Они замирают по разные стороны дверного проема, когда она передает ему полотенце: Скотт — в ванной, она — в коридоре.

— В душе есть шампунь и все остальные штуки, — Пайпер неопределенно машет в сторону занавески с ананасами. — Пользуйся чем хочешь.

— Спасибо, — говорит он, держа полотенце и почему-то не спешит закрывать дверь.

— Пайпер… — начинает он.

И, может быть, дело в том, как пар выходит из ванной за его спиной. Как он ложится горячей влажной дымкой на ее щеку.

Или в том, что этот мужчина — одновременно красивый врач, которому она кажется смешной, и сосед с площадки, в которого она влюблена почти с первого дня.

Но внезапно Пайпер понимает: она не выдержит, если он сейчас скажет хоть слово.

— Кричи, если что-то понадобится! — выпаливает она.

И затем убегает.

Как только его спина касается двери, Скотт едва не оседает на месте и набирает Джейсона.

— Хотя мне крайне не хочется подыгрывать тебе хоть в чем-то, — шепчет он, чтобы шум воды заглушал его голос, — мне нужен совет.

Он слышит, как Джейсон вопит: «Детка, началось!», а потом хлопает в ладонь кому-то, наверняка Эмили, и лишь потом возвращается к телефону:

— Я знал, что рано или поздно ты оценишь мудрость моих наставлений. Что случилось, мужик?

— Ты был прав насчет 3Б, — говорит Скотт, снимая сначала один носок, потом другой. Ему уже неловко, что вода зря течет, поэтому он старается делать все сразу.

— Саблезуба? — Джейсон в явном восторге.

И боже, Скотт жалеет, что не позвонил Бет.

— Нет, — он одной рукой сдергивает штаны от формы. — Помнишь комика, которую мы смотрели на прошлой неделе? Пайпер Сэдлер. Оказалось, она моя соседка за стенкой. Та самая, с которой я переписывался.

— Подожди. Она же была в приёмном пару дней назад?

— Да. — Скотт скидывает трусы. — Она была моей последней пациенткой во вторник. С ней все хорошо. Порез на работе. Пять швов. Заживает нормально, насколько могу судить.

Он на секунду кладет телефон на раковину и быстро стягивает футболку.

Увы, это нисколько не заглушает Джейсона:

— Черт, выходит, попросить Санту подарить тебе девушку было, несмотря на твои протесты, неплохой идеей.

Скотт зажимает переносицу. Он стоит голый, замерзший, на пушистом коврике в форме карамельной трости.

Он быстро выкладывает суть: как заперся, как обнаружил, что Пайпер и есть 3Б, как она впустила его в квартиру.

И заканчивает:

— И что мне сказать, чтобы объяснить, что она мне нравится, не сделав все странным?

— Хм-м-м. Вот это задачка. Потому что, да, похоже, она тоже тобой заинтересована, судя по заботе о растениях и обмену… томными взглядами…

— Я не говорил ничего про томные…

Джейсон щелкает пальцами:

— Есть! Придумал.

Скотт закатывает глаза:

— Ну давай.

— Воспользуйся силой Рождества.

Скотт делает глубокий вдох. Через нос, выдох через рот.

— Чувак, что?

Джейсон тяжко вздыхает — он тут, видимо, единственный рассудительный.

— Омела, брат.

И вот это уже хоть немного похоже на план. Жаль только, мысль, достойная внимания, пришла Скотту спустя минут десять после того, как он вошел в Пайперину квартиру, украшенную под зимнюю сказку.

Это было бы идеально. Он бы мог как-нибудь оказаться под омелой и посмотреть, подойдет ли она, наклонится ли.

Увы.

— У нее нет омелы. Во всяком случае, ни в тех местах, куда меня пускали.

Если честно, Скотт даже не знал, продают ли ее еще, теперь, когда все узнали, что она ядовитая.

— Ладно… найди что-нибудь похожее.

— Нет ничего похожего.

— А может… — Скотт почти слышит, как у Джейсона скрипят шестеренки.

— Ракета! Игрушечная ракета! У нее есть ракетка, чтобы ты мог поднять ее над головой?

Скотт прерывает звонок и уходит под душ.

