Съем Все не заметил его бегства. А если бы и заметил, до того ли ему было? Не помня себя, он катился по траве. Когда же попробовал подняться на четвереньки, его шею, щеку оцарапали чьи-то когти.

– Пощады!

Когти оказались колючками шиповника, под чьи кусты закатился Съем Все. Взвыв, он продрался сквозь них и увидел на земле белые головы мертвецов. Волосы у него встали дыбом. Головы скалились и беззвучно хохотали. Это были безобидные грибы дождевики.

– Пощадите, – поднявшись, Съем Все моляще вытягивал руки. В ужасе, что на него набросятся сзади или сбоку, он кружился на месте. В голове у него путалось: – Тону! Пощады! Наводнение!

Мало-помалу он стал перемещаться в сторону, обогнул шарообразные грибы и понесся не разбирая дороги. Нескоро ему удалось выбраться из Тиргартена. А потом он долго не мог найти свое жилье, хоть и пробегал возле самого дома.

Кран и Шланг принимали поздравления от всех, кто радовался, что гостиница спасена. Сколько разговоров, сколько веселья было! Но и слез – тоже. Мышь с помощью Зажигалки извлекла из мокрой травы своего друга, который выскользнул на свободу, но пострадал от воды. По Тиргартену разнеслась весть: тот, благодаря кому провалился замысел врага, умирает. Впервые услышавшие о приборе принимались плакать. Например, Улитка.

Прибор принесли в гостиницу и, перед тем как уложить беднягу в постель, обтерли полотенцами. У него до предела поднялась температура, он бредил, издавая шуршащий звук: "Опасность близка!" Его лихорадило, бросало в пот: насквозь мокрые простыни непрестанно меняли.

На другой день госпожа Розенблюм, которой, конечно, обо всем рассказали, купила новую батарейку для больного. Ему сразу же полегчало, температура снизилась. Он лежал в постели, приглядываясь к тем, кто за ним ухаживал, и все никак не мог поверить, что спасся от хозяина.

Друг Мыши уже стал и другом Зажигалки, Шашлыка, Котлетки, Булочки. Другом Лиса, разумеется, – тоже. И Сороки. Всегда кто-нибудь сидел у кровати и старался развлечь больного новостями.

Ему рассказывали о бронзовой Амазонке на коне. Казалось, она скакала к Пруду Золотых Рыбок и вдруг замерла неподалеку, окруженная обширным цветником. У женщины-воина – подобающая ей атлетическая фигура, в руке – секира с двумя полукруглыми лезвиями. Всадница сурова видом, но давным-давно известно, как щедра она к гостям на ее праздниках.

Амазонка любит их устраивать ничуть не меньше королевы Луизы, которая еще ни разу не приняла приглашение. Ее величество не скрывает, что не прочь бы побывать на празднестве. С нею охотно отправился бы юный принц Вильгельм, чья статуя несказанно украшает островок, расположенный подле Острова Луизы.

Однако желания королевы и принца разбиваются о волю его величества. Памятник Фридриху Вильгельму III возвышается по другую сторону озера, лицо стоящего на внушительном постаменте короля обращено к королеве.

По его мнению, немыслимо, чтобы члены его семьи удостаивали своим посещением особу, "одетую, – говорил он, – столь легко и кое-как". Обычно он добавлял: "Ради нее одеваться час, когда она вмиг накинет одеяние, короче и проще которого ничего нет?"

И все же Амазонка опять послала приглашение королевской семье: срок очередного празднества приближался. От придворных просочился слух: король, строгий по-прежнему, запрета не отменит. Об этом Тиргартен судачил весь вчерашний день, а сегодня Сорока принесла весть лежащему в постели больному: королева Луиза, как увидели по ее лицу ранним утром, огорчена.

Огорчена, вне сомнений, и Амазонка, хотя по замкнутому лицу женщины-воина это очень непросто заметить.

