— Точно? — усомнился я.

— Я тебе обещаю! — заверил меня он. — Если, что-то будет не так, мне скажешь я с ним поговорю.

— Окей. Тогда всё нормально. Тогда пусть гостит сколько угодно, — облегчённо выдохнул я, потому что делать конгломерацию с хрен пойми кем я категорически не хотел.

— Вот и я говорю…

Прошли вдоль реки и повернули к горе.

— Армен, а ты сегодня как, с нами на весь день или скоро уедешь?

— Не уеду. До завтра тут останусь. Надоело туда-сюда гонять, — ответил тот зевнув, когда мы стали подниматься по склону к съёмочной площадке. — Сейчас узнаем, как у группы дела и пойду завалюсь спать. Спать хочу, не могу. Я сегодня вообще не спал.

— Это хорошо, что ты остаёшься, — обрадовался я и видя непонимание собеседника пояснил: — Там на самом деле не так много отснять осталось. Может быть даже до обеда управимся. Потом снимем клип и поедем с тобой в Ереван.

— А чего так торопится? Давай завтра поедем?

— Лучше сегодня. На завтра дел много. А если ещё и дорога…

— Каких?

— Самое первостепенное, как можно скорей проявить плёнки, оценить получившийся результат и, если всё снято нормально отправлять актёров в Москву. Чего им тут делать-то?

— Ах вот ты о чём, — уловил мысль Армен и потер ладонью свою щетину на щеке. — Тогда, если сегодня мы уедем, то пусть всему трудовому коллективу завтра устроят экскурсию по историческим местам, пока ты проявлять будешь. Как думаешь нормально так будет?

— Даже очень нормально, — согласился я, когда мы уже поднялись на плато и подошли к дому, а затем набрав в лёгкие побольше воздуха громко крикнул стоящей не в далеке актёрской тусовке: — Здравствуйте товарищи! Как бодрость духа?!

— Антон. Я тут новую песню написал. На неё будем клип снимать, — объяснил я лидеру ансамбля.

— А почему не на те, что мы записали на базе?

— Они все к теме фильма не подходят. Поэтому учите эту. Окей?

— Окей, — обескураженно согласился тот, но спросил: — А если Кеша откажется?

— Ну и хрен с ним. Запишем без него. Найдём на роль басиста кого-нибудь тут. Вон, есть уже одна кандидатура, — сказал я и показал на Степан Агасовича.

Антон посмотрел в ту сторону и хмыкнул.

— Слушай. Времени сейчас записывать новую песню нет, поэтому будете играть под фонограмму, которую я вам включу. Кстати. Погоди, — проговорил я и закричал: — Завен иди сюда… — тот подошёл. — Ты с Антоном знаком?.. Хорошо… Слушайте приказ, возьмите ансамбль и ещё пару человек и разгрузите стоящий в низу грузовик. Там музыкальная аппаратура. Как разгрузите, то ребята пусть тащат всё это к пещере, а ты Завен сам вернёшься сюда… Антон, найдите там себе местечко, только подальше от входа и порепетируйте. И ещё… Завен, такое дело, там электропровода может не хватить, поэтому найдёшь председателя и попросишь взаймы провода сколько будет нужно. Прожектора в обед занесём внутрь пещеры. Понял? Отлично. Действуйте.

Отдав Антону текст и ноты новой песни, объяснил, что ноты нужно переписать и выучить всем участникам ансамбля, а затем взял не в далеке стоящую Юлю за руку и повёл её в дом — на съёмку.

Мотор!..

Крупный план. Главный герой рассказывает про свою жизнь, и компания «докапывается» до него, пытаясь узнать кем он был в библейской истории, а узнав ответ на это вопрос просто «обалдевает» …

— Нэт Алэксандр. Нэправильно это. Лучше сдэлать, что бы они узновали по одному… — подойдя ко мне сказал Давид Эдуарлович Хачикян, тот самый гражданин, который в должности режиссёра был руководством брошен на наш фронт в помощь.

— Что? Почему? — не понял его младший коллега.

— Патому, что гэрой может рассказать разные версии истории каждому профессору по отдэльности. Так лучше будет гавору тэбэ.

— Не лучше. Не надо ничего переделывать. Спасибо… — прояснил свою консервативную позицию я. — Актёры готовы? Тогда «погнали».

Мотор!

<…>

— Я же говару плохо будэт. Кстати у вас свэт нэ так расположен. Тэмно будэт. И зачэм эта дэвачку у камына сыдит? Пуст на стул сядэт. Так лучше будэт.

