Только это и держало его в живых.

Выехали в пять утра, когда небо только начинало сереть на востоке. Три грузовика, сорок человек, патроны, гранаты, вода. Цель — деревня Тахелт, сорок километров на северо-восток. Информация от Бертрана: там прячется оружие, там останавливаются боевики, идущие с севера. Может, правда, может, слухи. Проверить. Зачистить. Двигаться дальше.

Дюбуа сидел в кузове, проверяя магазины. Тридцать патронов в каждом, четыре магазина на разгрузке, один в автомате. Сто пятьдесят выстрелов. Достаточно. Две гранаты, нож, фляга. Всё на месте. Руки работали автоматически, мозг был пустой, тело готовилось к тому, что будет. Адреналин ещё не поднялся, это случится потом, когда начнётся. Сейчас была только концентрация, холодная и плотная.

Рядом Ковальски жевал резинку, челюсти двигались мерно. Малик читал молитву беззвучно, губы шевелились. Сантос смотрел в пустоту. Гарсия курил. Все делали то, что помогало им собраться перед боем. У каждого свой ритуал. У Дюбуа ритуалом была проверка оружия. Пять раз, десять, сколько нужно. Пока пальцы помнят, где что находится.

Грузовики шли по пустыне, петляя между камнями и кустами. Пыль висела облаком. Солнце встало, красное, злое, начало нагревать воздух. К семи утра было уже за тридцать. Деревня появилась внезапно, за грядой холмов — скопление глинобитных домов, может, двадцать построек, плоские крыши, узкие улочки. Загоны для коз. Колодец в центре. Пальмы, чахлые, пыльные. Дым от костров.

Грузовики остановились в полукилометре, двигатели заглушили. Тишина. Только ветер и далёкий крик козы. Леруа собрал командиров отделений, показал план на карте. Три группы: одна с севера, одна с запада, одна — резерв на выходе с юга. Окружить, войти, проверить каждый дом, собрать мужчин, обыскать. Оружие конфисковать, боевиков задержать. Правила просты: если стреляют — стрелять в ответ, если бегут с оружием — стрелять, если поднимают руки — не стрелять. Гражданских не трогать, если они не мешают. Женщин и детей — в сторону, под охрану.

— Сопротивление? — спросил сержант Дюмон.

— Возможно, — ответил Леруа. — Будьте готовы.

Развернулись, пошли. Дюбуа был во второй группе, северный заход. Десять человек, Дюмон впереди, пригнувшись, автомат на изготовку. Двигались быстро, перебежками, от камня к камню, от куста к кусту. Дюбуа дышал ровно, смотрел на дома впереди, на окна, на крыши. Где может сидеть стрелок. Где засада. Сердце билось чаще, адреналин начал подниматься, сладкий, липкий, сужающий зрение до туннеля. Пальцы крепче сжали автомат. Язык прилип к нёбу. Рот сухой.

Добрались до первого дома. Дюмон знаком показал: Малик, Гарсия — справа, Сантос, Попеску — слева, остальные — прикрытие. Дюбуа остался снаружи, прижался к стене, смотрел на улицу. Жара била в лицо, пот стекал в глаза, щипал. Слышал, как Малик бьёт ногой в дверь, как кричит по-арабски: «Выходи! Руки вверх!» Слышал женский визг, детский плач, мужской мат. Потом тишина. Малик вышел, мотнул головой: «Чисто».

Пошли дальше. Второй дом, третий. То же самое. Выбивали двери, орали, загоняли людей на улицу. Мужчин — на колени, руки за голову. Женщин — отдельно, с детьми. Обыскивали, проверяли документы, переворачивали всё в домах. Мешки с зерном, циновки, котлы, тряпки. Нищета и пыль. Никакого оружия. Только старый револьвер у одного деда, ржавый, без патронов. Конфисковали. Дед плевался и ругался, пока его не ударили прикладом в живот. Замолчал, согнулся, хрипел.