Проблема, думает он, пока втирает в волосы Пайпер шампунь с запахом лаванды, в том, что он не имеет права ошибиться.

Он не хочет поставить Пайпер в неловкое положение, если вдруг окажется, что она не чувствует к нему того же. Особенно сейчас, когда ему еще предстоит спать на ее диване.

Но если она не заинтересована, он просто уйдет. Он все равно собирался завтра ехать к родителям. Сегодня ему кровати не увидеть, но за годы ординатуры он научился спать где угодно.

Если быть совсем честным, его больше пугает ее «да», чем ее «нет».

Скотт не встречался ни с кем всерьез со времен Шерил, еще в медшколе. Он был так сосредоточен на том, чтобы стать хорошим врачом, что все остальное в его жизни тихо отошло на второй план.

Он привык к мысли, что, раз он вернулся работать в родной город, люди, которых он любит, просто подождут, пока он чуть укрепится, чуть почувствует почву под ногами.

Часть его — та самоуверенная, та, что легко раскладывает чувства по коробкам, — шепчет, что он мог бы сделать ту же ставку и с Пайпер.

В надежде, что однажды он проснется и почувствует, что готов. Что может довериться себе настолько, чтобы поставить другого человека на первое место. Чтобы не бояться того, какая она смешная, какая красивая. Какая непримиримо решительная в своем стремлении быть собой.

Он мог бы рискнуть. Этим чувством, которое накрывает его рядом с ней. Вдохновением, голодом, какой-то бешеной, обжигающей нервозностью.

У него пока есть выбор. Сейчас, пока слова еще не вырвались наружу и не повисли между ними.

Он мог бы подождать. Вдруг, пусть и с крошечным шансом, однажды он станет увереннее. Однажды поймет. И она все еще будет там, за стеной. Ждать его.

Но остальная часть Скотта — та, что по-настоящему живая — вспоминает Пайпер в тот первый вечер: как она сидела на бордюре, пытаясь дышать, справляясь со страхом. Как ветер цеплялся за ее кудри. Как мороз раскрасил ей щеки.

И понимает, без малейшего сомнения: если он не попробует быть смелым сейчас — в этот момент — он ее не достоин.

Пайпер, я хочу пригласить тебя на свидание.

Пайпер, ты невероятная.

Пайпер, мы только что познакомились, но я никогда так не чувствовал.

— Черт, — бросает Скотт в шелест душа.

Чувства самые настоящие, но слова… Звучат до смешного приторно. Будто их затерли до дыр все, кого накрыло рождественское помешательство на влюбленности.

Он на нервах. Еще и потому, что она писатель. Он точно знает, как ловко она обращается со словами. А Скотт всегда с ними воюет: он так долго перебирает фразы в голове, что чаще предпочитает просто молчать.

Внутренний Джейсон предлагает выписать Пайпер «рецепт любви», и Скотт яростно отгоняет эту мысль.

Может, под Рождество допустима маленькая порция слащавости?

Он мог бы отправить ей открытку.

Признаться в чувствах под мелодию «Звенят колокольчики» или «Тихой ночи».

Он как раз взвешивает плюсы и минусы идеи вывести глазурью «Можно я угощу тебя китайской едой?» на сахарном печенье, когда оборачивается и видит паука.

Пайпер ходит взад-вперед по гостиной, когда слышит крик и сразу понимает — всем нутром — что Скотта в ее ванной убивают.

Она делает то, что сделал бы любой здравомыслящий человек без наклонностей социопата: хватает первое острое, что попадается под руку. В данном случае кочергу.

— Скотт? — Пайпер стучит в дверь, держа кочергу на плече. — Ты там в порядке?

Она слышит, как выключают душ.

— Пайпер? — отзывается Скотт, голос немного уходит в хрип.

— Ты закричал. — Мало вероятно, но все же возможно, что какой-нибудь рождественский вор ловко взобрался по пожарной лестнице и перелез в ее открытую ванную. Или, предположим, он поскользнулся на каплях геля.

Пайпер не представляет, что будет делать, если врач из приемного покоя поранится у нее дома. Разве что подержит зеркало, чтобы он сам себе наложил швы?