— Не хочет! — зазвучало в толпе, будто сказанное было невесть какой смешной шуткой.

Но наконец, на эшафот взошёл преступник — обычный, кажется, мужчина, не слишком ещё старый…

… но более решительно ничего разобрать невозможно! Он дёргается, вырывается, рыдает, пытается упасть на колени, кается и снова вырывается.

Это всё так выразительно, что толпа, жаждущая зрелищ, даже примолкла, и человека на эшафоте иногда можно услышать.

От этого зрелища у Ежи прошёл мороз по коже, а оно всё длилось, и длилось…

Эффект растянутого времени, когда каждая секунда — вечность, надавил, кажется, не только на попаданца, но и на окружающих. Люди замерли, не мигая, впитывая зрелище всеми фибрами души!

Анет, пискнув, вцепилась в руку Ежи ещё сильнее, терзая его ногтями и не замечая этого. И после этого короткого писка, будто услышав сигнал, палач наконец-то поставил Жака Греви на колени, решительно просунув его голову в желоб гильотины.

Тот разом обмяк…

… и лезвие гильотины перерубило его шею!

Голова преступника скатилась в корзину, где уже лежали обезглавленные цветы, пропитывая их своей кровью. Кровь же, брызнувшая из шеи, долетела если не до толпы, то как минимум до стоящих в оцеплении гвардейцев, приведя народ в экстаз, в какое-то невероятное буйство.

Смяв ряды национальной гвардии, толпа качнулась вперёд, смачивая свои платки, рукава и головные уборы в крови, стекающей с эшафота. Многие поддались стадному чувству, и даже несколько человек из тех, кто стоял возле Ежи, на соседних столах и стульях, спустились вниз, пытаясь пробиться вперёд, к эшафоту!

Порядок восстановили через несколько минут, но расходиться сразу никто не стал. Толпа рассасывается медленно… и Эжен, спрыгнув со стола, ввинтился в человеческий поток, вернувшись минут через десять, изрядно помятым.

— По пять франков цветы продают, — негромко сообщил он, — те самые!

— Жорж, милый! — раненой птицей воскликнула Аннет, сжимая белоснежными зубками носовой платок…

… и тот, всё поняв, кивнул, ободряюще улыбнулся девушке, и оглянувшись на компанию, протянул Эжену пятьдесят франков…

— На всех.

Бургундец, кивнув, снова вклинился в поток и вскоре исчез в человеческом море.

Благо, люди стали расходиться активней, и это уже не толпа, не единый организм, а отдельные люди, лица которых можно разглядеть и отличить друг от друга. Некоторых из них они, кажется, встречали во время недавней прогулки, ну да и не удивительно!

Заметив в расходящейся толпе приснопамятных русских офицеров, он проводил их задумчивым взглядом, насмешливо и нехорошо сощурив глаза. Они могут стать проблемой…

Мысли его прервал Эжен, вернувшийся изрядно потрёпанным, но с таким хищным и победительным видом, что спрашивать, удалось ли, все посчитали излишним.

— На сто двадцать франков, — выдохнул он, весело и зло улыбаясь, и потирая костяшки кулака.

Взвизгнув, Франсин повисла на его шее, ничуть не смущаясь, и целуя так жарко, как только вообще возможно на людях.

— Эжен, ты чудо! — выдохнула Изабель, подскочив к нему и одаривая куда как более целомудренным поцелуем в щёку. Остальные девушки, как по команде, окружив бургундца, запищали что-то восторженное, заговорили разом, замахали руками, закружились вокруг него стайкой бабочек.

— Богатенькие… — проходя мимо, завистливо протянула дебелая тётка, тянущая за собой двоих детей, — могут себе позволить…

Отвечать ей никто не стал, да и зачём⁈ Настроение у всех приподнятое, и даже попаданец поддался всеобщему ликованию, хотя где-то в глубине души и полагает подобные поводы к радости, мягко говоря, сомнительными.

Он очень надеется, что не выдал своего отношения к происходящему, и уже тем более не понимает, как сочетается европейская свобода и права человека с…

… вот этим.

— Свежая ещё, видишь⁈ — закружилась вокруг него Анет, сияя восторгом и задором, — Видишь? Видишь⁈ Не свернулась ещё! Ах, Жорж…

Не договорив, она подскочила к нему, одарив коротким, но очень пылким поцелуем, и таким многообещающим взглядом, что парень понял — сегодня ночью они точно попробуют несколько вещичек из тех, что не позволяют себе приличные девушки! Ненужные мысли вымело, как метлой.

