— Товарищ майор, домой?

— Домой, — кивнул Герман.

Машина мягко качнулась, выехала со двора и покатила по вечерним улицам Неборска. В окнах домов то и дело мелькали квадраты тёплого света, редкие прохожие спешили мимо, запах угольного дыма висел над кварталами плотным пледом. Все казалось упорядоченным, тихим — не как в его времени.

С каждой минутой у него внутри поднималось странное чувство — смесь тревоги и странного, непривычного тепла. Его ждут. Его дом. Женщина. Ужин.

Машина остановилась у четырёхэтажного дома из красного кирпича. Лейтенант выскочил из машины и открыл ему дверцу.

— Доставил. Спокойной ночи, товарищ майор. Я завтра заеду за вами в восемь.

— Да, хорошо ступай…

Поднимаясь по лестнице, Герман чувствовал запахи подъезда — варёной картошки от соседей, чуть сырости, старой краски, подгоревшей каши, кислых щей и гуталина каким сапоги смазывали. На втором этаже кто-то слушал радио — тихо играло что-то лирическое.

Перед своей дверью он собрался, но не успел нажать звонок, как ключ повернулся в замочной скважине и дверь мягко открылась.

Лида стояла в прихожей — светлая домашняя кофта, на плечи наброшен тёплый, вязанный платок, волосы убраны в простую, аккуратную причёску. Она не выглядела женщиной, пережившей великие драмы, скорее — женщиной, которая слишком долго ждала тепла.

— Коля… — сказала она едва слышно, и в её голосе не было ни подозрения, ни тревоги. Только забота.

Она помогла ему снял шинель и аккуратно повесила её на тремпель.

— Иди мой руки, я уже всё подогрела.

На кухне пахло жареной курицей, луком и свежим хлебом. Лида поставила на стол глубокую эмалированную миску с горячим картофельным пюре, тарелку с хрустящей жареной курицей, салат из солёных огурцов и сметаны. Всё — скромно, но невероятно по-домашнему.

Герман ел молча первые минуты — он проголодался сильнее, чем думал. Лида смотрела на него с мягкой улыбкой, но не назойливо.

— Тяжёлый день? — спросила она, наливая ему компот.

— Да. Пришлось много бумаги разбирать… и людей слушать и преступников ловить. Такой первый рабочий день был насыщенным, что просто пропасть…

— Коля… а я сегодня целый день места себе не находила, ты так внезапно появился…я никак не могу привыкнуть к мысли,что ты теперь рядом. И ведь подумать только, если б тебя не вызвали и на тебя не напали грабители, получается я бы ничего о тебе так и не узнала. Я как подумаю об этом и мне становится страшно…Страшно, что я могла разминуться с тобой.

Герман откинулся чуть назад, выждал паузу, чтобы придать лицу более задумчивое выражение словно он обдумывает её слова.

— Лида, я потерял память ещё до того, как меня избили возле станции. Я уехал, как ты знаешь на эту… как её? Повышение квалификации, ну и в каком-то месте, кто-то дал мне по голове, меня лечили, потом согласно моим документам отправили в Москву на эту…стажировку, но так как я ничего не помнил о своей прошлой жизни, то длительное время жил там, пока меня не направили для оказания правовой помощи городку этому…Неборску. А когда меня на станции ещё раз по голове стукнули тут то у меня в голове и прояснилось, и я начал вспоминать о тебе.— Герман сам удивился насколько складно получилось у него всё разложить по полочкам объясняя долгое отсутствие её настоящего мужа, то бишь в данном случае его.

Лида чуть наклонила голову:

— Знаешь, с того момента, как увидела тебя в больнице всё время думаю… Ты вернулся — и я будто снова учусь быть рядом. Тебя как будто мало дома… и я хочу… ну… — она смутилась. — Хочу чувствовать, что мы по-прежнему вместе.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Этот взгляд был чистым, без хитрости. Женщина, которая просто хочет быть нужной.

— Я понимаю, Лида. И я постараюсь быть ближе. Честно.

Она улыбнулась — маленькой, хрупкой улыбкой, в которой было столько облегчения, что у него всё сжалось внутри.