— Давид Эдуардович, а вам не приходило в голову, что я и хочу сделать так, чтобы в кадре было темно! Прошу вас не влезать в творческий процесс! И девочка кстати сидит там, где надо! Прошу вас не мешайте! Спасибо!

— Просто ты нэ так дэлаешь. Я помочь хотэл, — ответил тот и отошёл к печке…

— Спасибо! — повторил я, бездумно посмотрев на актёров. — Гм… Что я сказать-то хотел?

— О том, какая реакция должна быть на откровение Старостина к собравшихся, — напомнил мне стоящий рядом со мной Завен, который уже всё разрулил и вернулся на съёмочную площадку.

— Точно… Товарищи! Вы вообще понимаете, кто, как оказалось, находится с вами в одной комнате? Понимаете, кто это?.. Ну сделаете вы более добродушные и потрясённые лица, что ли, — говорил я коллективу объясняя своё видение эпизода. — Юля, ну вот, например, ты… Ну представь ты на миг, что перед тобой, что-то очень и очень великое, и светлое! — втолковывал я начинающей звезде мирового кинематографа. — Представь что-то, потрясающее тебя изнутри. Что-то огромное и ослепительно великолепное! Представила?

— Комсомольцы не верят в Бога, — парировала мои «докапывания» красавица и с вызовом посмотрела на меня.

— Пусть не верят. Это их дело, — в свою очередь пытался вразумить рыжуху режиссёр. — Но твоя героиня-то увидела Его воочию. Она-то уже верит… <…> Ну не знаю, рот, что ль открой хотя бы… Попробуй… Не так, а вот так… <…> Ладно, сойдёт, «для сельской местности» … «Рублёво» конечно получается, но фиг с ним, пусть будет хотя бы так… Попробуй ещё раз… Отлично. Итак, ГГ говорит последнюю фразу, и все делаем «возвышенные» и «умиротворённые» лица…

Мотор!

<…>

— Так… Завен. Ты где? Шторы надо зашторить, а то солнце бьёт в окно, невидно ни чего, — сказал я.

— Лучше их вообщэ снять, пусть светло будэт, — сказал Давид.

— Где там у нас патефон? Принесли? Отлично! Вот пластинка. Ставьте.

— Лучше нэ патифон, а проигрыватэль. Это сэйчас модно…

— Ставьте, ставьте… Это Моцарт. Включайте… <…> Нет и ещё раз нет, накладывать звук потом мы не будем… Нет времени… <…> Просто давайте ещё громкость отрегулируем и приступим… Замечательно!

<…>

— Так вот, теперь вы сидите в ещё большем умиротворении и наслаждаетесь волшебными звуками… — вновь сказал я.

— Можэт лучшэ нэ классыку, а что-то болэе современное? — вновь поправил меня не я.

— Леонид Ильич, вы должны заплакать! Сами сможете? Нет?.. Завен. Помощник, где ты?.. Тут?.. Отлично-отлично. Тащи репчатый лук…

— Я бы не так сдэдал…Мнэ кажэтся… — начал было он и тут я взорвался.

Что и как я ему говорил я помнил плохо, но орал я так, что даже горло пересохло.

<…>

— Эх малодой ти просто, — не обратив внимание на мои душевные терзания ответил тот пользуясь тем, что я устал и замолчал. — И как тэбэ довэрили съёмку? Нэ понятно…

— Ё-моё, да вы можете просто помолчать? Чего вы мешаете-то?

— Могу конэчно. Говары сам. Ты началник. Но я бы на твоём мэсте сдэлал эту сценку нэ так, а болэе ярко. Болээ эфэкттно.

— Как?

— Я ужэ говарил… Хорошо повтору ещо. Зачем им плакать? Такая радость, встретели такого человэка! Надо Магомаева вклучить, вэсилится, пэсни пэть, а они у тебя плачут всэ как будто кто-то умэр.

Великий режиссёр, сжав кулаки проскрежетал зубами, но промолчал. Затем глубоко вздохнул и махнув «на всё рукой» продолжил режиссировать.

— Короче, все плачут, все рыдают!.. Ясно?! Нахрен праздники… У нас тут философия глубокая! Кто сам плакать самостоятельно не может не беда, поможем!! Кому нужен лук? Если что, то он у Завэна в наличии ещё есть! Кому глаза намазать?.. Юля, прекрати себя щипать, потом же синяки останутся… Что значит ты не хочешь, чтоб от тебя луком пахло?.. Что тут такого-то?.. Не буду я тебя не щипать не бить и другим не разрешу это делать и не проси, а вот луком намазать могу…