Он занимался с ней молча, механически, без нежности, без слов. Тело делало своё, разум отключился. Потом лежал на спине, курил, смотрел в потолок. Девка принимала душ за перегородкой, шумела вода. Он думал ни о чём. Пустота внутри, привычная, удобная.

Час закончился. Оделся, вышел. Остальные уже ждали внизу, сидели на диванах, пили пиво, которое дала мадам. Лица довольные, расслабленные. Милош хлопнул Дюбуа по плечу.

— Нормально?

— Нормально.

Вышли на улицу. Ночь, холод, мелкий дождь. Пошли обратно к казармам, через пустые улицы, мимо закрытых магазинов, мимо бомжей на картонках. Город спал. Легионеры шли молча, плечом к плечу, как на марше. Братство без слов. Союз тех, кто завтра может умереть.

Вернулись в казармы к часу ночи, прошли караул, разошлись по баракам. Дюбуа лёг на койку, не раздеваясь. Закрыл глаза. Тело болело — от драки, от напряжения, от девки. Но в голове была ясность. Он сделал то, что хотел. Выпил, подрался, трахнулся. Выжил ещё один день. Завтра будет следующий.

Приказ есть приказ. А пока ты жив — живи так, как можешь. Жёстко, честно, без иллюзий.

Легион учил простым вещам.

Подъём был в пять утра, на два часа раньше обычного. Дюбуа проснулся от рёва Дюмона в коридоре, голос как сирена, режущий сон и похмелье.

— Подъём! Все в актовый зал! Пять минут! Боевая форма!

Барак ожил мгновенно. Легионеры срывались с коек, натягивали камуфляж, застёгивали ботинки, кто-то выругался, кто-то застонал. Дюбуа оделся быстро, автоматически, голова гудела после вчерашнего, во рту привкус табака и пива. Ковальски рядом морщился, потирал челюсть — синяк расцвёл фиолетовым пятном. Милош завязывал шнурки, лицо хмурое. Все чувствовали — что-то не то. Обычные построения не бывают в пять утра, после увольнительных.

Актовый зал был забит. Весь полк, человек триста, в боевой форме, невыспавшиеся, злые, настороженные. Офицеры у сцены, карта на стене, большая, Африка. На карте красным кружком отмечена точка в Центральной Африке. Банги. Столица ЦАР. Дюбуа знал это место. Слышал истории. Там шла настоящая резня — христиане против мусульман, правительство против повстанцев, все против всех. Город разделён на сектора, каждый день перестрелки, каждую ночь поджоги. Французский контингент ООН там держал позиции, но терял людей. Много.

Полковник Массон вышел на сцену. Старый вояка, седой, с лицом, обветренным тысячью маршей. Грудь в орденах и шрамах. Он не тратил время на вступления.

— Слушайте внимательно. Говорю один раз. Ночью повстанцы атаковали французские позиции в Банги. Аэропорт под обстрелом. Гарнизон блокирован, есть раненые, боеприпасы на исходе. Нам приказано немедленно перебросить два батальона на подкрепление. Вылет через шесть часов. Первая и вторая роты, плюс артиллерия и медики. Это не учения. Это боевая операция. Противник вооружён, мотивирован и готов убивать. Французское командование ожидает высоких потерь.

Тишина. Только гул вентиляции и чьё-то тяжёлое дыхание. Высоких потерь. Прямым текстом. Обычно офицеры говорили обтекаемо — «ситуация сложная», «будьте осторожны». Когда говорят «высоких потерь» — значит, всё плохо. Значит, будет мясорубка.

Массон продолжил:

— Обстановка следующая. Повстанческая группировка «Селека», пять тысяч боевиков, захватила три квартала на севере города. Вырезали христианское население, сожгли церкви, идут к центру. Французский гарнизон — сто двадцать человек — удерживает аэропорт и правительственный квартал. Боеприпасы на двое суток. Медикаменты на исходе. Эвакуация невозможна — аэропорт обстреливают из миномётов и РПГ. Наша задача — прорвать блокаду, обеспечить коридор, вывезти раненых, усилить оборону. Срок операции — неизвестен. Минимум две недели, максимум — пока не стабилизируется ситуация.

