— Один чёрт! — зло сощурил глаза Матеуш, — В Париже становится слишком много русских! Слишком!

[i] В РИ Аланды всё-таки остались за Россией, в составе Великого Княжества Финляндского, хотя острова получили статус демилитаризованной зоны.

[ii] В РИ Карс был взят во время Крымской войны русскими войсками (гарнизон капитулировал из—за голода), но возвращён Османской Империи в результате мирного договора.

[iii] В отчётах тех лет слова «каратели» или «карательные экспедиции», использовались вполне официально.

[iv] grisette) — молодая девушка, горожанка (швея, модистка, белошвейка, хористка, продавщица и тому подобное), легкомысленного поведения и не самых строгих правил.

— Этот? — оживилась девушка, привстав на цыпочках и немного вытягивая шею, выглядывая из переулка, — Какой… интересный месье. Так и не скажешь, что русский! Такой красивый…

— Нет, милая, — со сдержанным раздражением ответил её возрастной кавалер, всё ещё достаточно интересный, но уже вышедший из возраста придыхания молоденьких девушек, — это… а впрочем, тебе и не надо знать, кто это!

— Левее, ещё левее… да не тот! — он довольно грубо ухватил её за голову, — Вот… рядом с полной дамой, видишь?

— Мадам Жаннет? — оживилась гризетка, просунув руку под локоть кавалера, — Я её знаю, она актриса! Хорошая! В этом, как её… в общем, благородную даму играла, здорово было!

— Неважно! — раздражённо бросил кавалер, — Вообще, забудь, что знаешь кого-то! Помнишь, о чём мы говорили?

— А? — рассеянно отозвалась девушка, — Помню, конечно!

— Кстати! — снова оживилась она, и, повиснув на руке кавалера, подняла вверх хорошенькую юную мордашку, искательно заглядывая в глаза мужчины, прикрытые кустистыми бровями, — Я в магазине месье Мореля та-акое платье видела! Цвета морской волны во время зимнего шторма, вот! Его супруга, мадам Морель, мне его примерить разрешила, и я тебе скажу, это просто ах! Но цена… двадцать франков и сорок сантимов, представляешь?

— Куплю, — сквозь зубы пообещал кавалер, — но потом! Сперва мою просьбу выполни, хорошо? Рядом с мадам Жаннет, смуглый такой…

— Этот? — ещё раз выглянув, разочарованно протянула девушка, недовольно выпячивая полную нижнюю губу, — Какой он невзрачный… и кажется, вообще монгол!

— Монгол… — тонко усмехнулся кавалер, — русские все немножечко монголы[i]!

— Да? — искренне удивилась гризетка, — Не знала! Да, а ещё перчатки к платью, такие…

— Иди! — уже жёстче сказал кавалер, — Куплю! И платье куплю, и перчатки!

— Да, милый! — просияла девушка, и, чуть прихорошившись, вышла из переулка совершенно переменившейся. Вот только что была бойкая гризетка, в шалых глазах которой плясали весёлые чёртики, и вот уже она — застенчивая, совершенно невинная и очень трогательная девушка, почти девочка, при виде которой любой мужчина старше восьми и моложе восьмидесяти непроизвольно расправляет плечи в желании защитить невинное создание.

— … прекрасно, просто прекрасно! — услышала она, подходя к клинике, перед входом в которую и стоят почтенные горожане, — месье Бланк отличный прозектор, просто отличный!

— Да, мадам, да, — кивает почтенного вида старичок с цепким, каким-то жадным, ожидающим взглядом, — Я знаете ли, ценю науку и постоянно посещаю морги и анатомические театры, находя это занятие весьма полезным. Месье Бланк весьма изящно и очень наглядно проводит вскрытия, недаром…

— Ах, Кловис, это тягостное ожидание… — молодая дама в сопровождении спутника, и совершенно очевидно — не супруга, нервно кусает батистовый носовой платок, — Не могу дождаться…

Невинная девушка делает тем временем ещё несколько шагов, застенчивый и наивный взгляд в сторону разглагольствующего престарелого ценителя анатомической науки, и юное создание, заслушавшись, делает несколько шагов в сторону.

