Как сквозь вату слышу свисток, и матч останавливается. Гурьба хоккеистов в красной и зеленой формах уже там, где Ромка.

– Он ведь поднялся? Да? – ору вслух и иду к выходу из ряда, наступая на ноги тех, кто сидит, ошеломленно глядя на стадион.

– Он не поднимается, – слышу глухой приговор где-то сзади.

Бегу. Бегу со всех ног. Кажется, что если я буду рядом, то ничего плохого не случится. Ничего!

– Я брат! Пропустите, – требую о охраны, но меня не пускают.

Долго. Время тянется бесконечно долго.

Я не понимаю!

Они что-то ему сломали, когда налетели на него?

Или он так сильно приложился ко льду?

Ничего не понимаю. Луплю кулаком по пластику.

– Пропустите! – меня кто-то хватает за плечо, тащит на лед. Краем глаза выхватываю лицо тренера.

– Пропустите!!! – грохочет рядом.

И ребята разъезжаются в стороны.

– Ром, ты чо? – смотрю в побледневшее лицо брата. Медики колдуют над ним, бросают на нас обоих виноватые взгляды.

– Что творишь?! Зачем пугаешь? – падаю перед братом на колени.

– Жжет… – выдавливает Рома слабым голосом. И плачет. Зеленые глаза блестят от слез. – Больно… очень… И страшно…

Хватаю брата за руку. Крепко-крепко, будто пытаюсь удержать.

– Воронов жаловался с утра на здоровье? – интересуется тренер у команды.

– Нет. Ничего такого. Он был абсолютно здоров. Как бык.

– Смотрите! – шепчет кто-то. – Отключается…

Медики, тренер, судья – пытаются спасти его.

Делают всё возможное.

Тщетно.

Рома умирает у меня на глазах.

Бред какой-то! Брату всего двадцать. Это невозможно!

– Инфаркт миокарда, – слова медиков звучат как приговор.

Ничего не чувствую. Никаких эмоций. Словно в тот момент, когда остановилось сердце братишки, мое тоже отказалось работать. Мотор выключился. Заглох.

Все эмоции, мысли, их будто кто-то аннулировал, выключив рубильник.

Пытаюсь подняться с колен, чтобы побежать за носилками. Но в этот момент на меня наезжает камера и я вспоминаю про родителей, которые смотрят этот долбанный матч.

– Кто-нибудь! Остановите трансляцию этого дерьма! – ору так громко, что срываю голос.

Желудок скручивает, и я сгибаюсь пополам. Избавляюсь от колы и хот-дога.

Кто-то склоняется надо мной, осторожно берет за локоть.

– Воронов, поехали. Тебя ждут в карете скорой помощи, – говорит умершим голосом тренер Ромкиной команды.

Испуганно мотаю головой. Рыдаю навзрыд.

Сражаюсь с реальностью.

Но безуспешно. Какой-то умник рядом произносит страшные слова: – Роман умер…

Проклятый его язык!

Рукой вытираю слезы с глаз, чтобы видеть дорогу, по которой иду на выход.

Этот роковой день навсегда останется со мной…

Кто-то трясет меня, бьет кулачками по ноге. Прихожу себя и снова смотрю в родные зеленые глаза.

– Ты умеешь плакать? А мама говорит, что мужчины не плачут!

– Видишь, умею, – смахиваю слезы с глаз. – Только это наш маленький секрет. Гляжу на сузившиеся глаза малышки. – Понял, не дурак. Цену молчания называй сразу!

Кристина

Пока ехала на работу, молилась, чтобы сегодняшний день был чуть легче, чем вчерашний, чтобы все малыши нашего поселка были здоровыми и послушными.

Но не тут-то было. Небеса не услышали мои молитвы.

– Кристина Андреевна, у нас новая беда. – В кабинет заходит мама двоих детей – Александра. За руку ведет Марка. Мальчишке всего три, но он уже такой смышленый. Обычно болтливый, сегодня молчит. Смотрит на меня печальными голубыми глазищами.

Ждет помощи. Знает уже, что у меня в кабинете сначала страшно, а потом становится легко.

Саша усаживает малыша на стул.

– На что жалуетесь? – спрашиваю у матери.

– Свистящие хрипы при дыхании.

Смотрю на несчастное лицо ребенка, так и хочется потрепать его по светлым волосам. Успокоить, сказать, что всё обойдется. Но знаю, что нельзя.

