– Ну, чувак, ваще, прикольно. Чёй‐то на тебе – дребедень какая‐то?

Настя подходит, говорит:

– Ром, пойдем!

– Подожди, тут ребята спрашивают. Ребята, это бусы.

– Бля, бусы в натуре! Во даешь, красава, бля! А чё ты так вырядился? Весь в блестяшках каких‐то?

– Ну это, понимаете… – И я с чистой душой стал объяснять, что это направление в музыке, стиль хиппи. Мы за мир, мы – дети цветов. Вся фигня. Настя первая поняла, что они не врубаются, и буквально уволокла меня в автобус, когда они уже пытались снять с меня все эти бусы на память. И когда мы уезжали с поля, в нас полетели стеклянные бутылки, банки, кто‐то с кем‐то хотел драться, за нами бежали, пытались на мотоциклах догнать. В общем, чем‐то мы им не понравились…

Мы ехали ночью обратно в Таганрог часов пять-шесть, такие радостные. Вина купили, у бабок самогона взяли. Нас отсутствие успеха вообще не расстроило. Как нам казалось, мы выступили замечательно. Нам главное было выступить, и мы выступили. Когда туда ехали, конкуренты были друг другу. А на обратном пути уже наоборот: вокалист «Сакрума» уже пел под баян вместе с Сусой «Соловьи, не тревожьте солдат». Мы остановились в поле – не то колесо пробилось, не то еще что‐то. Развели костер. Допили все, что осталось. Ну и остаток времени до Таганрога спали вповалочку в автобусе. Приехали, радостные, утром. Так мы съездили в Новошахтинск. Дети цветов, короче.

Потом, помню, был какой‐то праздник. Мы гуляли, шли компанией. Догулялись до глубокой ночи. Домой идти было уже нельзя, потому что там брат, мама, завалиться ночью домой с девушкой – я такого себе не позволял! И я решил пойти с Настей на дачу. У нас была дача, даже не за городом, а в районе Русское поле. Когда мы с ПМК переехали на Фрунзе, у мамы оставались какие‐то деньги, и она купила эту дачу чуть ли не за тысячу рублей – смешные цены. Я говорю: «Настя, а пойдем на дачу!» Купили бутылку «Кавказа». Троллейбусы уже не ходили, поэтому мы целеустремленно за часик дошли пешком. А участок там – шесть соток, все в клубнике и тюльпанах. Потому что бабушка, которая маме эту дачу продала, любила тюльпаны, а клубника сама разрослась, она ж такая тварь – лезет во все стороны, все обволакивая собой. Несколько фруктовых деревьев было: вишня, черешня, слива. И домик деревянный, небольшой, похожий на бытовку. Строительный вагончик. Маленькая кухня, предбанник и комната с кроватью. Выглядит все это достаточно плохо по меркам москвичей. Двери скрипучие, на фанере обои. Какие‐то стаканчики, полочки. Все самодельное практически.

Мы, немного пьяные, пришли рано утром на дачу. А там кровать… У меня коробка стояла со старыми вещами, мы нашли простыню, постелили на кровать, а сверху еще висели занавески, как у султанов – типа полога. И мы туда завалились и у-у-у-у… все случилось даже слишком быстро… Но этот раз я запомнил. Она была настоящая кошка. Настя… очень мягкая. Мне это очень понравилось… Потом она заснула. Я встал, собрал виноград, он тоже в саду рос. Принес виноград, оставшееся вино. Вино она не стала пить, мы попили чай. Виноград тоже никто так и не стал есть почему‐то. И она говорит: «Мне пора, надо бежать».

Я ее проводил… Буквально после этого она уехала. Так же внезапно исчезла, как и появилась. Я даже ездил ее искать. Есть такой поселок Петрушино под Таганрогом, еще километров пять-семь от Русского поля. Пригород. Я ездил туда, кто‐то дал мне адрес, где она живет с ребенком. Я нашел это место, но ее там не оказалось. Мне сказали, что она уехала к родственникам, а когда вернется – неизвестно. Больше я никогда ее не видел. Никогда… Это потом я узнал, что она встречалась не только со мной. Эта девчонка, конечно, сводила с ума полгорода. И у меня с ней был роман… Я догадывался о чем‐то, но узнал только потом. Да я и не думал об этом. Как можно об этом думать, когда счастлив? Когда ты влюблен, тебе же все равно. Как можно думать, что вот она вчера была с кем‐то еще? Глупость. Ну и что? Мне‐то кайфово. И когда однажды мне друг начал про какую‐то Настю рассказывать, я говорю:

– Погоди, а это не та Настя, которая…

– Та самая, – говорит.