На экране за спиной Массона появились фотографии. Разрушенные дома, горящие машины, трупы на улицах. Много трупов. Женщины, дети, старики. Рубленые мачете, расстрелянные в упор. Дюбуа смотрел без эмоций. Видел такое раньше. Африка была такой — когда начинается резня, никого не щадят.

— Противник вооружён АК, РПГ, миномётами, техническими — пикапы с пулемётами. Есть информация о ПЗРК. Подходы к городу заминированы. Снайперы на крышах. Мирное население используют как живой щит. Правил нет. Женевских конвенций не соблюдают. Пленных не берут, наших — тоже. Если попадёте в плен — вас разрежут живьём. Видео выложат в интернет. Это не угроза, это факт. Уже три французских солдата так погибли в прошлом месяце.

Зал зашевелился. Кто-то выругался тихо. Кто-то сглотнул. Дюбуа не двинулся. Просто слушал, запоминал. Информация была важна. Знать врага — значит выжить дольше.

Массон кивнул капитану Леруа:

— Распределение по отделениям и брифинг — у командиров рот. Сборы — два часа. Проверка оружия и снаряжения — обязательна. Боекомплект полный, плюс дополнительные магазины. Бронежилеты, каски, аптечки. Берёте всё. Вылет в одиннадцать ноль-ноль. Опоздавших не ждём. Вопросы?

Вопросов не было. Или были, но никто не задавал. В Легионе не спрашивали «зачем» и «почему». Спрашивали «когда» и «как».

— По местам. Удачи, господа. И помните — вы легионеры. Вы не сдаётесь. Вы не отступаете. Вы выполняете приказ.

Строй распался. Легионеры потекли к выходам, молча, быстро, лица серьёзные. Дюбуа шёл вместе с Ковальски и Маликом. Поляк покачал головой:

— Банги. Пиздец. Слышал про это место. Там каждый день стреляют.

— Каждый час, — поправил Малик. — У меня кузен служил там в миротворцах. Говорил, что хуже Сомали.

— Весело, — хмыкнул Ковальски без веселья.

Вернулись в барак. Начали собираться. Дюбуа укладывал рюкзак методично, проверяя каждый предмет. Смена белья, носки, гигиена, спальник, пончо, сухпаи на неделю, таблетки от малярии, фильтры для воды. Всё по списку, ничего лишнего. Разгрузка: шесть магазинов по тридцать патронов, четыре гранаты, нож, мультитул, компас, фонарь, аптечка индивидуальная. Бронежилет — тяжёлый, керамические пластины, защита четвёртого класса. Каска с креплением для ночника. Наколенники, налокотники. Перчатки тактические. Очки баллистические. Платок для лица от пыли.

Оружие. FAMAS разобрал полностью, почистил, смазал, собрал. Проверил затвор, прицел, магазины. Патроны пересчитал — сто восемьдесят штук. Плюс коробка на двести в общем грузе. Гранаты проверил — чеки целы, корпуса без трещин. Нож наточил, испытал на ремне — резал как бритва.

Вокруг все делали то же самое. Барак гудел, как улей. Легионеры собирались на войну профессионально, без суеты, без паники. Кто-то шутил, натянуто, нервно. Кто-то молчал. Кто-то молился — Малик читал Коран, Попеску крестился. Янек писал письмо, быстро, корявым почерком. На случай если не вернётся.

Дюбуа ничего не писал. Некому было писать. Прошлое осталось в России, вырезано, забыто. Здесь у него не было никого, кроме Легиона. Если он сдохнет — его похоронят в полковом некрополе, поставят крест с именем Пьер Дюбуа, которое не было настоящим. И это было нормально. Так умирали легионеры — под чужими именами, на чужой земле, за чужие интересы.