Вскоре он стоял на прежнем месте и протягивал Амазонке порцию мороженого:

– Это с ванилью, попробуй!

Ее взгляд стал презрительным, будто она фыркнула: – Фу!

– Но уж это тебе понравится, оно с малиной. Я сам съедаю десять порций зараз! – он показывал другое мороженое и гладил свой выпирающий живот.

Во взгляде Амазонки интереса не прибавилось.

– А вот фисташковое! Лизни хоть разок, и ты не оторвешься, пока не прикончишь его!

Он предлагал всаднице сорт за сортом и с наслаждением ел и ел мороженое, доказывая, что это за прелесть. "До чего я страдаю! – думал он. – Еще недавно сказали бы мне, что я буду кого-то угощать – да чем? Мороженым на выбор! – Съем Все подавлял горестные всхлипы и опять принимался за угощение, не соблазнившее Амазонку. – О, как недобра и несправедлива ко мне жизнь!"

Подобно другим берлинцам и не только им, он бесплатно получал каталоги от разных фирм, которые рекламировали свои товары. "Раз не хочет мороженого – значит, должна захотеть чего-то иного", – с этой мыслью Съем Все принес всаднице свежий каталог. Раскрыв его и положив на грудь, детина показывал Амазонке фотографии:

– Взгляни на джинсы! Тебе любые пойдут, но вот эти – особенно!

Амазонка если и смотрела, то равнодушно.

Он перелистывал страницы.

– Наклонись и рассмотри получше! Джинсы Levi's – ты и их не хочешь примерить? Они созданы, чтобы ты в них вскочила на коня!

Бронзовая всадница оставалась столь невозмутимой, словно только такой и могла быть. А Съем Все, вытягивая руки, выставлял вверх раскрытый каталог.

– Calvin Klein Jeans, – он произнес наименование с самым сладким восхищением, на какое лишь был способен.

Однако всадница промолчала, как если бы он обращался к обыкновенной бронзе.

Устав, он умолк, одной рукой придерживая каталог на груди, а другой перелистывая его.

– А ну! – внезапно промолвил совсем тихий, но ясный голос.

Съем Все, чуть не выронив каталог, повернул его к себе. Реклама спортивного облачения. Два каратиста в боевой стойке на татами.

– Тебе понравились их кимоно?

– Нет, – не двинувшись, едва слышно сказала всадница.

От волнения не один нос, а все лицо детины стало красным, как помидор. Нос же побурел и усеялся каплями пота.

– Что же тебя заинтересовало? – вкрадчиво спросил Съем Все.

– Приемы в бою. Я хочу видеть бой от начала и до конца.

– Желание, достойное женщины-воина! – льстиво произнес прожженный тип.

Он повел глазами по сторонам: нет ли любопытных поблизости? С видом накатившей лени шагнул к постаменту, прислонился к нему спиной.

– Я принесу тебе видеозапись. Лучшие бои, какие только вели мастера каратэ, – сказал он тихо, не поворачивая головы. – Но ты должна мне на время уступить коня и секиру.

Амазонка молчала. "Откажется!" – он переживал так, что было холодно спине от нагретого солнцем камня.

– Сколько в фильме боевых приемов! – Съем Все причмокнул, словно рассказывал о яствах. – Ты увидишь самое замечательное, что сегодня есть в каратэ. Удары коленом туда, ступней туда, большим пальцем ноги – сюда!

– Я согласна! – произнесла Амазонка.

Чтобы не захлопать в ладоши, детина крепко сжал кулаки. Рано радоваться, надо еще достать фильм. Хватило бы завтрашнего дня! И тогда ночью можно сесть на коня, поднять секиру…

Проблеск зари – сигнал к возвращению.

– Чуть начнет светать, я должна быть на моем месте, как сейчас! – отчеканила всадница.

Кому-то было любопытно поначалу, зачем неугомонный тип привязался к Амазонке. Кролики посматривали на него из кустов, обступавших площадку с цветником и бронзовой всадницей посередине. Белка глядела то с одного дерева, то с другого, а то присоединялась к Зажигалке, Шашлыку, Котлетке и Булочке, которые тоже приходили взглянуть, как Съем Все соблазняет Амазонку мороженым.

