«Они застали меня врасплох...» Петроний казался отстраненным, когда начал говорить, как это делают люди, страдающие от боли,

Необходимость рассказать, как он узнал ужасную новость. Я увидел Мано. Он сидел на камне у обочины, вид у него был подавленный. Анко, должно быть, отошёл от него и увидел меня…

–Анко? Анко тебе рассказал?

Голос Петро смягчился, хотя и ненамного.

Прежде чем я успел крикнуть ему, чтобы он убирался, он подбежал. Я подумал, что он рад меня видеть. Поэтому, когда он сел на скамейку, я обнял его. Он встал и прошептал мне на ухо.

Майя слегка поперхнулась. Я и сам был расстроен. Анко было всего шесть лет. И Петроний, должно быть, понятия не имел, что его ждёт.

– Вам не следовало узнавать об этом от детей.

«Ну и что?» — взревел Петро. «Две мои дочери мертвы!»

Я должен был знать.

Майя дала волю гневу. Она, как и я, должно быть, была обеспокоена тем, что выпалил Анко, потому что постаралась как следует рассказать Петронию подробности.

«Ну, именно так. Вы потеряли двоих; эти дураки не сказали нам, каких именно. Люди пытаются выяснить, чтобы потом вам сказать. Ветрянка. Полагаю, это случилось вскоре после того, как вы уехали из Италии. В письме об этом не говорилось».

«Должно быть, я заразился, когда прощался с ними. И заразил твоих детей», — признался Петроний. «Я чувствую себя виноватым…»

–Они выжили.

«Я тоже». Он не из тех, кто говорит, что хотел бы умереть, но это прозвучало довольно правдоподобно. «Так что, наверное, мне придётся с этим жить!»

«Ты справишься, Лусио. Но поверь мне, это тяжело». Моя сестра, которая, как и большинство матерей, видела смерть ребёнка, говорила с горечью. Повисло молчание, а затем Майя повторила: «Мне жаль мальчиков».

«Это не имело значения». Петрония не интересовали его извинения.

Анко рассказал мне, потом подошел Марио, и они сели рядом со мной, по одному с каждой стороны, и так и остались сидеть, молча. – Через несколько мгновений он добавил, заставляя себя проявить немного доброты в голосе –: А теперь ты сидишь рядом со мной и молчишь.

– Я потеряла первого ребёнка. Я знаю, что больше ничего не могу для тебя сделать.

«Нет». Он редко видел Петрония таким подавленным. «Ничего».

Наступило довольно долгое молчание.

«Ты хочешь, чтобы я ушла?» — спросила его Майя.

«Ты уже хочешь уйти?» Судя по его враждебному тону, я догадался, что Петро сгорбился, не шевелясь, мрачно глядя перед собой. Я понятия не имел, что делает Майя. Я никогда не видел, чтобы моя сестра утешала скорбящих. Особенно того, кого она, хотя бы ненадолго, взяла к себе в постель.

Это уже не казалось актуальным, и всё же она продолжала свои поиски. Это была старая беда Дидия: она чувствовала себя ответственной.

«Я должен выполнить это задание, — объяснил Петро вежливым тоном, который ничего не значил. — Лучше закончу его раз и навсегда. Мне больше ничего не остаётся делать».

«У тебя ещё одна дочь!» — резко воскликнула Майя. «И есть ещё Сильвия».

«Ах, Сильвия!» – голос Петро обрёл новое звучание. Наконец-то он проявил хоть какие-то эмоции, хотя было непонятно, было ли его скорбный тон размышлением о бывшей жене, о себе самом или даже о судьбе. «Думаю, она хочет, чтобы мы снова были вместе. Я уже заметил это, когда увидел её в Остии. Её парень – неудачник, а теперь…» – выпалил он и тут же осекся. «Теперь нам нужно утешать дочь».

«И чего же ты хочешь?» — спокойно спросила Майя.

«Я не могу! Это в прошлом». Он знал, сколько мужчин твёрдо стояли на этой позиции, но их переубедили. Боль и совесть сговорились, чтобы поймать его в ловушку. Заплаканное лицо его выжившей дочери будет преследовать его.

«Так что Сильвия проиграла во всех отношениях». Я был удивлён, насколько беспристрастна моя сестра. Ведь именно она напомнила ему, что Аррия Сильвия нуждается в нём.

«Ты считаешь, что мне следует это сделать?» — резко спросил Петроний.

– Я не скажу тебе, что я думаю. Решать тебе. Но…

Майе пришлось добавить: не совершайте ошибку только потому, что чувствуете себя виноватым.

