Я уже стал выдыхаться. Но наконец сумел подловить Скальда. Один из его рывков оказался слишком широким. Он вложил в удар мечом всю свою бешеную силу. И в эту долю секунды щит чуть ушёл в сторону. Совсем немного, на ширину ладони.

Мне этого хватило. Я нырнул под руку, ударил топором по месту, где пластина доспеха сочленялась с наплечником. Скальд рыкнул и отступил на шаг. Рука у него от такого удара почти обездвижилась, но пока что удерживала щит. Я ударил топором по щиту ещё раз. Бил снова и снова. Наконец, щит у него повело в сторону, а казалось, железные пальцы разжались. Щит выпал.

Скальд отшатнулся, задыхаясь, на миг потеряв опору, но удержался и подался вперёд, рыча, чтобы вновь сойтись со мной, уже без щита.

Но я был уже рядом. Мой замах топором он отбил мечом, не зная, что играет нужную мне роль – это моя обманка. Потому что я почти одновременно подсёк его ногу своей стопой, и снова занес руку с топором.

Раз! Скальд не удержался и рухнул, как сваленное дерево. Песок под ним разлетелся в стороны. А я напрыгнул сверху, увернулся от острия его меча и с силой ударил по шлему.

Бам!

Удар вышел вскользь, круглый шлем перенаправил и оттолкнул мой топор, смягчив урон, но и этого было достаточно, чтобы горец немного обмяк.

Он попытался подняться, но я врезал ногой ему в морду, а потом придавил сапогом его руку с мечом. Взмахом топора отшвырнул меч в сторону из ослабевших пальцев и с силой наступил на грудь, так что он невольно испустил хриплый стон, когда вышел воздух.

Я вдавил сапогом латы в грудину. Рукоять топора была достаточно длинной, и, опустив его, я достал углом лезвия до его горла. Чуть надавил. Острие коснулось кожи, и под ним тут же выступила тонкая алая струйка, растекаясь по шву между доспехом и кожей.

Скальд смотрел на меня с ужасом, широко раскрыв глаза. Он боялся даже вздохнуть, любое его движение могло оказаться последним, если только топор войдёт глубже.

Вся его спесь, уверенность, звериная ярость – всё исчезло. Он лежал передо мной сломленный, измотанный, обессиленный, и лицо его, ещё недавно полное ненависти, стало серым от страха.

– Вот так, драгорец, – произнёс я тихо. – Теперь все увидят, как умирают чемпионы.

Я держал подбородок высоко, будто это ничего мне не стоило, но грудь вздымалась тяжело, смертельная усталость давила, жар, казалось, жег легкие изнутри. Пот заливал глаза, стекал по спине. Но я держался. Не привык я биться в таком пекле. Но выстоял.

И снова гнетущая тишина повисла на арене. А потом… а потом случилось невероятное.

Толпа – та самая толпа, что минуту назад боготворила и превозносила Скальда из Драгории, вдруг… отвернулась от него.

– Он не убил варвара! – закричал кто-то. – Он не смог!

– Да какой он чемпион?! – подхватил другой.

– Скальд больше не лучший воин!

Сначала это были отдельные выкрики. Но постепенно раздался гул, волнообразный, похожий на шум океана во время нарастающего шторма.

– Убей его, варвар! Убей! – верещала старуха на переднем ряду, тыча в центр арены кривым пальцем.

– Да убей уже! Нам нужен новый чемпион! – орал кто-то справа.

Толпа жаждала крови. Моей. Скальда. Любой. Им было всё равно, чем напитать песок, лишь бы арена не оставалась голодной. А я стоял и смотрел на них. На эти перекошенные лица, вытянутые руки, рты, изрыгающие возгласы и проклятия.

«Какие же они жалкие, – думал я. – Какие ничтожные в своей жажде ярости, радости наслаждения чужой смертью».

Но убивать Скальда я не спешил. Держал паузу.

Тогда вмешался кличмейстер. Он поднял руки к небу, будто призывал богов, и торжественно возвестил:

– По правилам поединков полнолуния… из двух бойцов выживает только один. Варвар должен добить Скальда из Драгории!

Толпа загудела:

– Да!

– Убей его!

– Да прольется кровь!

Ещё секунду назад они хотели моей смерти. Теперь – смерти Скальда.

