— Умер американский дирижер польско-шотландского происхождения Леопольд Стоковский.

Москва. Перово. Утро.

Утро было прекрасное и тёплое. Милиционер был полон надежд и планов. Казалось, что жизнь бьёт ключом. В душе всё пело и плясало, хотелось бегать и прыгать, хотелось кричать на всю округу несмотря ни на что.

В таком прекрасном состоянии духа Денис Пахомов, обойдя стоящую у входа толпу ребятишек зашёл в здание отделения милиции.

— Оо… Это ты! Наконец-то! — воскликнул дежурный, увидев Дениса. — Тебя Соколов вызывает. Срочно! Велел, как придёшь, сразу к нему!

— Гм… — удовлетворённо ухмыльнулся милиционер в предчувствии повышения, а сам с раздражением подумал:

«И откуда же Соколов всё узнал? От стукачей мля, откуда же ещё… Их в отделении целая прорва!.. Главное, вчера, когда приезжал днём, ничего даже слушать не хотел ни о каком самиздате. Отмахнулся только и сказал, что мол завтра поговорим, а сейчас видишь ли, ему некогда. А сейчас что? Приспичило?.. Срочно ему видишь ли Пахомов понадобился…Учуял, где можно поживиться за чужой счёт, старый хитрый лис. Начальство оно и в Африке начальство — хитрожопые одни. Кто-то пашет. А эти только сливки снимают… Как только учуют «гешефт», так вот они, рядом и всегда на первых ролях. Ну, а если ошибся ты, если попал впросак, то не сомневайся, всё на тебя повесят и утопят без капли сожаления, лишь бы самим выжить… Сволочи одним словом… С другой стороны, если уж говорить откровенно, то был бы я начальником, наверняка бы делал тоже самое…»

— Давай, иди. А то он злой как чёрт…

— Да иду, я, иду, — сказал Денис и поинтересовался: — Слушай, а чего за дети у входа толпятся? Экскурсия что ль какая?

— Нет, — отмахнулся дежурный. — Они за какого-то Александрова пришли просить. Говорят, его в тюрьму, что ль посадить кто-то хочет. Непонятно ничего. Сейчас участкового вызвали, разбираться будет, — пояснил тот и занялся заполнением каких-то бумаг.

— С***!! Ты что б** творишь?! Кто тебе разрешил задерживать Александрова?! — кричал полковник на обомлевшего подчинённого тряся того за грудки.

— Я не задерживал никакого Александрова, — отмазывался Пахомов, совершенно не понимая в чём его обвиняют.

— Что ты с*** врёшь?! Я знаю, что ты вчера задержал музыканта Александрова! Ты же, мля, и сам мне это докладывал вчера в коридоре! Совсем заврался?! Говори! Задерживал музыканта?

— Эээ… да… но…

— С***! Зачем? Говори, зачем?! — неистово тряся подчинённого требовал ответа Соколов.

— Но у него фамилия не Александров, а Васин, — промямлил сотрясаемый и был отпущен.

— Как зовут того, кого ты задержал вчера? Имя!

— Александр Сергеевич Васин.

— Музыкант?

— Да. Наверное. Я точно не знаю. При нём были кассеты.

— Школьник?

— Да.

— Пахомов б**, ты какого хрена вообще арестовывать граждан надумал, тем более школьников? Ты кто? Участковый? Опер? Кто?

— Да, я.… — проконючил милиционер, но был прерван.

— Головка ты от патефона, вот кто ты! — заорал начальник ему на ухо, да так, что Денис чуть не оглох.

— Товарищ полковник, разрешите объяснить, — набравшись храбрости решительно произнёс полу оглохший, но в очередной раз его разумное предложение по прояснению ситуации было отвергнуто.

— Смирно! Заткнись, б**! Заткнись, иначе я за себя не ручаюсь! — покраснев орал начальник и «подопечному» не оставалось ничего другого, как только вытянуться по стойке смирно, сжать кулаки и внимать.

Полковник вытер платом пот с шеи и потребовал:

— Отвечай немедленно! Отвечай честно! Кто разрешил тебе арестовывать и допрашивать пионера? Кто надоумил? Кто? Непосредственный начальник твой? Тищенко?

— Я сам, — опустив глаза в пол с комом в горле признался Пахомов.

— Сам с усам, а мне теперь всё разгребать за тобой б**!.. — вновь взорвался Соколов. — Говори, где взял наручники? У дежурного? Что молчишь? Я всё знаю, он мне сам признался!