Петроний тихонько фыркнул в ответ. Если это поможет ему принять решение, он не станет раскрывать свои мысли. Он всегда был очень скрытен в своей личной жизни. Когда мы делили палатку в…

Были вещи, которые он не мог от меня скрыть, но с тех пор мне приходилось догадываться. Он держал все свои чувства при себе, полагая, что, не давая им волю, он поможет. Возможно, именно такое отношение и было причиной многих проблем, когда он жил с Аррией Сильвией.

Майя, должно быть, чувствовала, что сделала всё, что могла. Я услышала движение. Должно быть, она снова встала.

«Я ухожу». Он ничего не сказал. «Будьте осторожны».

Петроний остался стоять на скамейке как вкопанный, но ему следовало бы поднять глаза.

«Ну, Майя Фавония! Я понимаю детей. Но ты... зачем ты пришла?»

–Ох… Ну, ты же меня знаешь!

Раздался еще один короткий рев вынужденной радости.

«Нет, — твёрдо ответил Петроний, — я тебя не знаю. И ты прекрасно знаешь, что я хотел… но теперь всё в прошлом, не так ли?»

Моя сестра ушла.

Когда Петроний резко вскочил и пошел в баню, я тоже приготовился уходить.

Я бы пошла за ним. Он страдал. Но моё присутствие там было бы слишком сложно объяснить. Я никогда не хотела, чтобы он был с моей сестрой, а она – с ним, но сцена, которую я только что услышала, встревожила меня.

Пока он стоял там в нерешительности, вмешался третий человек.

«Пожалуйста!» — внезапный, приглушенный шёпот, который я чуть не пропустил.

«Пожалуйста, Фалько!» — Мне не хотелось вмешиваться. В любом случае, когда слышишь своё имя там, где меньше всего ожидаешь, это всегда вызывает реакцию.

Я вышел на улицу и посмотрел вверх. Над собой, в окне этой свалки под названием «Старуха-соседка», я увидел бледное лицо Альбии. Ей не нужно было объяснять, что у неё серьёзные проблемы. И она умоляла меня помочь ей от них избавиться.

И тут я почувствовала себя в ловушке. Я никогда не слышала, чтобы Альбия говорила. Она, несомненно, была напугана. В тот день я выгнала её на улицу.

Елена Юстина обещала убежище, но я снова подверг эту девушку опасности. Другого выбора не было. Мне пришлось войти.

Мне пришлось искать её в этом тёмном и мрачном доме. Старое несчастье семьи Дидио снова настигло меня. Альбия была на моей ответственности.

XXIII

Едва переступив порог, я понял, что это за дом. Прихожая всё ещё была пуста. Маленький, потёртый столик, подпиравший открытую дверь, преграждал мне путь. Место, где можно оставить шляпу… если хочешь, чтобы её украли. На ней треснувшая и грязная тарелка словно осмелилась просить чаевых. Их не было. Даже обычных рваных квадранов, призванных внушить людям, что к чему. Только ржавый гвоздь, который какой-то шутник оставил в подарок.

Фасад дома, должно быть, предназначался для магазина, но раздвижные двери в римском стиле были плотно закрыты и заперты. Я заглянул внутрь через арку. Там никого не было, и там хранили только щебень и старые лошадиные лежанки.

Что бы там ни происходило, это должно было произойти наверху. Я осторожно двинулся по внутреннему коридору к мрачной лестнице, которая поднималась всё выше и глубже в темноту. Пол был утоптан.

Я наткнулся на сломанную мебель. Обломок шкафа. Я шёл медленно, поэтому успел схватить его, хотя в ладони правой руки застрял осколок. Мне удалось заглушить звук.

Наверху, должно быть, было как минимум две комнаты. Это было бы типично для магазина с жилыми помещениями. Хотя я и прислушивался, я не мог понять, сколько людей там могло жить.

Лестница была деревянной. Она скрипела и качалась, когда я поднимался по ней, словно дом был хлипким. Грязь придавала обветшалому зданию отвратительный вид, хотя оно не могло существовать до Восстания. Неплохо: заброшенное и разрушенное спустя десять лет. Потолок вряд ли был очень высоким; конструкция здания весь день впитывала тепло, поэтому я поднялся наверх и окунулся в душную, плохо проветриваемую атмосферу. Первая комната, похожая на чердак, представляла собой прихожую, несомненно, использовавшуюся для тех целей, которых я боялся. Хотя койки на полу были пусты, слабый запах секса говорил сам за себя. Я споткнулся о лампу, конечно же, выключенную. Любому, кто захочет осмотреть своего партнера по постели, придется заплатить дополнительно. Держу пари, никто не станет…