностью, вскинул голову и громко выкрикнул, чтобы слышала вся арена:

– Ты готов умереть, варвар?

И пошёл на меня не торопясь. Меч опустил вниз, едва касаясь песка острием. Таким жестом показывая, что, чтобы разделаться со мной ему хватит одного ленивого движения, и боевую стойку принимать необязательно.

Теперь он был в пяти шагах от меня. На губах надменная, сияющая улыбка. Он уже собирался закончить свой балаган и перейти к «убийству», красиво и показательно. Но немного не успел.

Потому что я произвёл первый удар – а вернее, бросок. Резко, коротко и почти без замаха. Как учили в детстве, когда мы играли в родовую игру «кельб», бросая деревянные диски так быстро, что они стелились по замёрзшей реке на сотни шагов, скользя, словно тени филина.

Мой корявый щит взлетел снизу и рванул вперёд с такой быстротой, что рассёк воздух со свистом.

Никто такого не ожидал. Щит ударил ребром Жоруана прямо в горло. Гортань с хрустом вмялась внутрь. Он не успел ни отпрянуть, ни закрыться. Его глаза округлились, меч беспомощно вывалился из руки, пальцы судорожно схватились за горло, будто он ещё мог чем-то себе помочь и поставить гортань на место. Но нет…

Два стремительных прыжка, и я уже возле него. Топор взлетел вверх, опустился и раскроил ему череп и шею по самые плечи.

Клинок рассек голову, и две половинки мозга вывалились на песок, блеснув на солнце мерзким студнем.

Спустя мгновение тело рухнуло на песок. Все вмиг стихло. Тишина накрыла арену такая, что я слышал, как с моего топора капает кровь.

Трибуны оцепенели. Люди замерли, словно древняя магическая сила, о которой слагают легенды, разом превратила толпу в камень. Ни вздоха, ни шороха, только шуршание колыхавшихся на ветру флагов империи Сорнель.

Наконец, кличмейстер громко кашлянул, прочищая горло.

– В этом бою… – начал он, но слова давались ему с трудом. – В этом бою… э-эм…

Он снова посмотрел в свиток – видно было, что моё имя он забыл сразу же, как только произнес его.

– …одержал честную победу… Эльдорн… Гельд севера.

Последнюю фразу произнес он монотонно и без присущей ему выразительности.

И трибуны взвыли в ответ, но совсем не с восторгом, а со злостью. Заворочались, заурчали, будто потревоженный улей.

– Он убил Жоруана! – визгливо выкрикнул мужчина с узкой козлиной бородкой и хитрыми, лисьими глазами. Он сидел низко, на первых рядах, и я видел его прекрасно.

– Этот дикарь убил нашего любимца! Смерть ему! Смерть!

– Смерть дикарю! – подхватили другие.

Толпа пришла в себя. Оцепенение спало, и волна ненависти понеслась по рядам, как огонь по сухой траве.

Я медленно провёл по ним взглядом. Как ни странно, я не испытывал к ним неприязни. Только безразличие. Я понимал, что с толпой бороться бессмысленно. Толпа – словно сухие листья под ветром. Куда подуло, туда и понесло.

Я поднял взгляд выше, на ложу, где сидели правители.

Императрица Кассилия Сорнель плотно сжала губы, скрывая свое раздражение, разочарование и едва заметную тревогу. Император же, шевеля своими нелепыми усиками, таращился на меня с искренним, почти детским любопытством, словно я был диковинной зверушкой, неожиданно выпрыгнувшей из сундука.

Принцесса Мариэль… Она поймала мой взгляд и тут же, будто испугавшись самой себя, отвела глаза. Лёгкий румянец тронул её щёки.

Пожалуй, она была единственной здесь, кто не испытывал ко мне неприязни. По крайней мере, видимой.

Кличмейстер попытался перекричать толпу, но его голос сперва утонул в реве, и лишь потом вынырнул, с настойчивостью бывалого глашатая.

– По правилам поединка… – вещал он. – лунных игр… мы не можем казнить победителя, ибо бой проведён честно, по правилам, и он завершён…

– Нет!

– Еще поединок!

– Еще бой с варваром!

– Выпустить против него Скальда из Драгории! Дикарь должен сдохнуть!

Кличмейстер попытался возразить:

– По правилам поединков один воин может провести лишь один бой на арене.

И тут императрица Кассилия Сорнель подняла руку.

Один короткий, плавный жест, и кличмейстер осёкся. Толпа тут же умолкла.

Я смотрел прямо на великолепную Кассилию. Императрица встала. Её холодный взгляд скользнул по трибунам.

– Жители славного города Вельград, – заговорила она громко. В её голосе звучала особенная, спокойная твёрдость, что сильнее любого крика. – Кличмейстер прав: поединки проводятся по правилам лунных игр. Но существует одна поправка к этим правилам.