Он смотрит на экран.

— Кажется, она ухаживала за моим растением?

Их дом — переделанный трехэтажный доходный дом в Хайд-Парке, каждый этаж поделен на две квартиры. Перед лестницей — большое эркерное окно, под ним широкая подоконная доска, идеальная для растений, как уверяла его сестра Бет. В конце концов — видимо, поняв, что тонких намеков он не слышит, — она подарила ему на день рождения маленький выносливый сансевиер.

Бет была права: малышу там прекрасно, он жадно ловит то скудное чикагское солнце, которое достается.

Скотту нравится проходить мимо по дороге домой или на работу. Коридор становится чуть теплее, чуть более живым.

Почти сразу после вселения 3Б и сама проявила себя возле своей двери — Скотт не может не улыбнуться, вспоминая ее здоровое отсутствие скромности.

На фоне ее порога его вход выглядит голым. Ни коврика, ни венка. Холодный снаружи, как и внутри.

Глупо, но он горд тем, что вносит в их общий коридор именно это растение — яркое пятно зелени на фоне теплой красной кирпичной стены.

Он готов поклясться, что каждая лишняя капля кислорода, которую дают листья, попадает прямо ему в легкие. Иногда кажется: проходя мимо, он делает первый глубокий вдох за весь день.

Он неплохо за ним ухаживал. Хотя… пожалуй, были пару сумасшедших недель в начале октября, когда грипп свалил половину персонала вместе с валом пациентов. Тогда листья и начали вянуть.

Он смутно помнит, как плелся вверх по лестнице после двойной смены, увидел несчастный сансевиер и подумал: «Черт. Надо полить. Сейчас войду, налью воды и полью.»

Но, конечно, войдя, он попадал в грохот новых задач, которые требовали немедленного решения.

Так Скотт жил: сначала самое срочное.

А растение — терпеливое, тихое. За месяцы он привык к его постоянному зеленому пятну, к этому первому глубокому вдоху в конце тяжелейшего дня.

Но сегодня утром, закрывая дверь, в полной тьме до рассвета, он посмотрел на растение и удивился. Достал телефон.

Сегодня, 4:07

Скотт: Это прозвучит странно, но ты случайно не заменяла мое растение?

Он не ждал ответа до начала смены. Убрал телефон в шкафчик, как всегда.

Теперь, двенадцать часов спустя, он видит: она ответила около восьми утра, видимо, проснувшись.

Кв. 3Б: хорошие новости: это твое же растение. Я просто пересадила его, корням стало тесно.

Оно выросло? Настолько? Скотт поражен. Бет говорила, что сансевиеры живучие.

Он печатает ответ, пока Джейсон гремит в холодильнике, пытаясь что-то найти.

О. спасибо что сделала это. я думал оно умирает.

И тут же приходит серия сообщений.

Кв. 3Б: ну

Кв. 3Б: я его поливала

Кв. 3Б: несколько месяцев

Черт. Скотт не знает, что сказать. Пальцы зависают над экраном.

3Б принимает его паузу за недовольство.

Кв. 3Б: прости!! знаю что это не мое растение. но я привыкла его видеть. и оно умирало. прям капитально. это моя вина. я совершила ошибку новичка и дала ему имя.

Скотт снова улыбается, набирая: как его зовут?

Кв. 3Б: Сэл. В честь моего покойного дядюшки. У него была заметная белая прядь.

Скотт громко смеется. Похожесть легко представить.

— Так ты ее пригласишь? — спрашивает Джейсон, крутя крышку от найденного им «Гейторада».

— Приглашу куда? — Скотт искренне не понимает.

— На свидание. — Джейсон делает глоток. — Да ладно. Тебе она явно нравится. Ты красный.

— Я не… тут жарко… то есть, она мне нравится. — В нормальной степени. — Но не так. Она пожилая. — Его даже коробит от этой мысли.

— Не может быть. — Джейсон усаживается рядом, забрасывая ногу на ногу. — Серьезно?

— Ну, я точно не знаю. Но у нее у двери керамический гусь. И она шьет ему одежду.

Джейсон чешет подбородок.

— Какую?

Скотт задумывается.

— Кажется, по сезонам? — Плащик и сапоги весной. Белое привидение на Хэллоуин. — Сейчас он одет в эльфа.