Они говорили ещё долго — о соседях, о том, что надо бы починить шкафчик в прихожей, что Маша с третьего этажа просила вернуть книгу. Разговор тёк ровно, уютно. Лида рассказывала о мелочах, он слушал, поддакивал, вовремя вставлял фразы. И чем дольше это длилось, тем легче находились слова. Он будто вписывался в жизнь, которая ждала его без него.

Когда ночь опустилась окончательно, Лида подошла к нему, осторожно положила руку ему на плечо.

— Ты не замёрз спать на диване? — почти шёпотом спросила она.

Он поднялся, и она будто сама шагнула ближе. Их разделяла всего пара сантиметров — почти ничего.

Сначала была неловкость — словно двое, которые слишком долго не позволяли себе касания, теперь вспоминали, как это делается. Лида коснулась его груди, как будто проверяла, настоящий ли он. Он обнял её — аккуратно, почти боясь спугнуть. Она дрогнула, вдохнула чуть глубже, прижалась щекой к его плечу. И в этой минуте растворилась пустота обоих. Не было чужеродности — только голод по теплу, по любимому человеку рядом.

Она первой подняла лицо, её губы дрогнули. Он наклонился. Поцелуй вышел осторожным — но тёплым, настоящим. Лида отвечала так, будто её долго держали в темноте и наконец вернули свет.

Неловкость быстро уступила место близости. Той, что не требует слов, а только дыхания. Лида вела его в комнату, не выпуская его руки. Шаг, другой — и уже стены казались мягче, темнее, уютнее. Он чувствовал её запах — тёплый, домашний, живой. Она расстёгивала его рубашку медленно, словно боялась ошибиться, но при этом — нуждалась в нём всем телом. Он отвечал ей так же — осторожно, но жадно, вспоминая, каково это: женщина рядом, горячая кожа, неторопливые движения, тяжёлый, прерывистый вдох.

Страсть пришла не бурей, а теплом — густым, накопленным, долгожданным. И когда они наконец были рядом полностью, без барьеров, всё между ними будто расправилось — тёплое, живое, настоящее. Лида держала его крепко, будто боялась, что он исчезнет снова. А он отвечал, потому что впервые за долгое время чувствовал себя не беглецом во времени, а мужчиной, которого ждут.

Когда тишина накрыла их после, Лида лежала рядом, чуть касаясь его плеча ладонью. Не спрашивала ничего. Не искала подвохов. Только была — рядом.

— Спасибо, что пришёл вовремя, — прошептала она.

И Герман понял: тонкие ниточки, которыми она тянулась к своему мужу, сейчас тянулись уже к нему. И он держал их — аккуратно, но крепко.

Она провела своей ладошкой по его лицу и спросила:

— Коль, а откуда у тебя этот шрам на лице?

— На задание…под нож одного беспредельщика попал…случайно.— Герман лежал на спине гладя рукой по спине Лиду глядя в темноте в потолок.

Она поцеловала его в шею.

— Ты не спросил меня, чем я занимаюсь?!

— А чем ты занимаешься?

— Тебе это правда интересно или просто делаешь вид?

— Правда интересно, потому что делаю вид.— Он усмехнулся слегка ущипнув её за поясницу от чего она засмеялась.

Я работаю не на заводе, не в горисполкоме. Там… место другое. Оно носит кодовое название “Перепутье”.

Её голос стал ещё тише, но слова лились чётко, словесный рисунок будто выстраивался заранее. Герман слушал первые фразы, и что-то в мозгу — усталость, воспоминания чужой жизни — заставляло его подстраиваться под чужой темп и это начало мягко убаюкивать его.

— Это не какая-то химия или радиотехника в чистом виде, — продолжала Лида. — Это попытка понять, как ведут себя не только вещи, но и события, когда их “перекладывают” в иное положение времени. Мы — команда учёных, инженеров и техников — изучаем участки, где ландшафт, поле и, если можно так сказать, “плотность времени” меняется. Сначала мы научились находить такие места. Потом — формировать их так, чтобы они были устойчивы хоть пару секунд. Потом — увеличивать это время.

Она называла цифры неохотно, как будто боялась произнести их вслух, но всё же упоминала детали, которые делали рассказ живым: шум генераторов, запах озона, лёгкая дрожь в металлических конструкциях, когда включали коррекционные катушки.