– Дело в том, – наставительно произнес Йеркель, – что Роберт – мой старший брат. – С этими словами он вошел в главные ворота Тауэра.

– Ясно, – неуверенно протянула Дини, на секунду представив себе мать Йеркеля и Роберта, занятую приготовлением пудинга. – А нельзя ли у него спросить, в какой камере герцог Гамильтон?

Йеркель пожал плечами, передал ей вожжи от своей лошади и снова вернулся к брату. Обменявшись с ним несколькими фразами, он подошел к Дини:

– Мой брат говорит, что герцог Гамильтон скорее всего или при дворе короля, или у себя в поместье, в маноре Гамильтон.

– Нет, нет, – торопливо заметила Дини, – передайте брату, что мы абсолютно уверены: герцог Гамильтон здесь!

– Мой брат утверждает, что нет.

– Я ни в коем случае не хотела его обидеть, – заявила Дини, смерив взглядом мощную фигуру Роберта, – но он может просто не знать всех заключенных.

Йеркель пожал плечами:

– Все возможно.

– Ну что ж, – вздохнула девушка, – пора приступить к бритью узников.

– Мы будем брить только лица, – предупредил цирюльник. – Не стану я брить мужские ноги. Или руки, – добавил он, помолчав.

Решив таким образом проблему бритья к удовольствию Йеркеля, они приступили к поискам Кита.

– Гамильтон! А ну-ка пошевели своими костями! При звуке этого голоса Кристофер вскочил со своей подстилки и услышал приближающиеся тяжелые шаги и клацанье меча герцога Саффолка.

– Значит, он сказал тебе, Саффолк? – осведомился Кит. – Этот твой жизнерадостный тюремщик? Я ведь грозился убить тебя, проклятый ублюдок, и с удовольствием выполню обещание.

– Брось, Кит. Сейчас не время для угроз. – Замок щелкнул, и в подземелье стало светлее. – Твоя кузина в Тауэре.

– Что случилось? – Гнев Кита испарился, стоило ему выйти на свободу. Он шел по коридору вместе с Саффолком, не обращая внимания на глядевших на них в немом изумлении слуг.

– Должен извиниться перед тобой, мой друг, – вздохнул Саффолк. – Я-то всего-навсего хотел помочь вам обоим.

– Лучше объясни, что случилось?

– Я похитил тебя и привез сюда, в свой дом, как ты уже, наверное, догадался. При дворе ходили слухи, и весьма упорные, что твоя очередь сразу за Кромвелем и в самое ближайшее время тебя упекут в Тауэр. Я решил спрятать тебя. Действовать надо было быстро, пока король оставался в Ричмонде.

– Ты предупредил Дини?

– Нет. Увы, я недооценил ее, Кит. Мне казалось, что незнание поможет ей лучше справиться с ролью страдающей родственницы.

– Бедная Дини, – пробормотал Гамильтон, мигая не то от солнца, не то от слез. – Теперь о Тауэре, Чарлз. Скажи мне, как и за что ее арестовали. – Он изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно.

– Но ее никто не арестовывал! Кит замер как вкопанный:

– Что ты сказал?

– Она решила штурмовать Тауэр, Кит. Ворвалась туда с целой армией брадобреев, и все для того чтобы освободить тебя.

– Ворвалась в Тауэр? Идиотизм, сумасшествие…

– Вот твоя лошадь. Прости меня, Гамильтон. Я сделал то, что считал нужным.

Кит, чье лицо превратилось в напряженную маску, остановился и вдруг улыбнулся Саффолку:

– Я знаю, что ты хотел как лучше. Если бы ситуация сложилась по-иному, думаю, что мы – вот как сейчас – поспешили бы из моего, а не из твоего дома.

В сопровождении небольшой вооруженной свиты друзья выехали на дорогу, и группа всадников помчалась по направлению к Лондону.

Они и в самом деле побрили дюжины две узников, никак не меньше. Некоторые из несчастных так и не поняли, что с ними делают. Один кинулся в драку, заметив приближающегося к нему Йеркеля со сверкающей бритвой в руке. Лишь после бритья он окончательно успокоился, поняв, что его вовсе не собираются пытать.