Я стоял, замерев с топором у горла поверженного противника. Скальд хрипел под моей ногой. Толпа требовала крови. А я… я по-прежнему не шевелился. Словно обратился в каменный идол.

– Да будет тебе известно, Эльдорн, гельд Севера… – начал было кличмейстер, возвышая голос, – что если ты не выполнишь требования лунных игр и не убьешь противника, то…

– Слушайте! – перебил я его.

Мой голос, глухой от боли и усталости, всё же разорвал тишину так резко, что часть ближних ко мне зрителей вздрогнула. Я стоял, давя сапогом грудь Скальда, но взгляд мой был обращён к трибунам, к императорской ложе, к тем, кто вершил здесь человеческие судьбы ради развлечения.

– И это вы считаете себя цивилизацией? – бросил я громко. – Вы сидите и наслаждаетесь тем, как цепные псы бьются насмерть ради вашей прихоти.

Я ударил ногой песок рядом с головой Скальда.

– Но я не цепной пёс. И я не буду никого добивать. Бой, который не должен был начаться, теперь закончен. Я одержал победу. И это всё!

Я поднял топор над головой… и демонстративно отшвырнул его в сторону. Он вонзился в песок и увяз. Никто не ожидал такого поворота – и все ждали, что же будет дальше?

И тогда снова поднялась она. Императрица Кассилия Сорнель. Она встала медленно и величественно, и стражники на стенах вытянулись в струну. Она подняла руку и произнесла:

– Подними топор, варвар, и добей противника.

– Нет! – ответил я. – Если вам так нужно убить его, возьмите топор и сделайте это сами!

Толпа замолкла. Такой дерзости никто не ожидал, тем более от раба, от варвара. Народ загудел.

Императрица махнула кличмейстеру. Тот с растерянным видом поспешил к ней. Кассилия, конечно, не осталась стоять, она села и долго что-то ему говорила. Кличмейстер лишь покорно кивал, каждый раз все ниже и ниже.

Через мгновение он вернулся на своё место. Толпа выла, свистела, требовала крови. И тогда кличмейстер громко объявил:

– Если варвар отказывается принять правила лунных игр… – он глубоко вдохнул, – значит, правила мы исполним сами! Он умрёт здесь, на арене! Но не в бою – а немедленно!

Толпа поддержала:

– Да! Да! Да!

– Выпускайте кромников! – воскликнул кличмейстер. – Да прольётся кровь во имя богов и лунных игр!

Снова рев. Снова свист. И вдруг – поднялась решётка. Но не та, откуда выходили кругоборцы, а другая, на противоположной стороне.

Она была куда более широкой. Когда зев стены раскрылся, оттуда вырвалось несколько всадников – кромников в золочёных доспехах, в боевых шлем-масках и с копьями наперевес. Они неслись прямо ко мне.

И бой с Жоруаном, и даже бой со Скальдом вдруг показался всего лишь преддверием к настоящей резне. Я спешно выдернул из песка топор.

Пятеро кромников в латах на чёрных боевых конях, тоже закованных в броню, вылетели на арену единым строем. Они сделали быстрый, стремительный круг, поднимая вихри песка, словно сама арена ожила и закружилась вместе с ними.

Против таких у меня не было ни единого шанса. Их выпустили не как кругоборцев и бойцов, а как палачей. И ясно было, что держали их именно для таких случаев: когда боец отказывается играть по правилам, когда зрелище выходит из-под контроля… Тогда нужна казнь… но красивая, показательная. Чтобы не выглядело, будто варвара просто зарезали. Нет, его должны были раздавить копытами, пронзить пиками, покорить, смять и растоптать на глазах у всей столицы.

Я видел, что шансов у меня против них нет… и если я даже успею свалить одного, двух – остальные проткнут меня насквозь, нанизав на древко, как кусок мяса на вертеле.

Императрица подняла руку. Жест вышел изящный, словно прощальный. Кромники сделали крутой разворот, будто были одним живым существом, и выстроились в боевое построение. Копья опустились. Черные кони перебирали копытами, фыркали, словно в них сидели демоны, рвущиеся из клеток.

Сзади раздался хрип – Скальд окончательно оправился, пришёл в себя. Он держался за вмятину на доспехах, шатался, пыхтел, но всё же поднялся. Опираясь на раба, хромая, он теперь ковылял прочь к краю арены, туда, где был проход для бойцов.