— … следы ног, да-да! — а это, кажется, Эмма о лоскутке материи, — По ней он прошёл!

— Кто? — жадно переспросила Изабель, — Палач или казнённый преступник?

— Какая разница⁈ — воскликнула Эмма, — Следы — вот они, вот!

Жером, остановившись рядом с Ежи, с умилением любовался девушками, делящимися восторгом от обладания такими сокровищами.

— Славные девушки, — сказал он наконец, закуривая, и Ежи согласился — конечно славные! Особенно его милая Анет…

… но восхищения от обладания таким сокровищем было почему-то меньше, чем день или два назад. Впрочем, это быстро забылось, тем более, ночью он научит её кое-чему интересному!

Выждав, пока толпа разошлась, отправились назад и они, говоря о разной ерунде. Женщины и так-то часто перескакивают с темы на тему, считая, что мужчины способны угнаться за полётом их мыслей, а уже когда они на эмоциях, на подъёме, то остаётся только кивать!

Ежи слушал Анет, особо не вникая. Юношеский горячечный организм уже начал генерировать гормоны к ночи, притом ударными темпами, так что думать о чём-то всерьёз решительно не получается

Кстати… заметив людей с военной выправкой, он вспомнил и о странном интересе русских офицеров к нему. Слежка? Какого чёрта⁈ Если они решили создать проблему ему, он, в ответ, создаст им вдесятеро больше проблем! Право на защиту, чёрт подери, ещё никто не отменял! Оно священно!

— Прости, милая, мне с Матеушем нужно кое-что обсудить, — чуточку неловко сказал он, дождавшись, пока Анет сделает достаточно длинную паузу.

— Конечно, милый, — ничуть не расстроилась девушка, — иди! Эти ваши мужские разговоры…

Она, тут же подхватив под руку подружку Матеуша, отвела её в сторонку, а вскоре к ним присоединились и остальные девушки, предоставив мужчинам возможность поговорить.

Матеуш, выслушав Ежи, хмыкнул, и, схватив в горсть короткую бородку, принялся выспрашивать подробности, переглядываясь с другими.

— Московиты… — шипит под руку Бартош, добавляя эмоций, но не конструктива, — пся крев! Пустили псов шелудивых в сени, пожалели!

Он пустился рассказывать какую-то длинную историю без начала и конца, в которой фигурировали некие исчадия ада, лишённые всех человеческих достоинств. Если бы не постоянные упоминания о том, что это московиты, то, право слово, понять, люди ли это вообще, было бы затруднительно!

Эти исчадия ада всячески вредили людям, разумеется, сущим ангелам и паладинам Света. Девушки-ангелы, все, как под копирку, были трогательными, хрупкими, большеглазыми и невинными созданиями, в то время как мужчины…

… и попаданец не без оснований полагал, что если серди этой саги и есть какая-то реальная основа, то искать её, в общем, бессмысленно.

— Не берусь судить сходу, но полагаю, русские офицеры могут желать отомстить за смерть убитого на дуэли русского, — азартно предположил Эжен, — Он, кажется, тоже в молодости где-то служил? Да? Ну вот… товарищеские связи, они порой очень причудливы бывают.

— Это потому, что Ежи поляк! — парировал Бартош, — У нас с москалями всегда сложные отношения были! И мы, и они хорошо помнят Польские Легионы в составе армии Наполеона, и опасаются, как бы эта история не повторилась снова!

— Полагаю, это всё же скорее частная инициатива, — перебил его Якуб, — Хотя, разумеется, между русскими и нами всегда отношения сложные были, в этом Бартош прав.

— Но полагаю всё же, что Эжен тоже прав, — примирительно добавил он, — товарищеские связи, они бывают очень причудливы! Кто знает, с кем в молодости служил месье Давыдов? Быть может, сейчас некоторые товарищи его юных лет дослужились до немалых чинов, и офицеры, затеявшие за Жоржем слежку, желают каким-то образом угодить им?

— Выбивают лучших! Лидеров! — не унимается Камински, — Тех, кто может когда-нибудь повести Легионы за собой, сперва освобождать Краков и Варшаву, а потом и на Москву!