Дини пришла в ужас от условий, в которых содержали пленников. У некоторых, правда, был недурной стол и даже некоторые предметы обстановки, но Дини вскоре поняла, что это так называемые «новички». С прошествием времени о них забывали даже члены семей, и узники проводили время в ужасной скуке и нищете.

За любой дверью мог оказаться Кит, поэтому девушка замирала всякий раз, когда похожий на статую Роберт распахивал перед ней дверцу очередной темницы.

Когда этот молчаливый страж привел Дини в угловую камеру, она поняла, что поиски могут обернуться неудачей. Впрочем, стоило Роберту достать большой ключ и отворить массивную дверь, как надежда вспыхнула в ее сердце с новой силой. Эта камера оказалась больше предыдущей. В центре стоял большой, заваленный бумагами стол.

– Кит? – позвала Дини, цепенея от страшного предчувствия.

Ее голос отразился эхом от каменных стен и прозвучал незнакомо и до смешного слабо. В ответ из темного угла послышалось зловещее хихиканье.

– Кто здесь? – спросила она, но ответом ей был все тот же мерзкий смешок.

Из мрака выступил человек. Дини невольно попятилась, но тут пленник заговорил:

– Мистрис Дини? Как любезно с вашей стороны навестить опального друга. Прошу извинить за убожество обстановки.

– Кромвель? – не сказала, а скорее прошелестела Дини.

– Он самый.

Теперь, когда глаза привыкли к темноте, она и сама могла убедиться, что перед ней бывший министр. Он по-прежнему носил богатый придворный костюм, хотя на дорогой ткани уже виднелись пятна от сальной свечи и потеки грязи – свидетельства пребывания в темнице.

– Мне очень жаль, что так получилось, – пробормотала Дини.

Цирюльники, пришедшие вместе с ней, не отважились войти в камеру Кромвеля, хотя Роберт и другие стражники наблюдали за опальным вельможей и Дини с равнодушием хорошо знающих тюремные порядки людей. Девушка собралась уходить, но тут ее остановил вопрос Кромвеля, брошенный ей в спину:

– Что привело вас в эту обитель скорби? Ведь вы, насколько я понимаю, все еще на свободе.

– Я, собственно, уже собиралась уходить.

– Как мило. Вы, стало быть, решили прогуляться по Тауэру и заодно навестить старого знакомого?

Дини подошла к двери, но Кромвель снова остановил ее:

– Подождите! – В его голосе слышалась самая настоящая мольба. Дини почувствовала себя увереннее, оказавшись в непосредственной близости брадобреев, которые деловито обсуждали, куда двинуться дальше, и ей захотелось узнать, что на этот раз придумал опальный вельможа.

– Как поживает королева? – между тем спросил Кромвель. – Знаете ли, я очень сожалею о ее судьбе, – продолжал он, тем самым отвечая на невысказанные подозрения Дини. – В сущности, я не собирался обманывать короля, равно как и причинять вред этой невинной овечке из Клева. Я искренне хотел, чтобы эти двое нашли свое счастье.

Кромвель подошел к столу, где были грудой навалены бумаги.

– Король заставляет меня работать даже здесь, требует, чтобы я нашел веские причины для признания брака недействительным. А они, к сожалению, имеются. Я сделаю эту работу и надеюсь, что король затребует документы, составленные мною. Я уверен, что, даже находясь в Тауэре, могу быть королю полезным. И не только королю.

Кромвель настолько погрузился в собственные мысли, что, казалось, забыл о присутствии Дини, и тогда она кашлянула, чтобы привлечь его внимание.

Тот поднял на девушку неожиданно ясные, не замутненные мирской суетой глаза.

– Пообещайте мне одну вещь, – мягко сказал он.

– Что я должна вам пообещать? – Дини разрывалась между острым желанием уйти и дослушать это своеобразное политическое завещание.

– Пообещайте, что не оставите королеву своими заботами. Я предпринял кое-какие шаги, обеспечивающие ее благосостояние в случае развода. Скажите Анне, чтобы она не ссорилась с королем, не требовала от него слишком многого. Конечно, ей придется перенести минуты унижения и горечи, но лучше унижение, чем смерть. Король желает добиться развода любой ценой и поэтому не станет слишком скупиться. Если соглашение между Генрихом и Анной Клевской будет подписано, он вряд ли станет менять его пункты по прошествии времени.