За окном, забранным железной решеткой, промелькнула голова статной Олюшки Кругловой, жены покойного Игнатыча. Все ее за глаза Олюшкой кличут за добрую натуру и щедрость.

Женщина вошла в магазин. В белой, как молоко, руке Олюшки виднелась бумажка с черным печатным текстом. Все замолчали. И лишь чье-то несуразно громкое «здравствуйте» нарушило эту секундную тишину.

Олюшка не удостоила ответом вежливого односельчанина, протолкнулась к прилавку и, испепеляя Милку бешеным взглядом, заорала:

– Ты по какому праву население травишь?! Душегубка! Как тебя земля носит?

Милка открыла рот, выпучила глаза, да в таком виде и оцепенела. Немудрено. Потому что эти крики предназначались для ее ушей.

– Что случилось? – Пришла, наконец, в себя продавщица.

– Читай! – Олюшка швырнула в нее бумажку. Но лист, не долетев до ее лица, красиво лег на прилавок, и Милка дрожащими руками подняла его. На листке черными буквами было написано «Судебно–медицинская экспертиза».

Милка непонимающе взглянула на Олюшку.

– Что это?

– А то, что мой муж отравился твоей курицей! Ботулизм! Ты его погубила! Отравила моего мужика! – Слова Олюшки Кругловой хлестали, как звонкие пощечины.

Народ ахнул, почти синхронно сделал шаг от прилавка, словно на нем уже кишели бактерии Клостридиум ботулинум.

За окном послышалось ворчание «буханки» и в магазин вошли трое сотрудников РПН, Терентьев и во главе процессии лейтенант Эльвира Березкина. Эля была бледной после бессонной ночи.

– Товарищи! – громко обратился к народу Терентьев. – Просим вас покинуть помещение. Есть основания полагать, что здесь продаётся заражённая ботулотоксином продукция. Если кто-то купил курицу, то ни в коем случае ее не употребляйте! Так же и куриные яйца из этого магазина тоже не ешьте.

Народ кинулся на улицу, лишь Милка застыла с листком бумаги в одной руке и с пачкой макарон в другой.

После того как сельчане покинули магазин все до одного, сотрудники РПН занесли в помещение какое-то оборудование, костюмы защиты и прямо там стали переодеваться.

– Так. Мы будем работать, – бесцветно сказал один из сотрудников, – магазин закрывается. Вы, глава, и вы, участковый, здесь пока не нужны.

Терентьеву и Березкиной ничего не оставалось, как выйти. Потоптавшись у магазина, они отправились в администрацию.

В конце улицы виднелся красный крест на деревянном доме. Медпункт. Около него, несмотря на раннее время, толпился народ. Фельдшер Иван Сыромятов что-то громко говорил, а люди наседали на него, размахивая руками.

Эля дотронулась рукой до своего живота. Надо бы зайти к доктору и попросить какие-нибудь лекарства. Не дело, если ее организм дает сбой в первые же дни работы.

Она сказала Терентьеву, что на работу придет позже, и отправилась в медпункт. Пока она шла, то видела, как Сыромятов открыл дверь, и толпа ввалилась внутрь медицинского учреждения. У фельдшера сегодня явно аврал на работе.

– Все к доктору, а что произошло? – громко спросила Эльвира, когда вошла. Десятки людей, заполнивших и без того тесное помещение, беспокойно переговаривались, размахивали руками и охали. На вошедшую никто не обратил внимание. Все стояли у кабинета, на двери которого висела пошарпанная табличка «Фельдшер».

– Что случилось?! – снова спросила Березкина и стала пробираться сквозь толпу к кабинету.

– Не толкайтесь, женщина! Не видите, тут очередь? – прошипела седовласая бабушка.

– Какая я вам женщина? – взвилась Эля. – Я ваш участковый. Лейтенант Эльвира Березкина.

Люди замолчали и как по команде уставились на участкового.

– Вот дожили! – пробурчал в возникшей тишине чей-то мужской голос. – Баба – участковый! Где это видано?

Эльвира метнула гневный взгляд по толпе, выискивая нахала. Нахалом оказался маленький плюгавый мужичок в восьмиклинке. Он стоял прямо у двери фельдшера. Эля решительно шагнула к нему и, глядя в его водянистые голубые глаза, отчеканила:

– Гражданин, представьтесь, пожалуйста.