— Мадемуазель… — предупредительно сказал смуглый месье с несколько нездешним разрезом глаз. Одежда на нём хотя и сшита по последней парижской моде, но подобрана решительно плохо, так что человек с хорошим вкусом непроизвольно поморщится при виде этакой нелепицы и отведёт глаза…

… перед этим старательно запомнив мельчайшие детали, дабы потом обсудить это в кругу друзей.

— Месье! — девушка отскакивает от него, как ужаленная. На красивом, почти детском лице написано неверие и шок, — Вы что…

Не договорив, она прикусила губу, подхватила юбки и быстро ушла, почти убежала.

— Я даже не понимаю… — начал было оправдываться нездешний месье под осуждающими взглядами, и, не сумев подобрать слов, развёл руками.

— Женщины…

— Хам! — припечатала его почтенная дама, при виде которой становилась ясно, что такое понятие, как Высший Свет, не чуждо для неё. А затем, решив, что слов в таком случае недостаточно, резко, с оттяжкой ударила веером с костяными пластинами по щеке смуглого месье.

Среди почтенных парижан послышался одобрительный ропот, а монголоидный месье, вместо того, чтобы удалиться, за каким-то чёртом принялся оправдываться.

— Мадам! Месье! Я решительным образом не понимаю…

От волнения его французский язык, и без того далёкий от идеала, сделался вовсе уж искажённым, почти карикатурным.

— Русский! — тоном знатока сказал красивый белокурый мужчина, похожий на Аполлона, — Я этот акцент даже ночью опознаю!

— Месье! — вежливо раздвинув людей, божество вышло вперёд, — Хочу напомнить вам, что в войне победили мы, и вы находитесь в столице победителей, из милости!

Он, по всем правилам драматического искусства, сделал короткую паузу, которую вполне оценили зрители.

— Поэтому, месье, — безукоризненно ровным тоном продолжил бог, — настоятельно рекомендую вам оставить свои азиатские привычки, пока вы находитесь в Европе! Вернувшись к себе, вы можете, если желаете этого, бить своих женщин плетьми и приставать к ним на улицах, но здесь, в Европе, во Франции, извольте соблюдать наши законы и обычаи!

… и как это обычно бывает, никто ничего толком не видел, но какая теперь разница⁉ Недаром говорят «Врёт, как очевидец!»

— Чёрт те что происходит, — озадаченно пробормотал Ежи, откладывая недочитанную газету. В последнее время как-то слишком много заметок о ненадлежащем поведении русских, и…

… верить?

С одной стороны — переговоры всё ещё продолжаются, и хотя по основным вопросам всё согласовано, но детали, и детали вполне весомые, всё ещё обговариваются. Да и обернуться всё может самым неожиданным образом, что уже не раз и было!

А давления на оппонентов, между тем, никто не отменял, да и по большому счёту, иметь возможности давить, и не пользоваться ими…

… глупо! Быть может, и не порядочно, но предельно глупо.

Мораль в таких случаях всегда на задний план отходит. Руководители могут быть честнейшими, порядочными, благороднейшими людьми на свете. Это всё секретари, исполнители… да-да! Перестарались! Накажут, разумеется… куда ж без этого! Орденами и повышениями.

Ну и обычные люди, понимаете ли… патриотические круги, они иногда могут переходить некие границы. Сами понимаете, недавняя война, потеря близких, ожесточение…

С другой же стороны, и не верить…

… сложно.

Он, Ванька, не понаслышке знает нравы господ офицеров — насмотрелся, знаете ли, в Севастополе! И разница между гвардейцами и офицерами из номерных полков, по его мнению, не столько в порядочности, сколько в знании языков и этикета.

А так… гвардейцы и денщиков содомируют куда как почаще, чем провинциалы, и, будучи на постое, соблазняют хозяйских жён и дочерей — от скуки, а то и на пари! Ну а служанок, которых вообще редко спрашивают о желании, и не учитывает никто. Привыкли-с…

Но с другой стороны… Париж⁈ Неужели настолько одичали за время войны, что, приехав в Европу, привезли с собой привычки военного времени?

А вернее всего, решил он, французы сейчас, после победы в войне, на пике переговоров, слишком уж пристально подмечают всё и вся. Здесь и приказов сверху не нужно, достаточно чуть ослабить намордники у патриотов, и они сами всё сделают.