– Посмотрим. Открой ротик.

Спустя пять минут, собрав анамнез, выясняю. Вчера малыш подавился грушей. После начался кашель с рвотой. После наступило облегчение. Родители быстро успокоились, думали, всё обошлось. Но утром, когда ребенок проснулся, они услышали его свистящее дыхание.

– Самочувствие в целом хорошее? Марк активен? Играл?

– Да, – на глаза родительницы наворачиваются слезы.

– Тише вы, – шикаю на нее.

Расстегнув малышу ворот рубашки до самой груди, беру со стола фонендоскоп и внимательно слушаю тоны, хрипы, ритм.

Записываю в электронную карту:

«Прослушиваются рассеянные сухие свистящие хрипы в правом легком».

– Так, мамочка. Сейчас я отправлю вас в рентген кабинет, где Марку сделают рентгенографию органов грудной клетки.

Саша начинает плакать:

– Неужели все так серьезно?

– Я этого не говорила. Нам нужно исключить инородное тело бронха.

Я сама мать, понимаю, что чувствует Саша. Как сильно она боится. Поэтому пугать родителей – это не мое.

Они уходят, а я принимаю следующего.

Возвращается Саша через двадцать минут, за руку ведет грустного сыночка. А я смотрю внимательно снимки в компьютере и радуюсь.

– Изменений в легких не выявлено. Кусочков груши и сока в бронхах нет, – впервые за весь прием стираю с лица серьезность и улыбаюсь не только мальчишке, но и маме. – В течение суток – двух самочувствие придет в норму.

Едва первый пациент покидает кабинет, роняю голову на стол.

– Слава Богу!

Чистосердечно радуюсь тому, что бронхи чужого ребенка чисты. Эти гадкие инородные тела мелких бронхов! Они же в первое время могут никак себя не проявлять. А потом бац! И закрывают просвет бронха.

Пациенты идут один за другим, и у меня совсем нет времени на обдумывание собственной тяжелой ситуации.

Едва наступает обеденное время, как за мной заходят коллеги Мария и Екатерина.

– Пойдем обедать. Чего грустишь? По мужу соскучилась? – подмигивает Маруська.

– Муж… – поднимаюсь, беру пакет с обедом, купленным в поселковом магазине, и плетусь за девчонками.

Муж объелся груш!

Влад как эта дурацкая груша, попавшаяся Марку.

Только груша по имени «Влад» досталась мне! Я ее ела-ела, всё нравилось. Устраивал вкус. А потом бац! И у меня ее начали отнимать. И я подавилась ею.

Теперь моя жизнь отравлена мякотью и соком этой груши, и пока я не вычищу всю эту приторную жижу из своей жизни, мои бронхи не смогут нормально дышать!

Мальцу повезло, всё обошлось.

А вот мне не очень!

Муж – изменщик закрыл просвет моей жизни и у меня теперь «внутригрудное напряжение», которое может привести к проблемам дыхания и кровообращения.

Впрочем, уже привело.

Чтобы избавиться от проблем с супругом, я вынуждена подписать контракт с Дьяволом, уничтожить свою репутацию ради будущего ребенка.

Малышкин же не будет пахать ради будущего чужой дочери. Так и скажет свою любимую фразу: – Я на такое не подписывался.

Самое главное, я не знаю, что сказать Арине. Как объяснить, что как раньше уже не будет…

– Какая-то ты задумчивая. Выкладывай новости, – требуют коллеги, едва приступаем к трапезе.

– Устала я, не выспалась. Ариша неспокойно спала, – валю всю вину на дочку.

– А-а! – тянет понимающе Катюха, ее дочери восемь, и ей понятны мои намеки. – Бывает.

– Ладно. Я расскажу свежие поселковые новости, – радостно выдает Маруся. – Говорят, жена Дьявола изменяла ему, а вчера сбежала от него! Маринка и ее любовник сейчас прячутся в местном мотеле, и боятся выйти оттуда, потому что рогоносец выставил охрану по периметру. Угрожает прибить любовника!

– Гад какой! – подхватывает Катя.

– Жалко его жену. Не дай Бог оказаться рядом с таким человеком.

– Да уж. Сочувствую его близким.

– Почему? – спрашиваю тихо.

– Ты же знаешь, его считают черным вдовцом!