Благодаря постоянному вниманию к нашей работе «Эвервудского вестника» и доброму слову со стороны герцогини, к нам стали стекаться женщины не только из Эвервуда, но и из окрестных поместий. Молодые вдовы, дочери управляющих, крепкие деревенские девушки — все хотели служить делу. Не только как сёстры милосердия, но и как помощницы, акушерки, уборщицы, даже поварихи.

Я передала отбор в руки Эллы. Несмотря на свой преклонный возраст, она обладала суровым чувством справедливости и железной хваткой. Ни одна женщина не осмеливалась спорить с ней. Она требовала порядка, чистоты и душевного отношения к пациентам. Элла знала, как распознать, кто пришёл работать ради жалованья, а кто по зову сердца.

— Только сердце способно быть рядом в час страха и боли, — сказала она мне однажды, застёгивая фартук перед обходом. — Всё остальное — временно.

Я гордилась ею.

В доме тоже многое изменилось за эти недели. Пока я обживала стены больницы, Элдорн постепенно переставал быть просто старым фамильным особняком. Мы начали с малого — с того, что требовало наименьших затрат и наибольшего отклика: с жилых помещений для слуг. Простые, но тёплые комнаты, окрашенные в светлые тона стены, окна с новыми занавесками, свежими матрасами и отремонтированными половицами. Я считала, что если мы действительно хотим нового порядка, уважения, труда и преданности — он должен начинаться с человеческого достоинства. Мне казалось, что даже воздух стал легче — словно дом благодарил нас за заботу.

Миссис Дейвис, сперва весьма настороженная к переменам, наконец поняла, что все мои распоряжения направлены только на благо людей, что нас окружают. Она ходила с поджатыми губами, словно я намеревалась снести весь дом до основания. Но потом, когда одна из младших горничных пришла к ней со слезами на глазах, поблагодарив за «новую комнату, в которой не слышно крыс под потолком», выражение её лица изменилось. Она подошла ко мне через день — строго, с натянутой спиной, но уже без вызова:

— Миледи, раз уж вы всё взяли на себя, позвольте мне каждое утро являться за указаниями. Лучше порядок, чем беспорядок, верно?

Она установила новое правило: каждое утро приходить ко мне, чтобы я утвердила порядок дел на день, особенно на случай моего отсутствия. Меня это тронуло. Я знала, как тяжело ей перестраиваться, но она всё же сделала это — ради дома.

С тех пор это стало ритуалом. Едва я спускалась в столовую или появлялась в коридоре, миссис Дейвис уже стояла наготове с блокнотом и недовольным видом. Но в глубине глаз у неё появилось то, что я узнавала всё чаще у окружающих: доверие.

Разумеется, не обошлось и без сопротивления. Несколько слуг, привыкших к прежним порядкам, ворчали между собой, мол, «молодая графиня» уж слишком рвётся распоряжаться. Но Бетси быстро расставила всё по местам.

— Миледи — теперь хозяйка, — заявила она в кухне, размахивая полотенцем. — А кто не желает слушаться, пусть собирает вещи и идёт служить туда, где позволено спорить.

С тех пор больше никто не возражал.

Николас начал кашлять всё чаще. Его приступы становились глубокими, надсадными, и мои травы уже не помогали так, как раньше. Он, как всегда, старался не показывать виду, но я знала — дела его плохи. Каждую ночь я ложилась, прислушиваясь к звукам в его кабинете, как будто ловя тот момент, когда снова услышится этот глухой, душный звук, в котором слышалось что-то тревожное, непростое.

— Вам надо просить у герцога разрешения отбыть в Элдермур, — снова сказала я ему как-то вечером, когда мы остались вдвоём в столовой. — Там вам легче дышится. Осень будет влажной, сырой, а воздух здесь тяжёл.

— Моя дорогая, вы говорите это каждый день, — с усмешкой ответил он, но лицо его было бледным, тени под глазами — тяжелыми. — Я ведь пока ещё держусь. Да и у вас в больнице столько дел.

— В больнице уже всё налажено, милорд. Я прослеживаю документацию, расходы, приняты новые правила, и, как вы сами видите, перепланировка завершена. Доктор Лэнгтон доволен. Женщины из окрестных поместий начали приезжать, просятся на работу. Я всё чаще думаю, что мы на пороге большой реформы, только бы вы могли быть с нами...

