— Good. Теперь вы чистите, каждый день, после каждой стрельбы. Автомат грязный — you умер. Автомат чистый — you живой. Это главное правило.

Показал как смазывать, где ветошью протирать, как проверять затвор, боёк, пружины. Албанцы слушали, кивали, запоминали. Гордость ушла, заменилась вниманием. Поняли что этот человек может научить выживать, и лучше слушать чем умереть по глупости.

Потом разгрузка. Как носить магазины, где гранаты, где аптечка, где вода, как распределить вес чтобы бежать можно было, стрелять, не путаться в ремнях. Потом правила барака: койка заправлена углами острыми, вещмешок под койкой, автомат у изголовья, ботинки параллельно, форма сложена аккуратно. Чистота, порядок, дисциплина.

— Легион любит порядок, — объяснял Шрам. — Солдат с порядком живёт долго. Солдат с бардаком умирает быстро. Почему? Потому что в бою нет времени искать магазин, искать гранату. Надо знать где что, рука сама берёт. Автоматически. Это спасает жизнь.

К вечеру албанцы были вымотаны, но дисциплинированы. Двенадцать коек заправлены правильно, вещмешки убраны, автоматы вычищены. Сидели на койках, усталые, но довольные. Научились чему-то, почувствовали что становятся солдатами, не просто бандитами с оружием.

Арбен подошёл к Шраму, протянул руку:

— Спасибо. За… как сказать… за science. Извини за утро. Мы не знали кто ты.

Русский пожал руку, коротко, крепко.

— Теперь знаешь. Завтра продолжим. Учить стрелять, бросать гранаты, читать карту. Потом рукопашный бой, выживание, тактику. Много учить. Ты готов?

— Готов. Мы все готовы.

— Хорошо. Спать. Подъём в шесть. Утром пробежка десять километров с полной выкладкой. Кто отстал — наказание.

Арбен ухмыльнулся:

— Мы не отстанем. Албанцы сильные.

— Увидим.

Ночью барак был тихий. Албанцы спали мёртвым сном, устали за день. Шрам лежал на койке, смотрел в потолок. Двенадцать новобранцев, горячих, необученных, но перспективных. Если выживут первые полгода — станут хорошими солдатами. Если нет — пополнят список убитых, как Ковальски, как Янек, как десятки других.

Его задача — научить их не умирать. Передать опыт, знание, навыки. Это была неофициальная традиция Легиона — ветераны воспитывают новичков, жёстко, без сантиментов, но честно. Били если надо, ругали если тупили, но учили всему что знали сами. Потому что завтра этот новичок прикроет тебе спину в бою, и лучше чтобы он знал как это делать правильно.

Утром в шесть подъём, как обещал. Албанцы вскочили по команде, быстро, привычка уличная — спать чутко, просыпаться мгновенно. Оделись, взяли рюкзаки, автоматы, построились у барака. Шрам вышел, осмотрел строй. Ровный, тихий, дисциплинированный. Прогресс.

— Бегом марш!

Побежали за ним, через казармы, за ворота, по дороге вдоль моря. Десять километров с тридцатью килограммами на спине. Дышали тяжело, потели, но держались, не отставали. Арбен бежал первым, задавал темп, остальные следом, не жаловались. Албанская гордость не позволяла показать слабость.

Через неделю из двенадцати горячих албанских парней получилось отделение спаянное, обученное базовым навыкам, понимающее иерархию. Они не стали шёлковыми в смысле мягкими, но стали управляемыми, дисциплинированными, уважающими того кто их учит. Шрам был для них не другом, не братом, но наставником, авторитетом, человеком которого слушаются без вопросов.

Когда их отправили на полигон для полной подготовки, Арбен подошёл напоследок:

— Когда мы вернёмся, ты ещё будешь нас учить?

— Если выживете, — ответил русский. — Многие не выживают. Будьте умными, слушайте сержантов, не геройствуйте. Легион не любит героев, Легион любит живых солдат.

— Поняли. Мы вернёмся. Все двенадцать.

— Увидим.

Вернулось десять. Двое погибли на учениях — один утонул в марше через реку, рюкзак утянул вниз, не успел сбросить. Второй сломал шею, прыжок с парашютом, не раскрылся запасной. Остальные десять вернулись жёсткими, обученными, готовыми. Арбен стал капралом, получил своё отделение. Остальные распределились по секциям.

Через полгода они полетели в Африку, в Джибути, на новую миссию. Албанцы воевали хорошо, профессионально, не паниковали, не бежали, прикрывали товарищей. Шрам смотрел на них и думал — научил правильно. Ещё двое погибнут в следующем году, трое через два года, к концу контракта останется пятеро. Это была хорошая статистика для Легиона.

Он не гордился, не радовался. Просто сделал работу — превратил бандитов в солдат, дал им шанс выжить. Использовали они этот шанс или нет — их дело. Он только учитель, не бог, не спаситель.

Легион крутил мясорубку дальше, перемалывал новобранцев в ветеранов, ветеранов в трупы, трупы в медали и почести. Колесо вращалось, война продолжалась, Шрам служил.

Потому что приказ есть приказ. А если приказа нет — учи новичков, чтобы завтра они прикрыли твою спину.

Простая арифметика выживания.

Их привезли в сентябре, когда Марсель задыхался от последней волны летней жары, а море было тёплым и неподвижным как парное молоко. Новое пополнение, человек тридцать, прошедшие начальную подготовку в Обани, присягнувшие, получившие новые имена и документы. Разных национальностей — румыны, поляки, несколько африканцев, трое латиносов. И семеро из СНГ — Казахстан, Узбекистан, Украина, Россия.

Шрам услышал их раньше, чем увидел. Шёл мимо плаца, где новобранцев строил капрал Бертран, объяснял распорядок, показывал казармы. И вдруг — русская речь, чистая, неломаная, родная. Слова летели сквозь жаркий воздух, резкие, знакомые до боли:

— Бля, жара пиздец какая. Хуже чем в Ташкенте.

— Да ладно, в Караганде летом так же ебашит.

— В Донецке не так. Там степь, ветер хоть есть.

Легионер остановился как вкопанный. Язык который он не слышал годами, не говорил, не думал на нём, заткнул глубоко, похоронил. И вот он здесь, живой, звучащий, бьющий по ушам, по мозгу, по чему-то внутри что давно окаменело. Русский язык. Не ломаный, не с акцентом, а настоящий, матерный, уличный, простой.

Повернул голову, посмотрел на строй. Семеро стояли кучкой в дальнем конце — выделялись сразу, славянские лица, светлые волосы у некоторых, говорили между собой тихо, но слышно было. Молодые все, от двадцати до двадцати пяти. Один высокий, худой, скулы широкие — казах, наверное. Другой приземистый, шея бычья, татуировки на руках видны из-под рукавов — зона, значит, отсидел или из банды. Третий очкарик, интеллигентного вида, но руки рабочие — может беглец какой, может должник. Остальные четверо обычные, среднестатистические парни из постсоветских городов, ничем не выделяющиеся.

Бертран заметил Шрама, кивнул: