Уже у двери Эльвира вдруг кое-что вспомнила и обернулась:

– Скажите, доктор, а у покойного Круглова были какие-нибудь тяжелые заболевания?

Тезка главы администрации Иван Павлович Сыромятов снял очки и положил их на стол.

– Ох, Федор Игнатьевич, Федор Игнатьевич, – пропел он. – Вы знаете, он был здоров, как космонавт. Даже давление было в норме, что для его возраста удивительно.

– И сердце? – спросила Эля.

– И сердце в полном порядке, – кивнул фельдшер. – Я ведь и сам удивился, когда он умер. Такой здоровый человек. Жить да жить… Вы знаете, Эльвира Степановна, между нами говоря, – Сыромятов пристально посмотрел на Березкину. – Нет тут никакого ботулизма. И я думаю, эти товарищи из роспотребнадзора зря теряют время.

Эльвира вернулась к столу и села напротив Сыромятова.

– Почему вы так думаете?

– Ну, во-первых, если бы дело было в курице и яйцах, то как минимум два-три человека уже бы явились ко мне со всеми симптомами. Тишина. А Круглов у нас когда умер? Правильно, двое суток прошло. Ботулизм, как я говорил, проявляет себя почти сразу. Во-вторых, у Круглова никаких симптомов не было, я вдову опрашивал. И так быстро от ботулизма не умирают. Тут что-то другое.

– Вы сказали, два-три человека уже бы пришли к вам со всеми симптомами. Так за дверью полдеревни ждет, смею заметить, – возразила Эля.

Сыромятов коротко хохотнул и потер седые виски.

– Это, Эльвира Степановна, банальная паника. Вот и все. Готов поклясться, все эти люди здоровы.

– А что же тогда, по-вашему, случилось с Кругловым?

– Не могу знать, – наклонив голову вбок, мягко сказал фельдшер. – Я могу только дать вам подсказку. Ни инфаркт, ни оторвавшийся тромб, ни этот ботулизм – ничего из этого не является причиной смерти Круглова. Все это мимо. Смерть Круглова – загадка, которую разгадать придется вам, – пафосно закончил мужчина.

– Послушайте, Иван Павлович. Наш медэксперт, который выявил ботулотоксин в крови Круглова, очень опытный специалист.

Сыромятов приложил ладони к груди и мягко сказал:

– Я нисколько не сомневаюсь в компетенции коллеги. Но остаюсь при своем мнении.

Он выглядел спокойным и уверенным. Но Эле в эту минуту было сложно принять его слова за истину, потому она лишь покачала головой, вежливо попрощалась и вышла.

Домой она вернулась ближе к обеду и увидела на крыльце скучающего Ваську Силантьева. У его ног лежал топор с отполированным белым лезвием.

– Ты чего тут? – насторожилась Эльвира.

Васька поднял голову на голос, вскочил на ноги и застенчиво улыбнулся:

– Так вы же это… просили дрова переколоть? Не надо уже?

– А-а-а, я и забыла. – Эльвира облегчённо выдохнула, вошла в калитку, затем кивнула на поленницу.

– Можешь приступать.

Васька кивнул, схватил топор и двинулся к поленнице. Эльвира забралась на крыльцо, отворила дверь и посмотрела на худощавого парня.

– Вася!

Васька обернулся.

– Что ты делал вчера вечером?

– Ничего, дома сидел с Валюшкой, – пожал он плечами. – А что?

– Да так, ничего. Хотя, – Эля спустилась с крыльца и двинулась к забору, где под куском фанеры лежала вчерашняя страшная находка. Она нагнулась, развернула мешок так, чтобы было видно животное, и поманила рукой Ваську. – Гляди.

Она указала пальцем на мертвую кошку, а сама внимательно посмотрела в Васькино лицо.

– Ох ты… Ничего себе! Нашла место, где крякнуть, – воскликнул парень. На его лице отразилось искреннее изумление.

– Не знаешь, чья кошка? – спросила Эля.

Васька нахмурился, присел на корточки перед мертвым животным. Затем мотнул головой:

– Не-а. У нас в Муравушках их полно. Стерилизовать-то некому, вот и плодятся. А она давно тут у вас лежит?

– Вчера на крыльце нашла, – призналась Эля. Васька поднял голову и вопросительно глянул на нее. В его взгляде читалось: «Кто это так, Эльвира Степановна, вам подгадил?», но вслух он ничего не сказал.

