Последний шанс. Я подошла, стараясь выглядеть уверенно, но не вызывающе.

— Мне нужно с вами поговорить.

Мачеха выпрямилась, оглядела меня с ног до головы. В её взгляде было столько презрения, что я невольно отшатнулась.

— Ну, говори.

— Понимаете… — я подбирала слова осторожно. — То, что вы от меня требуете, физически невыполнимо за один день. Я не отказываюсь работать, но давайте обсудим справедливое распределение обязанностей. Нам нужно установить здоровые границы, чтобы…

Её рука взлетела так быстро, что я даже не успела среагировать. Звонкая, резкая пощёчина обожгла щёку. Голова дёрнулась в сторону, в глазах вспыхнули искры.

— Вот тебе, умница, — прошипела мачеха, наклоняясь ко мне. Лицо её было совсем близко, и в глазах плясали злые огоньки. — Не ведаю, чего ты там просила, да и это сгодится.

Я прижала ладонь к пылающей щеке.

— Марш грядки полоть. — добавила мачеха.

Я подумала, что прямо сейчас лучше и правда уйти. Мне нужен был другой план.

К вечеру я сделала от силы треть работы. Честно говоря, надрываться не собиралась. Решила притвориться примерной — сначала нужно было понять, что здесь вообще происходит, а уж потом что-то делать.

Небо начало розоветь, когда мачеха вышла из дома и окинула огород критичным взглядом.

— Всё? — насмешливо спросила она. — А вижу-то я, не всё.

— Сколько успела.

Я пожала плечами.

Лицо мачехи вытянулось, глаза сузились.

— Неумёха, — процедила она. — На вот, возьми краюху хлеба, чтоб не подохла с голоду, да ступай в свою каморку. И чтоб глаза мои тебя не видели!

Каморка оказалась крошечным уголком вдалеке от печки. Низкий потолок, узкая лавка вместо кровати, маленькое оконце под самым потолком. Неподалёку — старый сундук, покрытый толстым слоем пыли.

Я рухнула на лавку и закрыла лицо руками. Всё тело болело. Голова раскалывалась. Желудок сводило от голода.

Психология здесь не работает. Логика не работает. Ничего не работает.

Я попала в сказку. В настоящую, страшную сказку, где падчериц мучают до смерти, а потом отправляют к Бабе-Яге на верную погибель.

И я понятия не имела, как отсюда выбраться.

Вдруг взгляд упал на сундук. Интересно, что там? Старые тряпки? Или…

Я встала и подошла к нему. Крышка поддалась со скрипом. Внутри пахло сухими травами.

Осторожно разобрала содержимое. Выцветшая ткань, должно быть, когда-то красивая. Деревянный гребень с тонкой резьбой. Связка сухих цветов, рассыпавшихся в прах при прикосновении.

И на самом дне — куколка.

Маленькая, размером с мою ладонь. Тряпичная, искусно сшитая. Пёстрый сарафан, крошечный платочек на голове, лицо с тщательно вышитыми чертами — большие глаза, пухлые губки, румянец на щеках.

Я подняла её к свету. Работа была невероятной. Кто-то вложил в эту куклу душу.

Внезапно в груди разлилось странное тепло. А в голове мелькнул образ — смутный, размытый, но такой родной. Женщина с добрыми глазами и мягкой улыбкой. Она держит эту куклу, шепчет что-то…

Воспоминания Василисы?

Я прижала куколку к сердцу, сама не понимая почему. И впервые за весь этот кошмарный день почувствовала себя чуть менее одинокой.

И вдруг крошечные глазки моргнули.

Я ахнула, выронила куклу — она мягко упала мне на колени.

Казалось, я и правда схожу с ума. Теперь уже официально.

Обычная тряпичная кукла. Неподвижная. Безжизненная.

Показалось. От усталости, от стресса. Мозг играет со мной в злые игры.

Я осторожно положила куколку рядом с собой на лавку и легла, закрыв глаза. Нужно поспать. Утром всё встанет на свои места. А может, я проснусь дома, и это окажется самым странным кошмаром в моей жизни.

— Не бойся, — раздался тихий голосок, нежный, как дуновение ветерка.

Глаза распахнулись сами собой. Я резко села, сердце заколотилось.

Я медленно, очень медленно повернула голову. Куколка сидела на краю лавки, подогнув под себя крошечные ножки. Её вышитые глазки смотрели на меня с такой теплотой, что в груди защемило.

