ДОБАВЛЕНИЯ К РОМАНУ (Шесть этюдов)

Проводы… 187

Метельный день… 193

Зеркальце… 198

Душный день… 208

Гроза… 218

Княгиня… 223

Иван Сергеевич Шмелев…238

Трагедия Шмелева… 257

Шмелёв И. С. Сочинения в 2-х т. Т. 1. Повести и рассказы / Вступ. статья,

сост., подгот. текста и коммент. О. Михайлова.- М.: Худож. лит., 1989.- 463 с.

Олег Михайлов

Об Иване Шмелёве

(1873-1950)

"Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза… Эти глаза

владеют всем лицом… склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные

и грустные. Его лицо изборождено глубокими складками-впадинами от созерцания

и сострадания… лицо русское,-- лицо прошлых веков, пожалуй -- лицо

старовера, страдальца. Так и было: дед Ивана Сергеевича Шмелева,

государственный крестьянин из Гуслиц, Богородского уезда, Московской

губернии,-- старовер, кто-то из предков был ярый начетчик, борец за веру --

выступал при царевне Софье в "прях", то есть в спорах о вере. Предки матери

тоже вышли из крестьянства, исконная русская кровь течет в жилах Ивана

Сергеевича Шмелева".

Такой портрет Шмелева дает в своей книжке чуткий, внимательный биограф

писателя, его племянница Ю. А. Кутырина [К у т ы р и н а Ю. А. Иван Шмелев.

Париж, 1960, с. 5.].

Портрет очень точный, позволяющий лучше понять характер

Шмелева-человека и Шмелева-художника. Глубоко народное, даже простонародное

начало, тяга к нравственным ценностям, вера в высшую справедливость и

одновременно резкое отрицание социальной неправды определяют его натуру.

Более подробное объяснение ее, ее истоков, развития мы находим в биографии

Шмелева.

И. С. Шмелев родился в Москве, в Кадашевской слободе 21 сентября (3

октября) 1873 года, в семье подрядчика. Москва -- глубинный исток его

творчества. Коренной житель первопрестольной, Шмелев великолепно знал этот

город и любил его -- нежно, преданно, страстно. Именно самые ранние детские

впечатления навсегда заронили в его душу и мартовскую капель, и вербную

неделю, и "стояние" в церкви, и путешествие старой Москвой. Она жила для

Шмелева живой и первородной жизнью, которая и посейчас напоминает о себе в

названиях улиц и улочек, площадей и площадок, проездов, набережных, тупиков,

сокрывших под асфальтом большие и малые поля, полянки, всполья, пески, грязи

и глинища, мхи, ольхи, даже дебри, или дерби, кулижки, болотные места и

сами болота, кочки, лужники, вражки-овраги, ендовы-рвы, могилипы, а также

боры и великое множество садов и прудов. И ближе всего Шмелеву оставалась

Москва в том треугольнике, который образуется изгибом Москвы-реки с

водоотводным каналом и с юго-востока ограничен Крымским валом и Валовой

улицей,-- Замоскворечье, где проживало купечество, мещанство и множество

фабричного и заводского люда. Самые его поэтичные книги -- о Москве, о

Замоскворечье.

Глубоки московские корни Шмелевых. Прадед писателя жил в Москве уже в

1812 году и, как полагается кадашу, торговал посудным и шепным товаром. Дед

продолжал его дело и брал подряды на постройку домов. О крутом и

справедливом характере деда Ивана Ивановича (в семье по мужской линии

переходили два имени: Иван и Сергей) Шмелев рассказывает в автобиографии:

"На постройке Коломенского дворца (под Москвой) он потерял почти весь

капитал "из-за упрямства" -- отказался дать взятку. Он старался "для чести"

и говорил, что за стройку ему должны кулек крестов прислать, а не тянуть

взятки. За это он поплатился: потребовали крупных переделок. Дед бросил

подряд, потеряв залог и стоимость работ. Печальным воспоминанием об этом в

нашем доме оказался "царский паркет", из купленного с торгов и снесенного на

хлам старого коломенского дворца.

"Цари ходили! -- говаривал дед, сумрачно посматривая в щелистые

рисунчатые полы.-- В сорок тысяч мне этот паркет влез! Дорогой паркет…"

После деда отец нашел в сундучке только три тысячи. Старый каменный дом

да эти три тысячи -- было все, что осталось от полувековой работы отца и

деда. Были долги" [Русская литература. 1973, N4, с.42].

Особое место в детских впечатлениях, в благодарной памяти Шмелева,

хочется сказать -- место матери, занимает отец Сергей Иванович, которому

писатель посвящает самые проникновенные, поэтические строки. Собственную

мать Шмелев упоминает в автобиографических книгах изредка и словно бы

неохотно. Лишь отраженно, из других источников, узнаем мы о драме, с ней

связанной, о детских страданиях, оставивших в душе незарубцевавшуюся рану.

Так, В. Н. Муромцева-Бунина отмечает в дневнике от 16 февраля 1929 года:

"Шмелев рассказывал, как его пороли, веник превращался в мелкие кусочки. О

матери он писать не может, а об отце -- бесконечно" [Устами Буниных.

Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы.

Под редакцией Милицы Грин. В 3-х томах, т. 2. Франкфурт-на-Майне, 1981, с.

199.].

Вот отчего и в шмелевской автобиографии, и в позднейших книгах-

воспоминаниях так много -- об отце.

"Отец не окончил курса в мещанском училище. С пятнадцати лет помогал

деду по подрядным делам. Покупал леса, гонял плоты и барки с лесом и щепным

товаром. После смерти отца занимался подрядами: строил мосты, дома, брал

подряды по иллюминации столицы в дни торжеств, держал плотомойни на реке,

купальни, лодки, бани, ввел впервые в Москве ледяные горы, ставил балаганы

на Девичьем поле и под Новинским. Кипел в делах. Дома его видели только в

праздник. Последним его делом был подряд по постройке трибун для публики на

открытии памятника Пушкину. Отец лежал больной и не был на торжестве. Помню,

на окне у нас была сложена кучка билетов на эти торжества -- для

родственников. Но, должно быть, никто из родственников не пошел: эти

билетики долго лежали на окошечке, и я строил из них домики…

Я остался после него лет семи" [Русская литература, 1973, №4, с.142.].

Семья отличалась патриархальностью, истовой религиозностью ("В доме я

не видал книг, кроме Евангелия…" -- вспоминал Шмелев). Впрочем,

неотъемлемой чертой этой патриархальности было и патриотическое чувство,

пылкая любовь к родной земле и ее истории, героическому прошлому.

Патриархальны, религиозны, как и хозяева, и преданы им были слуги. Они

рассказывали маленькому Ване истории об иноках и подвижниках, сопровождали

его в путешествии в Троице-Сергиеву лавру, знаменитый монастырь, основанный

преподобным Сергием Радонежским. Им он читал Пушкина и Крылова. Позднее

Шмелев посвятит одному из них, старому "филенщику" Горкину, лирические

воспоминания детских лет.

Совсем иной дух, чем в доме, царил на замоскворецком дворе Шмелёвых --

сперва в Кадашах, а потом на Большой Калужской,-- куда со всех концов

России, в поисках заработка, стекались рабочие-строители.

"Ранние годы,-- вспоминал писатель,-- дали мне много впечатлений.

Получил я их "на дворе" . Во дворе стояла постоянная толчея. Работали

плотники, каменщики, маляры, сооружая и раскрашивая щиты для иллюминации.