– У-у-у-у-у, друг! Мы с тобой повязаны теперь!

Но у меня только позитив остался, никакой ревности. К ней нельзя было относиться иначе. Может, поэтому с такой нежностью и говорю о ней? Настя… Кошка…

Учиться нотам меня как в самом начале не прикалывало, так и потом, когда «Асимметрия» перестала быть «чердачной группой». Но мне было интересно общаться с людьми, у которых есть музыкальное образование. У меня были две хорошие подруги – студентки музучилища: Ираида и Оксана. Они были моими соседками по ЖАКТу – жилищно-арендному кооперативному товариществу. Это название вида жилья. Есть частный сектор, есть многоэтажки, есть дачи. А это ЖАКТ. Выглядит оно так. Допустим, вот улица, на которой до революции жили помещики, элита города. Здания там в основном одно-двухэтажные особнячки, как маленький-маленький Питер. И у каждого дома было свое подворье, где находилась конюшня, жили прислуга, повара. Когда пришла советская власть, всех раскулачили, уплотнили, и эти постройки внутри двориков стали приспосабливать под жилье. Основной дом тоже делили на квартиры с разными входами, и все потом достраивали себе по кусочку, отгораживались. Все очень хаотично. Во дворе была колонка с водой. Это сейчас начали проводить водопровод, все удобства. А раньше в конце двора стоял туалет, один на весь двор. И все это дело называлось ЖАКТами.

В какой части дома жил я, непонятно: в дореволюционной или в новой. Мы когда туда переехали с окраины, я сам пристроил кухню, вытягивал фундамент, стены, кровлю, комнату увеличил. Вылезаю я как‐то раз на крышу своего ЖАКТа, чтобы телевизионную антенну поправить, и вижу девушку из соседнего двора. Что‐то она там на улице делает, не то воду выливает, не то окна моет. Я кричу ей: «Привет!» Она улыбнулась, и я решил зайти. Мы познакомились, потом она ко мне зашла в гости. Темные-темные волосы. Свои. Не очень длинные и не очень короткие. Худенькая. Такая девушка-кокетка. Конечно, я начал с ней любезничать. Это была Оксана, которая снимала комнату во флигеле. А вторую комнату снимала Ираида. С ней я познакомился немного раньше, на какой‐то обычной тусне. Я не знал, что она туда переезжает, и очень обрадовался, когда она моей соседкой стала.

Я приходил к девчонкам в гости, помогал по хозяйству – прибить что‐нибудь, обои поклеить, кровать починить, какой‐то марафет навести. Я ж строитель. Кровать починить. Ну а что такого? Что‐то там упало, оторвалось, сломалось у кровати. «Рома, у меня опять сломалась кровать!» – «Что ты делаешь на этой кровати, Оксанка бессовестная?» И мы тусили. Чаще всего я у них зависал. Оксана готовила какие‐то супы, я капусту тушил, чебуреки делал. Я готовил хорошо, мог делать все что угодно. Шашлыки жарили во дворе, по вечерам пели песни. Хозяйка их флигеля сдавала студентам музучилища комнаты, потому что в каждой было по пианино. Ираида была старше и училась, кажется, уже на последнем курсе. А Оксана только‐только поступила. И вот они играли на пианино и пели всякие песни. Из «Мэри Поппинс», например, – такие девичьи песенки. Однажды я приволок гитару, и она практически у них поселилась. Был момент, что я и сам как будто к ним переехал. Ночевать оставался. Дом‐то рядом.

Внешне, конечно, мне больше Оксана нравилась. Мы крутили вещи небольшие. Ну как? Невинные, так, целовались. Я не замечал, чтобы у них была какая‐то конкуренция из-за меня. Может, она и была, но я не видел этого. Или не хотел видеть. Когда Лёха приезжал из Мариуполя в Таганрог, мы с ним вдвоем запуливались во флигель. И ему Оксанка очень нравилась. Но они просто улыбались друг другу, легкий флирт…

– Ну чего, – говорю, – Оксанка‐то крутая?

– Ну да, крутая.