— Да, — уверенно кивает Джейсон. — Похоже на бабушку. Но может, она саблезубая.

— Кто?

— Ну… так называют «пум» за шестьдесят.

Скотт отключается от потока больших кошек, которые начинает перечислять Джейсон. Мысль о том, что 3Б может оказаться его ровесницей или около того, сбивает его. Как он столько месяцев ни разу не задумался, как она может выглядеть?

Может, потому что он постоянно имеет дело с телами, которые нуждаются в нем прямо сейчас. Может, поэтому так легко было наслаждаться ее присутствием без образа. Знать ее по двери и гусю. И по тихой радости читать ее сообщения.

Если заставить себя представить ее сейчас — выходит Ма из «Золотых девочек». Снежно-белые кудри. Толстые очки. Бархатный костюм. Белые кроссовки.

Но что, если он ошибается? Что, если ей где-то между двадцатью шестью и сорока — диапазон, который он, тридцатидвухлетний, считает нормальным для свиданий?

Он же не может спросить: «Простите, а сколько вам лет?» и чтобы это прозвучало нормально.

И почему у него странное ощущение, что если бы он знал, что 3Б, условно говоря, «подходит», он бы общался с ней гораздо осторожнее? Он ведь переписывается с ней чаще, чем с любой знакомой из Тиндера.

А вдруг, чисто теоретически, она похожа на ту симпатичную комедиантку с той ночи?

— Чувак, — говорит Джейсон с нажимом, — а вдруг она любовь всей твоей жизни?

Скотт отмахивается. Вряд ли. Наверное.

— Доктор Харрисон? — в комнату высовывается старшая медсестра, Нора.

Скотт тяжело вздыхает. Он уже знает, что будет дальше.

Он все равно говорит:

— Нора, я закончил. Ты знаешь, я закончил.

— Ты закончил, — кивает она. — После этой пациентки.

Улыбка у нее сочувственная, а не ободряющая; она знает, что его сопротивление — просто ритуал. Нора спасает его шкуру минимум два раза в неделю.

Скотт поднимается.

— Там максимум шесть швов, — обещает Нора. — Она чудесная. И сидит уже несколько часов.

— Еще одну, — соглашается он. Формальность.

Нора протягивает ему карту и добавляет:

— Она меня рассмешила.

Он уже шел, но вот теперь это точно решает все.

Пять дней до Рождества Пайпер сидит в приемном покое рядом с Санта-Клаусом. Похоже, на его последней смене в торговом центре снова прихватило грыжу в спине.

Пайпер прижимает комок бумажных полотенец к виску и сочувственно кивает.

— Мисс Садлер? — из дверей зала ожидания зовет медсестра в розовых брюках.

— Это я. — Пайпер желает Санте скорейшего выздоровления и вскакивает на ноги.

Медсестра, представившаяся Норой, ведет ее к отгороженной занавеской палате.

У поста медсестер тихо звучит «Christmas Wrapping» группы Waitresses — колонка стоит на чьем-то столе. Пайпер ценит старания. Она знает, что значит создавать себе праздничное настроение своими руками. В этом году особенно.

За занавеской ей приходится вновь рассказывать, что случилось: она выходила из «Секонд Сити» после занятия как раз в тот момент, когда ее начальник Чарли заносил усилитель. Он ее не заметил и, короче говоря, Пайпер остановила металлическую дверь собственным лбом.

Нора проверяет давление, пульс и зрачки, задает лишние вопросы — как понимает Пайпер, чтобы убедиться, что серьезного повреждения нет.

После списка аллергий и лекарств (нет) и уточнения прививки от столбняка (свежая) Нора обещает, что врач скоро подойдет.

Когда дверь закрывается, Пайпер тяжело выдыхает. Лоб ноет сильнее, теперь, когда она осталась одна. Она склоняет голову. Спереди ее любимого кремового свитера течет кровь. Вывести это уже не получится.

Горло перехватывает. Плакать она не собирается, не плакала и тогда, сразу после удара, хотя болело куда хуже, но теперь впервые за день ее накрывает усталость от того, сколько сил уходит на самостоятельность.

Зачем она так резко отказалась, когда Чарли хотел прислать кого-нибудь в компанию? Принять помощь — не значит открыть плотину.