Трэкер не успел огорчиться в свою очередь, как Сорока, глядя на него зорким взглядом, сообщила:

– Есть повеселее новость. Твой хозяин снова пришел в Тиргартен и кому только не улыбается!

Больной тотчас ощутил жар, пожаловался на ломоту во всем теле и на приступ удушья. Сорока стала его успокаивать:

– Он не пойдет сюда скандалить. Разве лишь ночью тихонько подберется. Не больно-то и страшно. Все говорят – он переменился.

Как ни напугали его в злосчастное утро, он подумал: "В какой раз кончается тем, что переодеваюсь в сухое. И ничего, не погиб". Страхи не оставляли браконьера, но он отлично знал: если не замышляешь зла, ничего тебе не сделают в Тиргартене.

Съем Все дома посмотрел в зеркало и поведал своему отражению:

– Я отправлюсь туда с приветом в каждой руке и на губах!

Войдя в парк там, где начинается аллея под названием Бременская Дорога, он догнал госпожу Розенблюм. У нее брови поползли ввысь от изумления, когда детина, отнюдь не мрачный, как прежде, поздоровался с нею любезнее, чем сама любезность.

Затем, словно дама была еще недостаточно потрясена, он похвалил ее новую шляпку.

Но на том не кончилось. Непохожий на себя тип с виноватой улыбкой пролепетал:

– Нельзя ли мне покормить птиц вместе с вами? Если я один буду бросать им корм, они к нему не прикоснутся.

"Я вижу чудесный сон!" – говорила себе пожилая дама.

Детина стоял рядом с ней, держа в руке пакетик с овсяными хлопьями и дроблеными орехами и покидывая корм слетавшимся зябликам, малиновкам, синицам. "Он делает это первый раз в жизни", – думала госпожа Розенблюм и, конечно, не ошибалась.

Позже Съем Все вышел к озеру и пожелал приятного отдыха Черепахе, которая взобралась подремать на упавшее в воду дерево.

Из-за покрытого зеленью мыса выплыл корабль Белки – Съем Все приветственно помахал рукой пассажирам и команде.

За ним неусыпно наблюдала Сорока и, как потом рассказала хитрая птица, она решила его проверить. Слетав за осколком зеркала, она села на ветвь и стала пускать солнечный зайчик в глаза детине. Он и не подумал рассвирепеть, не выкрикнул ни одного бранного слова. Даже кулаком не погрозил. Тип только жмурился, отворачивался и добродушно смеялся.

Не произошло ли, наконец, то, чего все хотели и так ждали? Упрямец расстался со своей злобой и дикой страстью к поживе.

Изо дня в день Съем Все показывал, что так и есть. Встретив госпожу Розенблюм, описывал ей свое восхищение розами. Издали кланялся Шашлыку, Котлетке и Булочке, вытирая губы салфеткой. Кланялся и Зажигалке, но обходился без салфетки.

Птицы привыкли, что он их подкармливает, и не стеснялись болтать при нем. Нет-нет да упомянут Амазонку: сколько вкусненького будет на ее празднике!

Съем Все не раз проходил мимо бронзовой всадницы, но о том, что она устраивает празднества, услышал впервые. Захотелось оглядеть ее повнимательнее.

Он перескочил через невысокую ограду цветника, в середине которого возвышается постамент с Амазонкой, приблизился к нему. Какой могучий конь! Одного топота этих копыт довольно, чтобы самоуверенный Лис больше не смог уснуть в своей гостинице. А какое грозное оружие в руке наездницы. Секира с двумя полукруглыми лезвиями – можно за полминуты изрубить на сто кусков резиновый Шланг.

Съем Все снизу всмотрелся в лицо Амазонки, улыбаясь:

– Ты угощаешь гостей лакомствами. Значит, тебе интересны угощения?

Бронзовое лицо выразило раздражение, как если бы всадница сказала: "Что за болтовня?"

"Ага, ответила! Разговор начат!" – обрадовался Съем Все.

– Я принесу угощения, каких никто не знал, когда жили амазонки! – пообещал он и побежал за мороженым.