Я не сдержала лёгкой дрожи в голосе. Лорд Сеймур смотрел на меня с тем мягким, немного грустным выражением, с которым всегда глядел, когда я начинала волноваться.

— Вы так много берёте на себя, — тихо сказал он. — И всё делаете правильно. Боюсь, я вам уже не помощник...

— Не смейте так говорить, милорд. Простите, но если вы не согласитесь попросить об отставке, я сама пойду к герцогине. Буду умолять её просить герцога отпустить вас на покой.

Он рассмеялся, негромко, но в этом смехе не было радости — только усталость и, может быть, немного признательности.

— Не удивлюсь, если вы это и впрямь сделаете, — ответил он, слегка склонив голову. — Поговорю с Его Светлостью в ближайшие дни. Только, пожалуйста, не устраивайте мне дипломатический скандал, хорошо?

Я кивнула и улыбнулась, хотя на душе было тяжело.

Через три дня, вечером, он позвал меня в кабинет. На письменном столе лежали аккуратно сложенные папки. Он встал, кашлянув, отодвинул стул и жестом пригласил меня сесть.

— Вот, — он показал на первую папку. — Здесь всё, что касается вашего наследства. Официально оформлено, зарегистрировано. Земли, акции, счета, движимое и недвижимое имущество. Всё — ваше. А это...

Он показал на вторую, перевязанную тонкой синей лентой.

— Это для Эдит. Всё, что я успел оформить за это время. Вложения, доходы, доверенность на управляющего. Я хотел бы, чтобы вы хранили это у себя до поры.

Я взяла обе папки в руки, ощущая их вес — и материальный, и моральный. Он не просто думал о будущем. Он готовился к тому, что сам в этом будущем уже не будет участвовать.

— Вы всё предусмотрели, — только и сказала я, не в силах поднять глаз.

— Стараюсь не оставлять после себя лишних проблем и передать вам всё без лишних забот, тёплыми руками, — спокойно ответил он. — Но кое-что ещё не завершено. Герцог... пока молчит. Думаю, он не готов меня отпустить. Надеется, что я справлюсь.

— А я не надеюсь, я молюсь, чтобы это произошло, — прошептала я.

Он кивнул, не возражая…

Позднее, сидя у окна, я долго смотрела в сад. Служанки внизу собирали яблоки, Бетси, энергично размахивая руками, командовала кем-то у входа. А в небе уже собирались тучи, низкие, густые, как первые предвестники осени и непогоды. Я подумала, как же быстро всё изменилось. Как мне страшно отпускать. И как я всё больше ощущаю, что всё в моей жизни держится на плаву только потому, что в ней ещё есть он. Мой муж. Лорд Сеймур.

Утро выдалось на удивление солнечным. Сквозь витражные стёкла в мою комнату струился мягкий золотистый свет, придавая окружающим вещам какую-то почти сказочную нежность. Я только собиралась распорядиться насчёт прогулки в саду, как Бетси постучала и вошла с подносом и утренней почтой.

— Письмо от леди Агаты, миледи, — сказала она с лёгким намёком на нетерпение в голосе. — Пришло с курьером. По особому указанию доставить немедленно.

Взяв конверт, я сразу узнала почерк тётушки. Тонкая бумага, плотный сургуч, тончайший аромат лаванды. Леди Агата оставалась верна себе. На гербовой бумаге — её неизменный стиль письма: уверенные линии, наклонённые буквы, будто выведенные без единого колебания. Я почти слышала её голос, пока читала. Голос женщины, которая всю жизнь знала чего хочет, и не нуждалась в разрешениях.

Я уселась на софу у окна и развернула письмо. Сердце защемило от лёгкой ностальгии.

«Дорогая Аврора,

Мы с Фелисити на днях перебираемся в городской особняк. Генри решил, что нам пора возвращаться в привычный круг общения. Девушке необходимо бывать в обществе, пусть не на балах и увеселениях — траур ещё не окончен, но хотя бы на литературных вечерах или приёмах скромного формата. Время уходит, и я не могу позволить себе упустить подходящий момент. У меня есть несколько молодых людей на примете, достойных, с положением, и если судьба улыбнётся, один из них мог бы стать ей хорошей партией, когда срок траура окончится.