Выстрел прозвучал с юга. Один, потом очередь, потом длинная трель автоматного огня. Эхо покатилось по деревне. Дюбуа инстинктивно присел, автомат на плечо, палец на спуске. Дюмон в рацию: «Контакт? Докладывайте!» Треск, помехи, голос капрала из третьей группы: «Контакт, южная окраина, двое с оружием, отходят к пальмам, преследуем!» Ещё выстрелы, короткие, злые.

— Продолжаем, — рявкнул Дюмон. — Быстрее!

Вошли в следующий дом. Дверь не заперта, открылась легко. Внутри темно, воняет козьим дерьмом и прокисшим молоком. Глаза привыкали к полумраку. Комната маленькая, глинобитные стены, земляной пол. Очаг в углу, тлеющие угли. Женщина у стены, закрыла лицо платком, дрожит. Рядом двое детей, мелкие, грязные, с огромными глазами. Дюбуа обошёл комнату, проверил углы, заглянул за перегородку. Там ещё одна комната, пустая. Мешок в углу. Пнул ногой — высыпалась мука. Ничего.

Обернулся. Ковальски у двери, прикрывает. Малик обыскивает очаг, разгребает угли прикладом. Женщина закричала, что-то по-арабски, истерично, захлёбываясь. Малик не обратил внимания. Нашёл что-то, вытащил. Длинный свёрток, завёрнутый в тряпку. Развернул. АК-47, старый, потёртый, но смазанный, чистый. Магазин полный. Малик поднял автомат, показал Дюмону.

— Вот и гостинец.

Дюмон схватил женщину за плечо, развернул, сорвал платок. Лицо старое, морщинистое, в слезах. Орала что-то, плевалась. Дюмон ударил её по лицу, не сильно, больше для заткнись. Женщина захлебнулась, замолчала, смотрела с ненавистью.

— Где мужик? — спросил Дюмон по-арабски, ломано, с акцентом.

Женщина молчала. Дюмон ещё раз ударил, ребром ладони, коротко. Она упала на колени, кровь пошла из носа. Дети заплакали. Дюбуа смотрел на это без эмоций. Так было надо. Оружие значит боевик, боевик значит информация. Информация важнее, чем разбитый нос старухи.

— Говори, мразь, — Дюмон наклонился. — Где он?

Женщина ткнула пальцем на юг, в сторону пальм, всхлипывала, давилась кровью. Дюмон выпрямился, плюнул, вышел на улицу. В рацию: «Один боевик отсюда, ушёл на юг, направление пальмы. Вооружён. Уничтожить».

— Принято, — ответил голос Леруа.

Снаружи стрельба стихла. Потом снова очередь, потом тишина. Дюбуа вышел из дома, встал у стены, закурил. Руки не дрожали. Внутри была пустота, холодная, привычная. Он не думал о женщине, о крови на её лице, о плачущих детях. Это была работа. Грязная, мерзкая, но работа. Легион учил: если ты начинаешь думать, ты начинаешь ломаться. Не думай. Делай. Живи.

Привели троих мужиков из соседних домов, поставили на колени рядом с остальными. Человек десять уже сидели, руки за головами, лица хмурые, злые. Один плевался, его били, он замолчал. Обыскали всех, нашли ещё два ножа, один пистолет, старый французский МАС 50. Конфисковали. Забрали документы, фотографировали лица. Все мужчины выглядели одинаково: худые, обветренные, с чёрными бородами, в грязных галабиях. Кто из них боевик, кто просто пастух — без разницы. Все подозрительные. Все потенциально опасные.

С юга вернулась третья группа. Тащили тело. Мужик лет тридцати, худой, в тёмной одежде, грудь в крови. Бросили рядом с колодцем. Дюбуа посмотрел. Лицо было мёртвым, глаза открыты, смотрели в небо. Дырка в груди, размером с кулак. Вышла навылет, спина разворочена. Попали из пулемёта, наверное. Рядом положили АК, тоже старый, с деревянным прикладом.

— Ещё один сбежал, — доложил капрал. — Ушёл в горы. Не догнали.

— Чёрт, — выругался Леруа. — Сколько их тут было?

— Минимум трое. Один труп, один ушёл, один хрен знает где.