Я получил письмо из Королевской уголовной прокуратуры, которой нужно было выяснить, смогут ли они выиграть дело или же судебное преследование обернется пустой тратой денег налогоплательщиков.

У адвоката прокуратуры не было времени на фразы вроде «Преступник должен учитывать состоянии жертвы». Она отметила, что в соответствии с прецедентами изначальное происшествие должно было стать «существенной причиной смерти», но не думала, что кто-либо сочтет перелом ноги существенной причиной смерти, когда она наступила тринадцать дней спустя из-за тромбоэмболии.

Я вздохнул. Очевидно, в моем отчете о вскрытии все было изложено недостаточно ясно, потому что она не понимала прямой причинно-следственной связи между переломом ноги, ТГВ и легочной тромбоэмболией. В конце письма она напомнила, что судебное преследование должно осуществляться в общественных интересах.

Лично мне казалось, что судебное преследование Ричарда Уайта определенно было в общественных интересах, но я придерживался медицинских фактов, когда позвонил ей, чтобы объяснить свои комментарии с точки зрения медицины.

— Но вы можете сказать, насколько существенной была роль перелома в наступлении смерти мистера Коулбрука? — повторила она.

Я сказал, что, полагаю, его смерть стала как минимум на 80 % следствием наезда машины на его ногу. Я исключил 20 % лишь потому, что не был до конца уверен в том, какую роль сыграл ТГВ, который был у Эрнеста в прошлом. Был бы он сейчас жив, если бы его не сбила машина? Почти наверняка. Я выразил надежду, что она сочтет 80 % достаточно существенными.

— Минутку. Вы сказали «почти наверняка». Вы только почти уверены, что он был бы жив?

Я сказал:

— У него было больное сердце. Как можно быть хоть в чем-то полностью уверенным? Я не могу быть на 100 % уверен, что доберусь сегодня домой живым и здоровым, не так ли?

Я уже догадывался, чем все закончится. Как я и ожидал, вскоре мне позвонили из полиции и с большим разочарованием сообщили, что прокуратура решила преследовать Ричарда только за вождение без страховки, но не за смерть Эрнеста Коулбрука.

В каждом из этих случаев смерть кажется несоразмерным следствием причиненного вреда здоровью. Между тем старики нередко умирают вследствие малейшего проявления насилия. Смягчает ли это вину нарушителя?

Судя по всему, да, потому что ни в одном из этих случаев никому из потенциальных виновников смерти обвинения в ней предъявлены не были и они не были привлечены за нее ни к какой ответственности. И это при том, что в каждом случае жертва практически наверняка осталась бы жива, если бы ее никто не трогал.

Не потому ли, что мы не ценим жизнь пожилых людей? Или же все дело в том, что в преклонном возрасте в организме столько всего выходит из строя, что уже сложно понять, какую роль в наступлении смерти сыграли действия нарушителя?

Впрочем, иногда, когда пожилой человек умирает после подобного происшествия, виновники все-таки несут положенное наказание…

На днях я чинил трубы под кухонной раковиной, и мне пришлось лечь, чтобы посмотреть на них. Чтобы это сделать, понадобилось какое-то время и несколько неуклюжих маневров. Оказавшись на полу, я понял, что допустил очень большую ошибку. Когда я закончил, чтобы встать, мне пришлось перевернуться на колени, попятиться назад, а затем выставить ноги поочередно вперед, помогая себе руками. Гимнаст из меня всегда был так себе, но теперь и подавно.

А вчера вечером я попытался открыть банку. Мои пальцы — те самые, с узелками Гебердена, которые еще двадцать лет назад указывали на первые артритные изменения, — отказывались схватить крышку достаточно крепко. Как бы я ни старался, какими бы ругательствами ни сыпал, толку было мало. В конце концов мне пришлось зажать крышку банки между дверью и косяком. И снова мое тело оказалось не в состоянии выполнить отданную мозгом команду.

Вот она и пришла, подумал я. Настоящая старость.