— Это… это невозможно, — прошептала я, прижимаясь спиной к стене.

— Многое в этом мире кажется невозможным, пока не случится, — куколка наклонила голову набок. — Ты устала. Ты голодна. И я тоже. Накорми меня, дай мне водицы.

Галлюцинация. От голода. От стресса. Психика пытается защититься, создавая иллюзию поддержки. Да, так и есть. Вот и научное объяснение.

Но куколка смотрела на меня, и в её крошечных чертах было столько… жизни. Столько заботы.

— Накорми меня, Василисушка, — повторила она мягко, почти умоляюще.

Дрожащими пальцами я пошарила в кармане. Там завалялись жалкие крошки хлеба — остатки той корки, что дала мачеха. Я собиралась их приберечь на самый крайний случай.

Я протянула крошки куколке, ожидая, что рука пройдёт сквозь иллюзию.

Но маленькие ручки взяли хлеб. Поднесли ко рту.

Крошки исчезли.

— Ох… — выдохнула я, не в силах поверить своим глазам.

Потом поднесла кружку с водой к её губам. Куколка сделала несколько глотков — вода действительно убывала.

— Спасибо, милая, — куколка вздохнула с явным удовольствием и погладила меня по пальцу своей мягкой ручкой. — Теперь ложись, отдыхай. Силы тебе понадобятся.

— Но… но как? Кто ты? Что происходит?

— Я здесь, чтобы помогать, — продолжил голосок. — Матушка твоя меня благословила. Я — последний дар той, что любила тебя больше жизни. И пока ты помнишь о ней, пока бережёшь меня и кормишь — я буду рядом.

В горле встал ком. Воспоминания Василисы снова мелькнули перед глазами: женщина с добрым лицом, тёплые руки, запах свежего хлеба и трав…

И вдруг надо мной нависла тень мачехи.

Я инстинктивно спрятала куколку за спину.

— Что за шум? — прищурилась мачеха. — С кем это ты тут разговариваешь?

— Ни с кем. Сама с собой… от усталости.

Мачеха обвела каморку подозрительным взглядом. Её глаза остановились на сундуке с открытой крышкой.

— Лазила, значит? — она подошла ближе, — В чужом добре копалась?

— Это вещи Василисы… то есть мои вещи.

— Твои? — мачеха расхохоталась. Смех был неприятный, скрипучий. — Здесь всё моё, девка.

Она наклонилась к сундуку и вдруг выпрямилась, держа в руках… куколку.

Но как? Она же была у меня за спиной?

— Вот оно что, — мачеха повертела куклу в руках. — Игрушками балуешься, лентяйка? Работать не хочешь, а в куклы играть — это завсегда?

— Отдайте, — я протянула руку. — Пожалуйста, это всё, что осталось от…

— Тьфу! — мачеха сплюнула. — Нечего тут нежности разводить. Вон сколько работы — а она с куклами возится!

Она швырнула куколку обратно в сундук и захлопнула крышку.

— Василиска! — рявкнула она. — Раз спать не хочешь, марш в сарай! Там мешок зерна — пшеница с рожью вперемежку. Чтоб к утру всё было разобрано! По зёрнышку! А не сделаешь — пеняй на себя.

— Но это же невозможно за ночь…

— Молчать! — мачеха замахнулась, и я невольно отшатнулась, вспомнив утреннюю пощёчину. — Живо в сарай! И чтоб духу твоего в доме не было до утра!

Делать нечего. Я поплелась к выходу, но в последний момент обернулась. Сундук был закрыт. Но я могла поклясться, что из-под крышки выглядывал краешек пёстрой ткани.

Сарай встретил меня промозглым холодом и кромешной тьмой. Я на ощупь добралась до злополучного мешка и села рядом, обхватив колени руками.

Снаружи стрекотал сверчок. Уличный туман был настолько густ, что, казалось, сочился даже сквозь щели между дверными досками. Мистически красиво.

Перебрать мешок зерна за ночь? Это физически невозможно. Даже если не спать и работать без передышки. Да и не видно ничего. Мачеха это прекрасно знает. Она просто ищет повод избавиться от Василисы.

Я прислонилась к мешку и закрыла глаза. Что я вообще здесь делаю? Как я сюда попала? И главное — как отсюда выбраться?