Марс Семенович, вздрогнул, как будто бы она узнала какую-то его тайну:
– Да, наверное, так, – оторвавшись от своих мыслей, подтвердил он.
– Вот видите, – обрадовалась Эльвира тем, что ее предположения подтвердились. – А теперь сами думайте, кто из нас в дураках остался. Одно могу сказать, только не я. Вот так. А вам хотелось и далее так же спокойненько жить – пихать в наши неразумные головы все, что хотели, да еще и попользоваться нами не забывали бы. Вот поэтому мне это все до чертиков надоело, и стало абсолютно наплевать, с кем быть и с кем спать, главное, чтобы от этого толк получился. Или, как вы удачно сказали, был профит. Вот и с Алексеем Ивановичем так. Вы согласны со мной?
– Да, в общем, – совсем сник Марк Семенович.
– Ну, вот видите, не такие уж мы дураки, как это вы себе представляли. Я бы и с вами переспала, и скажу откровенно, не без удовольствия. Но что мне от вас? Одна головная боль. А я, признаюсь вам, хочу гораздо большего от этой жизни. И я большего достигну, чего бы мне это ни стоило.
Марк Семенович улыбнулся, хотя это и не видно было в темноте, но почувствовалось по интонации голоса.
– Вы прямо мои мысли читаете, один к одному. Я не ошибся, но позвольте мне задать вам, может быть, не совсем тактичный вопрос, коль мы говорим, что называется, без границ и условностей. Вы позволите?
– Давайте, ведь мы договорились.
– Так вот. Все, о чем вы сейчас говорили, мне абсолютно понятно. Пожалуй, я бы мог закончить любой ваш монолог. Вопрос один. Скажите мне, если, конечно, захотите, зачем вам нужно было с руководителем хозяйства…
Он замялся, даже в темноте, казалось, было видно, что он смущается, говоря эти слова.
– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила Эльвира.
– Ну, как же, именно то и имею в виду.
Вообще-то, сейчас Марк Семенович уже сожалел о заданном вопросе, и не только потому, что он в действительности был нескромен, но и потому, что, будучи тайно влюблен в Эльвиру, ее связь с Алексеем Ивановичем он еще как-то, с горем пополам, пережил и отнесся к ней, как к уже свершившемуся делу. Но руководитель хозяйства – это уже был явный перебор.
Эльвира слегка замялась;
– Хм, а вы у нас, оказывается, наблюдательный, Марк Семенович. Ну, что ж, похвально, эта ваша черта нам пригодится в дальнейшей нашей совместной работе. Но прежде чем я отвечу на ваш нескромный вопрос, я еще раз повторю вам, чтобы потом не было ненужных вопросов. Запомните, Марк Семенович, я хочу большего… и я это большее – получу, чего бы мне это ни стоило. Даже, как вы говорите, если для этого понадобится переступить или наступить на кого-то или на что-то, не сомневайтесь. И вы не совсем правы, когда вы говорите, что нами движет только прагматизм. Ничего подобного. Осталось еще и то хорошее, что держит нас в этом мире. Но это хорошее так глубоко завалено всей этой дрянью, накиданной вашими предшественниками, а теперь добавленной еще и вами, что… – Эльвира задумалась. – Ну, да что там говорить, речь сейчас идет не о том, а о руководителе совхоза, я правильно вас понимаю?
Марк Семенович ничего не ответил. Да Эльвира и не ждала его ответа.
– Так вот, – начала она, – этот руководитель хозяйства прямо вылитый мой Федька. Был у меня жених, любила я его, не помня себя. Ну, и что? Да ничего хорошего. Погиб он при исполнении служебных обязанностей в этой вашей вонючей Чечне. Сколько молодых ребят положили, а что толку, один пшик. Вон, смотрите, американцы целую страну завоевали – Афганистан, а погибло-то всего-навсего десяток солдат, да и в Ираке при завоевании – горстка погибла, это потом уже партизаны им покоя не дали. А у нас мужиков в деревне, приличных, я имею в виду, раз-два и обчелся. Вот и досталось мне куковать одной, да с такими мужиками, как ваш Алексей Иванович, миловаться.
Она замолчала, вспоминая прошлое.
Федор был старше ее на два года. И когда Эльвира заканчивала десятилетку, ему пришло время идти в армию. С выпускного вечера они сбежали на свое любимое место, на лужайку возле реки, здесь же встретили рассвет.
