— Хорошо. Мина спасла нас. Если бы не она — резали бы во сне.

— Везение.

— Везение, — согласился сержант. — Но везение кончается. Надо усилить охрану, поставить больше мин, датчики движения. Они ещё попытаются.

Русский кивнул, встал, пошёл помогать медикам. Перевязывали раненых, останавливали кровь, кололи морфин тем кто орал от боли. Попеску грузили на носилки, понесли в лазарет — шансы пятьдесят на пятьдесят, пуля не задела артерию, но кишки пробиты. Драгана зашили на месте, перевязали туго, он стиснул зубы, не застонал ни разу.

Трупы боевиков оттащили за периметр, свалили в кучу. Утром сожгут или закопают. Своих четверых накрыли брезентом, положили в тень. Завтра отправят домой, в цинковых гробах, с флагами, с почестями. Легионеры не оставляют своих.

К часу ночи навели порядок, заняли новые позиции, выставили удвоенную охрану. Костёр не разжигали больше. Сидели в темноте, курили, молчали. Никто не спал, адреналин ещё в крови, уши звенели, руки дрожали.

Шрам сидел у стены, автомат на коленях, смотрел в темноту. Вспоминал бой — нож в шею боевика, тёплая кровь на руке, хрип умирающего. Лицо боевика, близко, в двух сантиметрах, глаза широкие, испуганные, потом пустые. Убил в рукопашную, не первый раз, но каждый раз по-своему. На расстоянии убивать проще — не видишь глаз, не чувствуешь дыхания, не слышишь последнего вздоха. Вблизи смерть интимная, личная, остаётся в памяти.

Но память можно заткнуть. Сигаретой, усталостью, следующим боем. Память солдата короткая, иначе сойдёшь с ума.

Рассвет пришёл медленно, грязно-серый. Банги проснулся, начался новый день войны. Легионеры похоронили своих, сожгли чужих, укрепили периметр. Жизнь продолжалась.

Но больше никто не сидел у костра вечерами. Не играл в карты, не пел песен. Урок усвоен. Расслабишься — умрёшь. На войне нет передышки, нет безопасности. Есть только бдительность, автомат и готовность убивать первым.

Легионеры в Банги. Шрам среди них. Живой, окровавленный, молчаливый. Выживший ещё одну ночь.

Сколько ещё таких ночей — никто не знал.

Построились в пять утра, когда небо только начинало сереть на востоке. Леруа дал брифинг короткий, без лишних слов:

— Ночная атака была со стороны восточных кварталов. Значит, там их база, укрытия, может, склады. Идём туда, прочёсываем, зачищаем. Всех мужчин боевого возраста — задерживать для допроса. Кто сопротивляется, кто бежит, кто с оружием — стрелять без предупреждения. Женщин и детей — отдельно, но проверять. Вопросы?

Вопросов не было. Все поняли. После ночного нападения, после четверых убитых часовых с перерезанными горлами, после часового боя в темноте — никто не хотел церемониться. Боевики нарушили все правила, напали ночью, резали спящих. Ответ будет соответствующий.

Три секции, сто человек, четыре БТР. Выдвинулись в шесть, когда солнце поднялось, но свет ещё был серый, рассеянный. Шли через разрушенные кварталы, где уже зачищали позавчера, мимо сгоревших пикапов, мимо трупов прошлых боёв — раздувшихся, чёрных, воняющих. Мухи поднимались тучами. К восточным кварталам подошли к семи утра.

Квартал был жилой, ещё живой. Дома целые, на верёвках сушилось бельё, из труб шёл дым — готовили завтрак. Люди на улицах — женщины с кувшинами, дети бегали, козы паслись на пустыре. Увидели легионеров, замерли, потом начали разбегаться, прятаться, загонять детей в дома, захлопывать двери.

— Окружить квартал! Никого не выпускать! — приказал Леруа.

БТР развернулись, заняли все выходы. Пехота растянулась цепью, перекрыла переулки. Капканом накрыли весь квартал, человек пятьсот внутри, может, больше. Дюмон повёл свою секцию с севера, входили в дома методично, быстро.

Первый дом — дверь выбили ногой, ворвались. Внутри семья: мужик, женщина, трое детей. Мужик лет сорока, худой, борода седая, глаза испуганные. Руки поднял сразу, закричал что-то по-арабски, может, «не стреляйте», может, «я мирный».

— Наружу! Быстро! — рявкнул Дюмон по-французски, потом по-арабски ломано: — Барра! Барра!

Семью вытолкали на улицу. Мужика к стене, руки за голову. Обыскали — ничего, только нож кухонный. Посмотрели на руки — мозолей нет, грязь под ногтями, пахнет козами. Пастух, может. Или крестьянин. Или боевик, прячущийся под видом крестьянина.

— Смотри на меня, — Шрам подошёл вплотную, посмотрел в глаза. Мужик дрожал, отводил взгляд, бормотал молитву. — Ты воевал? Стрелял? Где оружие?

— Ла, ла! — нет, нет — мужик качал головой. — Ана фалях! — я крестьянин.

Легионер осмотрел его. Одежда грязная, старая, под ногтями земля. Но руки без мозолей от мотыги, зато указательный палец правой руки потёрт, мог быть от спускового крючка. Или от чего угодно. Неоднозначно.

Пьер посмотрел на Дюмона. Сержант пожал плечами:

— Возьми с собой. Допросят потом.

Мужика связали пластиковыми стяжками, руки за спину, посадили на землю у стены. Женщину и детей оставили в доме, сказали не выходить. Пошли дальше.

Второй дом — пустой, жильцы сбежали, оставили всё. Котёл на огне, рис варился. Обыскали быстро, в углу нашли патроны — десяток штук, к АК, завёрнутые в тряпку. Значит, здесь боевик жил. Или просто хранил на всякий случай. Не важно. Патроны — доказательство.

Третий дом — мужик молодой, лет двадцать пять, пытался убежать через заднее окно. Милош поймал, ударил прикладом в живот, скрутил. Тащили наружу, мужик сопротивлялся, орал, плевался. Бросили на землю лицом вниз.

— Почему бежал? — спросил Дюмон на ломаном арабском.

Мужик не отвечал, только дышал тяжело, смотрел в землю. Обыскали — ничего. Посмотрели руки — мозоли на ладонях, на указательном пальце потёртость чёткая. Держал оружие, стрелял. Плечо правое — синяк старый, от отдачи автомата.

— Ты боевик, — сказал Дюмон. Не вопрос, утверждение.

— Ла! Ана… — мужик начал оправдываться, но Дюмон махнул рукой.

— Заткнись. К стене.

Поставили к стене дома, руки за голову. Ковальски держал автомат направленным на него. Мужик дрожал, бормотал молитву, плакал. Моча потекла по штанам.

— Стрелять? — спросил Ковальски у Дюмона тихо.

Сержант посмотрел на пленника, подумал секунду.

— Стреляй.

Очередь короткая, три выстрела. Мужик дёрнулся, ударился о стену, сполз вниз, оставляя красный след. Замер в луже крови.

Женщина выбежала из дома напротив, закричала, увидела труп. Бросилась к нему, упала на колени, завыла. Легионеры не остановили, прошли мимо. Не их дело.

Четвёртый дом — двое мужиков, оба средних лет. Один с автоматом старым, ржавым, прятал под кроватью. Нашли сразу, первым делом проверяли под кроватями, под досками пола, в кучах тряпья. Обоих вывели, поставили к стене.