За последние два года обострился не только артрит. Я прошел лечение рака предстательной железы. Впрочем, это очень распространенная болезнь. Когда я учился на судмедэксперта, нам говорили, что, если хорошенько поискать, можно найти очаг раковых клеток в простате как минимум у 80 % мужчин старше восьмидесяти лет. Между тем, несмотря на свою злокачественную природу, чаще всего они оказываются настолько безобидными, что редко когда становятся причиной смерти. Существуют и более агрессивные формы: течение болезни в каждом конкретном случае может определяться генами.

У отца диагностировали рак простаты в шестьдесят с лишним, и он скончался от него, когда ему перевалило за восемьдесят. У брата, к счастью, еще живого и здорового, тоже был рак простаты, и тоже в шестьдесят с лишним. Естественно, я обманывал себя мыслью, что стану первым мужчиной в семье, которого эта беда обойдет стороной. Вот я и избегал анализа на простатический специфический антиген, пока в один прекрасный день у меня не развилась инфекция, которая доставляла ужасную боль, особенно при мочеиспускании. Я пошел к своему терапевту, надеясь, что выписанные им антибиотики избавят от нее через несколько дней. Не избавили.

— Странно, — сказал терапевт, — у вас в моче не было никаких микробов. Давайте повторим анализ. Оставьте образец перед уходом.

Терапевт назначил мне курс других антибиотиков. Я чувствовал себя ужасно, поднялась температура, хотелось лишь свернуться калачиком в кровати и лежать в полубессознательном состоянии. Я пошел к нему в третий раз, и, чтобы инфекция наконец поддалась, потребовался антибиотик, эквивалентный «Доместосу». Поправившись, я постарался поскорее забыть о случившемся.

То, какой неподдающейся оказалась эта инфекция, должно было меня встревожить. С тем же успехом моя простата могла держать большую табличку с надписью: «Проверь меня на рак!» Именно это и хотели сделать в больнице, но я предпочел эту табличку не читать. Мне просто хотелось продолжать жить, и не было времени на осложнения вроде рака, когда я чувствовал себя хорошо.

Конечно же, у меня взяли анализ на простатический специфический антиген (ПСА), содержание которого оказалось очень высоким. Это нормально после сильной инфекции. Простата — это железа с грецкий орех, расположенная прямо под мочевым пузырем, в которой образуется необходимая для эякуляции семенная жидкость. Прежде чем выйти наружу, моча, как и сперма, проходит через нее. Работа простаты контролируется гормонами, прежде всего, разумеется, тестостероном, и, подобно всем железам (например, молочным), здесь происходит быстрый обмен веществ. Это означает стремительную регенерацию клеток, а чем чаще делятся клетки, тем больше вероятность ошибки. А рак — это одна большая ошибка.

К несчастью, высокий уровень ПСА так и не снизился, и к этому времени мой врач уже подозревал что-то неладное. Можно было бы подумать, что мне приятна его забота, но я очень медлил с прохождением предложенной МРТ, которая показала, что с моей простатой действительно не все в порядке.

Я подумал: ну, очевидно, это просто небольшие рубцы после перенесенной инфекции. Все это мне весьма досаждало, но в конечном счете я вынужден был согласиться на биопсию.

Теперь, когда мне сообщили, что у меня рак, я осознал, что жил самообманом. Я надеялся, что у меня его нет. Я не хотел, чтобы у меня был рак. А это значило, что его у меня не будет. И даже когда все, начиная с инфекции, на него указывало, я продолжал грести вниз по реке под названием «Отрицание».

К этому времени я набрал неприятно высокое значение по шкале Глисона — она используется для оценки степени агрессивности рака простаты. Под микроскопом оцениваются различные показатели опухоли, которые затем переводятся в цифры. Изначально шкала была от одного до десяти, но позже ее усовершенстовали, сделав гораздо удобнее в использовании — теперь по ней можно набрать от шести до девяти баллов. У меня было семь.