Когда ей было особенно хорошо, она спросила его:
– Федя, ведь мы с тобою условились: после моего окончания школы стать мужем и женой, разве ты забыл о нашем разговоре?
Она думала, что он обрадуется этому, но получилось совершенно наоборот – он весь сжался, опустил голову и тихо сказал:
– Я все помню, Эльвира, но…
– И что но?… – удивленно спросила Эльвира.
– Я завтра ухожу в армию.
Он еще что-то ей говорил, прижав к себе, но она уже его не слушала. В голове стучала только последняя его фраза:
– Сначала сборный тренировочный лагерь, а потом – Чечня.
Она помнила, как оттолкнула его, вскочила на ноги, закричала:
– Почему ты только сейчас мне об этом сказал? Как ты мог?
Помнила, как влепила ему пощечину, хотя раньше никогда подобного не было в их отношениях. Она вырвалась, пыталась бежать от него, но он догнал ее, крепко обнял:
– Успокойся, глупенькая, я не хотел тебя пугать, ведь у тебя были экзамены.
– А сейчас что же? – уже не помня себя, прокричала она.
– Сейчас ты их сдала, и я тебе говорю, – очень спокойно сказал Федор и улыбнулся.
Она обняла его:
– Но как же завтра, Феденька, – расплакалась она, – хотя послезавтра… или хотя бы… я же должна с тобой побыть, я тебя, может быть, еще долго не увижу.
О смерти, конечно, тогда разговора не вели – они были молоды, любили друг друга и, как все молодые, не сомневались, что это их не коснется никогда.
Когда страсти немного поутихли, она обняла его и сказала:
– Феденька, я хочу тебе что-то сказать на ушко.
Он покорно прижался к ней.
– Я тебя очень люблю и хочу от тебя иметь ребеночка. Пусть хоть частичка твоя останется со мною, мне будет легче ждать тебя.
Он отстранил ее от себя:
– Нет, Эльвира, это война. Жди, я обязательно вернусь, у нас с тобою все впереди.
Видя, что она еще что-то хочет сказать, он прикрыл ей ладошкой рот, сказав:
– Все, Эльвира, на этом закончим, а сейчас пойдем ко мне домой, там собрались родственники, друзья, я всех пригласил на утро. Все ждут нас, я им сказал, что ты – моя жена.
Дальше для Эльвиры все было, как в тумане – родственники, друзья, родители, все поздравляли их, целовали и… плакали.
А потом… грузовик. Федор, очень пьяный, раньше он никогда не пил, таким она его не видела никогда, с трудом забрался на грузовик, ребята его обняли. Потом… потом грузовик тронулся, а Эльвира еще долго бежала за ним, что-то кричала, махала руками, пока машина не исчезла за поворотом, и с нею навсегда исчез и Федор.
Вначале письма приходили регулярно – один, два раза в месяц, потом пошли уже из Чечни – все реже и реже. А потом от него долго не было вестей. А потом… потом ее пригласили город в райвоенкомат. Седой полковник что-то долго говорил, отводя свой взгляд в сторону. Она единственное поняла – СОБОЛЕЗНОВАНИЕ – какое-то несуразное и дикое слово. Полковник это слово повторил несколько paз, а в конце вложил ей в руку маленькую коробочку с орденом. И опять ей в память врезалось только слово «посмертно», больше она уже ничего не помнила.
Федора привезли через десять дней, даже не его, а то, что осталось, – в закрытом цинковом гробу.
А потом… потом она ничего не помнила, и опять была только тоска, тоска. Потом она поступила в техникум народного хозяйства, почему-то стала парикмахершей. Это с ее способностями и знаниями. Ей Петров, ее учитель, предсказывал большое будущее. Но все получилось совсем не так. Она не сломалась, нашла в себе силы и стала жить, просто жить. Может быть, чаще стала думать о жизни – зачем она и как много несправедливости в ней. Видя, что происходит в городе, в ее родной деревне, она все чаще задумывалась: почему от нее ничего не зависит в этой жизни, хотя везде, по радио, телевидению только и говорили об этом.
Потеря Федора сделала ее злее, что ли, упорнее в достижении своих целей. К тому же она стала полагаться только на свои силы. Но что можно было сделать в ее городе? Ничего. И тогда она решила: во что бы то ни стало надо пробираться в Москву. Она была уверена, что от нее, Эльвиры, должно хоть что-то зависеть в этом государстве. И если в нем что-то не так, надо искать причину в столице, решила она для себя.
