«Анкор» был старым баром у порта, деревянные столы, запах пива и рыбы, тусклые лампы под потолком. За стойкой стоял хозяин, пожилой итальянец, увидел их, кивнул. Знал легионеров, относился нормально. Они заняли стол в углу, заказали пива, по две кружки сразу. Пиво было холодное, крепкое, горькое. Дюбуа пил большими глотками, чувствовал, как алкоголь растекается по венам, расслабляет мышцы, притупляет напряжение.

— За тех, кто не вернулся, — поднял кружку Милош.

— За тех, кто не вернулся, — повторили остальные.

Выпили залпом. Поставили кружки, заказали ещё. Говорили мало, в основном пили. Янек рассказал про девку из Катовице, которая ждёт его, пишет письма. Попеску хмыкнул: «Не дождётся». Янек нахмурился, но промолчал. Драган покурил у окна, смотрел на улицу, на прохожих. Ковальски шутил, грязно, по-армейски, про офицеров и про то, что в Африке бабы не такие, как здесь. Дюбуа молчал, пил, слушал. Чувствовал себя комфортно. Среди своих. Среди тех, кто понимал, что жизнь — это марш от одной миссии до другой, от одной драки до следующей, пока не поймаешь пулю.

Через час в бар зашла группа алжирцев. Шестеро, молодые, в спортивках, с бейсболками. Громкие, наглые, уверенные. Заняли стол у стойки, заказали пиво, орали, смеялись, толкались. Один обернулся, заметил легионеров в углу, ткнул пальцем, сказал что-то своим по-арабски. Все обернулись, посмотрели. Лица изменились. Усмешки стали злыми.

— Легионеры, — сказал один, громко, по-французски. — Солдатики приехали.

Милош поднял голову, посмотрел на него. Не ответил. Продолжил пить.

— Убивали детей в Африке, теперь тут пиво жрут, — продолжил алжирец. — Думаете, вы тут герои?

Тишина. Итальянец за стойкой напрягся, потер руки тряпкой, нервно. Легионеры не двигались. Просто сидели, пили, смотрели. Дюбуа видел, как Милош медленно ставит кружку на стол. Как Попеску разминает пальцы. Как Драган поворачивается к выходу, блокируя путь. Все готовились.

— Я с тобой говорю, урод с шрамом, — алжирец посмотрел на Дюбуа. — Или ты глухой?

Дюбуа поднял взгляд. Посмотрел на него спокойно, холодно. Не сказал ни слова. Просто смотрел. Так, как смотрят на мишень перед выстрелом.

— Пошли отсюда, — сказал итальянец за стойкой. — Не надо проблем.

— Заткнись, макаронник, — рявкнул алжирец, не отрывая взгляда от Дюбуа. — Я хочу знать, сколько детей ты убил. Десять? Двадцать?

Дюбуа встал. Медленно, плавно. Остальные легионеры тоже поднялись, как по команде. Шестеро против шестерых. Алжирцы переглянулись, неуверенность мелькнула в глазах, но отступать было поздно. Они тоже встали, раздвинулись, руки на боках, готовые.

— Ты хочешь узнать? — спросил Дюбуа тихо, шагая к алжирцу. — Могу показать.

Алжирец полез в карман, Дюбуа шагнул быстрее, короткий удар, кулак в солнечное сплетение, воздух вышел из алжирца со свистом, согнулся пополам. Дюбуа ударил коленом в лицо, хруст носа, кровь брызнула на пол. Алжирец упал, захрипел. Остальные бросились вперёд.

Милош встретил одного головой, лоб в переносицу, чисто, профессионально. Попеску ударил в челюсть, справа, с разворота, сломал. Ковальски схватил третьего за шею, кинул на стол, стол развалился с треском, алжирец остался лежать в осколках дерева. Драган дрался с двоими сразу, уворачивался, бил короткими ударами, в печень, в рёбра, в горло. Янек поймал ногой по животу, согнулся, но не упал, ответил ударом в пах, алжирец завопил, рухнул на колени, Янек добил его локтем по затылку.

Драка длилась меньше минуты. Легионеры дрались молча, жёстко, быстро, без лишних движений. Удары точные, калечащие, приёмы отработанные. Армейский рукопаш, смешанный с уличным, с опытом реальных схваток. Алжирцы не были готовы. Они дрались как пацаны на районе — размахивали кулаками, толкались, пытались схватить. Легионеры дрались как солдаты — ломали кости, выбивали дыхание, отключали сознание.

Когда всё кончилось, шестеро алжирцев лежали на полу. Один хрипел, держась за горло. Другой блевал кровью. Третий не двигался, отрубился. Остальные стонали, скрючившись. Дюбуа посмотрел на них сверху вниз. Нагнулся, схватил того, кто первый полез словами, за волосы, поднял голову. Лицо разбито, нос вдавлен, зубы выбиты. Глаза мутные, испуганные.

— Я убил восемнадцать человек в Африке, — сказал Дюбуа тихо, прямо в лицо. — Может, больше. Не считал точно. Все с оружием. Все стреляли первыми. Твой брат, если был там — тоже стрелял. И я не жалею. Понял?

Алжирец захрипел что-то, Дюбуа отпустил его голову, она ударилась об пол. Выпрямился, посмотрел на итальянца.

— Сколько за столы?

Итальянец молчал, смотрел на бойню, бледный.

— Сто евро, — выдавил он.

Ковальски кинул деньги на стойку, больше чем надо.

— За пиво тоже тут. Извини за беспорядок.

Вышли на улицу. Никто не преследовал. Дюбуа поправил куртку, вытер кровь с костяшек носовым платком. Не своя кровь. На других тоже брызги, ссадины, но все целы. Пошли дальше, по набережной, мимо кафе, мимо туристов, которые шарахались от них, видя лица, одежду, взгляды.

— Легко, — сказал Милош, довольный.

— Слабые, — согласился Попеску.

Янек потирал челюсть, получил зуб костяшками, синяк будет. Но улыбался.

Дошли до Рю Сен-Лоран, улица красных фонарей Марселя. Старые здания, неоновые вывески, девки в витринах, одетые в бельё, приглашающие жестами. Бордели на первых этажах, легальные, чистые, проверенные. Для туристов, для моряков, для солдат. Ковальски толкнул дверь заведения под вывеской «Рай». Внутри красный свет, музыка тихая, мягкие диваны, запах духов и табака. Мадам встретила у входа, пожилая, крашеная, с улыбкой профессиональной.

— Легионеры, — сказала она. — Давненько не видела. Сколько вас?

— Шестеро, — ответил Ковальски. — На час. Можем?

— Всегда. Сто пятьдесят евро с человека. Девочки на выбор. Напитки включены.

Заплатили, разошлись по комнатам. Дюбуа выбрал брюнетку, молодую, лет двадцати пяти, с усталыми глазами и поддельной улыбкой. Прошли в номер — кровать большая, чистая, зеркало на стене, тумбочка с презервативами и салфетками. Девка начала раздеваться, медленно, заученно. Дюбуа сел на кровать, закурил, смотрел.

— Ты с войны? — спросила она по-французски, с акцентом. Румынка, наверное, или украинка.

— Да.

— Куда ездил?

— Африка.

— Страшно там?

— Да.

Она разделась, подошла, начала расстёгивать его куртку. Руки опытные, быстрые. Дюбуа не сопротивлялся. Тело хотело тепла, близости, забвения. Хотя бы на час. Хотя бы ненадолго. Завтра снова будет Легион, казарма, приказ. Послезавтра — самолёт. Потом пустыня, жара, пули. Может, смерть. А сейчас была эта комната, эта девка, этот час купленного тепла.