Помещение замерло, как будто люди внезапно превратились в восковые фигуры. Мужичок стушевался, что-то пробурчал себе под нос, затем выдавил:

– Яков я.

– Яков. – Не сводя строгих глаз с него, Эля холодно проговорила: – Я с отличием закончила полицейскую академию, прошла военную подготовку. Имею дипломы и государственные награды. И сейчас я при исполнении. А вы меня как назвали? Баба?

Правая бровь Эли иронично изогнулась. От лица Якова отхлынула кровь, и теперь и он стал восковой куклой.

Из толпы отделилась женщина лет сорока со скандальным выражением лица и яростно закивала:

– И прально, товарищ участковый! Прально говорите! Совсем распоясались, ни-икакого уважения!

– Ну ты-то куда, а? Ты-то куда? – ожил Яков, глядя на скандалистку испуганными глазами. Женщина как будто этого и ждала. Поставив руки в бока и вытянув шею к Якову, она закричала:

– О, гляди, раскудахтался! Ты прежде чем рот свой открывать, хоть думай своей куриной башкой, кто перед тобой! – Она постучала себе кулаком по лбу, затем ткнула пальцем в Эльвиру: – Видишь, человек при исполнении?! Куда ты со своим худым умом лезешь?!

Лицо Якова стало свекольным, он порывался что-то сказать, но звонкая трескотня женщины не останавливалась:

–… Бездельник! Язык как помело! Шел бы лучше работать!

– Без тебя разберусь, куда мне идти! – огрызнулся мужчина.

У Эли зазвенело в ушах от крика женщины.

– Отставить ругань! – рявкнула она.

Женщина вздрогнула и смолкла. Яков глянул на Березкину виноватыми глазами и принялся оправдываться:

– Я извиняюсь, не со зла же, я ж ниче против женщин не имею. Извиняюсь я.

– Впредь следите за языком, – ответила Эльвира и воззрилась на толпу: – Ну? Кто-нибудь мне скажет, почему здесь полдеревни?

– Так известно – почему! – звонко рявкнула скандалистка. – Ботулизм!

– У всех, что ли? – опешила Эля.

Скандалистка дернула плечом, оглядев Элю с таким изумлением, словно Эля – ребенок, и не понимает элементарных вещей.

– Дык, конечно! Все в одном магазине закупаемся. Эту Милку Карпову посадят, да? – И не дожидаясь ответа Березкиной, она злорадно воскликнула: – Давно пора! Сколько можно травить население!

– Ее в первую очередь будут судить! – крикнул какой-то умник.

– И пра-ально!..

Толпа загудела, как будто не в очереди к доктору стояла, а на суде, где решалась участь Милы Карповой.

Дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышел рябой дед. Ворча, он грубо растолкал всех руками и поковылял к выходу. Яков уже хотел нырнуть в кабинет, как тут его вытолкнул сам фельдшер Сыромятов.

Все уставились на доктора, а тот поднял ладони вверх и спокойно, но громко сказал:

– Дорогие односельчане! Я понимаю ваше беспокойство, но, пожалуйста, сначала выслушайте меня. Ботулизм проявляет себя почти сразу. Если у вас наблюдаются боли при глотании, сухость во рту, тошнота, рвота, диарея, то я осмотрю вас! У кого нет перечисленных симптомов, попрошу на выход, не занимайте очередь без веских причин!

Элю окатило горячей волной. Тошнота, диарея! Неужели она каким-то образом успела заразиться ботулизмом?

Люди стали переглядываться.

– У меня сухость во рту и боль при глотании! – испуганно воскликнула давешняя скандалистка.

– А ты ори поменьше!.. – усмехнулся кто-то в толпе.

Женщина вытянула шею, злыми глазами выискивая весельчака. Эля поняла, что сейчас снова начнётся скандал. Она протиснулась к фельдшеру и тихо сказала:

– Доктор, у меня диарея и тошнота. Кажется, у меня ботулизм.

Сыромятов оглядел девушку в полицейской форме и кивнул на кабинет:

– Заходите, товарищ участковый.

После короткого опроса, фельдшер заключил, что у Эли банальное отравление. Дал ей лекарство и посоветовал не поддаваться всеобщей панике. Эля, было, обиделась, но вспомнила, что сама диагностировала себе ботулизм при том, что в местном магазине ничего съестного она еще не приобретала.