– Дайте лопату, если есть, – Васька выпрямился.

– Зачем?

Парень странно глянул на нее:

– Так это. Закопать надо. Не будет же она здесь все время лежать.

Эля хлопнула себя по лбу. Это все бессонная ночь и разболевшийся живот. Из-за этого она тормозит.

Лопата нашлась за кладовой. Васька забрал мешок с мертвым животным и ушел. Вернулся он через полчаса и сразу принялся рубить дрова.

Весь обеденный перерыв Эля просидела за столом, пила черный чай и уныло глядела в окно. Кроме чая ничего больше не лезло. Да и не было ничего, Эля ведь не успела закупиться в магазине, а теперь его и вовсе закрыли на неопределенное время. Надо подумать, где брать продукты. Не может же она Настю Буранову все время объедать. И когда теперь этот магазин откроют? В десятом часу утра расторопные сотрудники РПН, изъяв из магазина курицу, уже уехали к Ольге Кругловой проверять ее домашние консервы и закрутки.

Эле вспомнился фельдшер Сыромятов. Что, если версия, что Круглов отравился магазинной курицей или домашними закрутками, не подтвердится? Что, если фельдшер прав – ни инфаркт, ни тромб, ни курица не виноваты? Но ведь яд обнаружен в крови покойника. Это факт. Откуда тогда?

Подумав о покойнике, она нахмурилась. Почему-то теперь стало казаться, что в смерти обычного старика затаилась какая-то странность, которую пока не видно. Эля почти физически ощутила, что будто бы нужно чуть-чуть приоткрыть ширму, и тогда за этой стариковской смертью откроется что-то ужасающее.

Березкина тряхнула головой, отгоняя плохие мысли. Быть может, недосып и расстроенный кишечник так мрачно на нее влияют. Конечно же, сотрудники РПН подтвердят, что заражение произошло от курицы. Или от маринованных грибов Кругловой. Иначе и быть не может. А фельдшер. Фельдшеру просто скучно в этой деревне, потому и выдумывает всякое.

Вот "ночной доброжелатель" с мертвой кошкой – вот это действительно странно и непонятно. Кто этот человек? Зачем он так с Элей?

Петр Титов размазывал слезы по небритым щекам. Несмотря на то, что Петр наружностью Илья Муромец, в душе он всегда был трепетным и нежным, потому часто, вопреки расхожей фразе, что мужчины не плачут, глаза у него были на мокром месте.

Пенек, на котором он сидел, больно втыкался в зад сучком, но Петр будто не замечал. Он несколько раз больно зажмурил глаза, чтобы выдавить слезы, но те кончились, ведь недаром говорят, что у мужчины слеза скупая. Надо бы экономнее плакать. Но Петр на слезах экономить не умел.

Мужчина достал из нагрудного кармана смятую пачку сигарет и закурил. Дым был таким плотным и едким, что, если бы Петр мог слышать комаров, то услышал бы как они закашлялись. Естественно, в своем горе Петр не услышал кашляющих комаров, а если бы услышал, то все равно бы не пожалел и продолжил выпускать ядовитые клубы дыма. Наконец, он сам закашлялся и с ненавистью раздавил окурок ботинком.

Он уронил кучерявую голову на грудь и стал сосредоточенно изучать хвойную землю. Рыжих муравьев, батрачивших во имя светлого будущего. Божью коровку, красной маковкой застывшей на желтеющей травинке. Вот божью коровку по необъяснимой причине стало жалко. Чего ты тут? Одна. Прям, как я – один-одинешенек на этом белом свете.

Новая порция слез уже закипала в могучей груди Петра, но он их подавил. Он поднял голубые глаза к небу и задался немым вопросом: «Как быть?».

По небу летели облачка, не обращая внимания на горе Петра, да и на него тоже. Равнодушные, жирные облачка. Смотреть на такое равнодушие больно и Петр посмотрел прямо перед собой. А прямо перед ним стеной стоял дощатый, прогнивший забор. Зеленая калитка. Бабка Митрофаниха. Местная колдунья. И… Внезапно Петра осенило. Вот кто может ему помочь! Больше ни минуты не раздумывая, мужчина вскочил на ноги.

Не дай бог кто-то увидит, что он идет к Митрофанихе. У зеленой дощатой калитки он остановился, воровато оглянулся и шмыгнул во двор. Кажется никто не увидел.