Белка рассудила так:

– Его здорово проучили, и ему хочется мира. Он старается, чтобы мы поскорее забыли его безобразия. Как он лебезит перед госпожой Розенблюм! Вот и Амазонке пытается угодить.

– Это гораздо лучше, чем замышлять зло! – сказала Зажигалка. – Вспомните, каким опасным был Нож. А теперь он друг всем нам. И если такое произошло с одним, то разве и со вторым не вероятно то же самое?

Эти слова жители Тиргартена стали передавать друг другу, так они нравились. Однако Нож не приходил от них в восторг и втайне негодовал: "Да, я был способен на зло. Но кто-нибудь измерял мою способность на добрые дела? Я вообще способный, и до чего глупо – сравнивать меня с тем, кто так груб, жаден и прожорлив!"

Съем Все упрямо заговаривал с Амазонкой, и один Нож по-прежнему следил за ним, мысленно взывая: "Посмейся над ними! Докажи, что ты опаснее, а я умнее, чем они могут вообразить своим умишкой!" Он боялся насторожить бывшего дружка и прятался в отдалении за деревьями. Там не было слышно разговора, но как только Съем Все побежал раздобыть фильм, Нож поспешил к всаднице.

Он расточал ей комплименты, расхваливал ее скакуна, прежде чем сказать:

– Красноносому обманщику нельзя верить. Что он предложил?

Она надменно не обращала внимания на пришельца. Кто-то сумеет обмануть ее? Что за вздор! Скорее-скорее бы увидеть видеозапись, ради которой заключен договор. Но болтать о нем – значило уронить себя. Однако она не приказала молчать Секире, которая услышала подкупающе трогательный возглас Ножа:

– Какое прекрасное холодное оружие!

Он понизил голос:

– Я тоже остр и знаю толк в ударах. Но мне приходится лишь мечтать о таких, на какие способна ты.

Секира прониклась симпатией к новому знакомому, который оказался из своих.

– Повезло тебе с хозяйкой – как не позавидовать! – проговорил он искренне. – А я дважды попадал во власть к красноносому злодею. В первый раз он забросил меня в озеро, во второй – закопал в землю.

Нож добавил подробности и спросил Секиру, чье воображение разыгралось:

– Надеюсь, ему ничего от тебя не нужно?

– Ну как же… – и она обеспокоенно рассказала о договоре.

Амазонка, которой ни до чего, кроме фильма, не было дела, не прервала ее.

Нож вышел из цветника, повернул к раздольному лугу и там оглянулся. Амазонка и ее конь в лучах солнца выглядели мирней мирного. Завтра будет такой же радостный день с благоуханием цветов, пением птиц, с тенью зеленых чащ и блеском зеркальных озер. Но что затем уготовано обитателям Тиргартена?

– Не хочу хвастать, однако я единственный разгадал его, – обратился Нож к тем, кто первым пришел к престарому черному виргинскому тополю, сломанному бурей. Кругом росли кусты орешника. Сорока, по просьбе Ножа, разносила весть, что здесь место сбора.

Рассказав о своем многообещающем открытии, былой сообщник браконьера произнес:

– Все радовались, как он переменился. А что будет, когда он верхом на коне размахнется Секирой?

– Мне страшно! – вскрикнула Котлетка, которая оказалась тут вместе с Шашлыком, Булочкой и Зажигалкой.

– Чего только он ни натворит, – зловеще продолжил Нож: – У него будет вся ночь до проблеска рассвета.

– До проблеска рассвета, – повторила Зажигалка задумываясь. – Ну почему мой язычок пламени так слаб? О, если бы… – она не договорила.

Тот, кто некогда сам был не прочь побезобразничать, промолвил:

– Он поскачет к гостинице нашего доброго Лиса.

– И ударит топором по крыше, – прошептав, Булочка содрогнулась.

Нож в несказанном удовольствии от ее ужаса добавил:

– Он изрубит гостиницу! И еще ей достанется от конских копыт.