Денис не проронил ни слова, ибо сдавать вчерашнего дежурного, который выручил его спец средством не хотелось и было не по-мужски.

— Так зачем ты его арестовал? — чуть успокоившись спросил Соколов и развернувшись пошёл к себе за стол.

— Я хотел поймать преступника, распространяющего самиздат, — пояснил свой поступок милиционер и чуть помедлив добавил: — И в конечном итоге, поймал его.

— Какого преступника? Ты о чём Пахомов? О Александрове? О ребёнке, который дал послушать несколько кассет своим сверстникам? Это он у тебя преступник получается?

— Я думал…

— Ни х** ты Пахомов не думал! Знаешь почему? Знаешь?.. Да потому, что нет у тебя головы твоей на плечах Пахомов. Нет у тебя твоей «бестолковки»… Понимаешь? Нечем тебе Пахомов думать, потому как вместо головы у тебя кочан с капустой!

— Да, но самиздат…

— Какой ещё к чертям собачьим самиздат?! Ты хоть песни те сам слышал? Что башкой мотаешь? Не слышал? Ну так послушай тогда! Я тебе их сейчас включу… Смотри, смотри Пахомов. Слушай, — сказал полковник и вставив кассету в магнитофон включил его.

Зазвучала мелодия…

— Вот тебе самиздат твой! Вот тебе белые розы… Видишь Пахомов? Чувствуешь самиздат Пинкертон недоделанный, а вот смотри, смотри, ещё песня, — возбуждённым тоном проговорил Соколов и нажал кнопку перемотки, — это песня Пахомов про седую ночь… Чувствуешь антисоветчину, мля…

Подчинённый вновь опустил глаза в пол молчал, а начальник его продолжал глумиться.

— Смотри Пахомов, вот ещё песня и тоже самиздат. Смотри. Знаешь про что она? А ты послушай, послушай. Может и поймёшь о чём там поётся… Она Пахомов о нашем городе. Она Пахомов о столице, о Москве. Это гимн Пахомов. Гимн!

И действительно в магнитофоне зазвучала прекрасная песня про Москву:

Москва — звёзды светят из Кремля.

Москва — столица на века…

…

— Сейчас же Пахомов, из-за твоего выверта, моя б** жена, со мной хочет развестись! Понимаешь Пахомов? Развестись! Я с ней, б**, двадцать пять лет б** душа в душу прожил, а теперь она б** от меня собралась из-за тебя, мля, уйти!

— Извините… — негромко сказал Денис обречённо.

— Что извините Пахомов?! Скажи мне, что?! Х** бы с ней с женой, пусть тварь разводится, другую найду, не беда, но вот дочка, дочка моя, Пахомов, понимаешь?.. Прелесть моя, Леночка… Она мне такую вчера истерику закатила Пахомов, такую истерику, что уже дальше некуда… Она б** просила вчера, что бы я отказался от неё Пахомов!.. Она б**, если хочешь знать прокляла меня и слёзно просила написать заявление об отказе от неё. Просила, что б меня лишили родительских прав, а её передали в детский дом. Она умоляла, что бы я поспособствовал тому, что бы она сменила фамилию, имя и отчество. Она не хочет быть больше Соколовой, а хочет она быть Александровой в честь певца этого ё******!! Ты понимаешь Пахомов, какую х**** ты натворил?! Ты понимаешь, что своим безответственным поведением ты мне всю жизнь разрушил?! Что мне теперь делать Пахомов?! — простонал полковник и обхватил голову руками.

— Простите меня!.. Я больше так не буду, — прошептал милиционер и закрыл глаза из которых тотчас же покатились слёзы, ибо милиционер представил, как его жена, из-за, того что он натворил, бросает его, и уходит к другому, забрав ребёнка с собой.

Это ведение было настолько отчётливо, настолько реально, что у Дениса защемило сердце и он понял, что скорее всего именно так всё и будет. Несомненно, его уволят, выгонят из общежития, жена уйдёт, а он сопьётся. И так ему стало жутко, одиноко и жалко себя, что он, не обращая внимание на полковника плюхнулся на стул и горько зарыдал.

— Встать! Смирно! — через час или через миллисекунду донёсся громкий голос Соколова, и Пахомов мгновенно прейдя в сознание вскочил, вытянувшись по стойке смирно. — Не будет он, — передразнил подчинённого полковник и скомандовал: — Садись сюда, напротив меня, и рассказывай всё по порядку: Как? Что? Где? И почему?