– Мне очень жаль, государь, если мои правдивые слова вас обеспокоили, но…

– Прекратите нести околесицу, мистрис! У меня голова уже гудит от ваших глупостей. Боже мой, да по сравнению с вами даже Кэтрин Говард выглядит разумной, словно Эразм Роттердамский.

Дини встала с травы без всякой помощи со стороны короля и принялась собирать разбросанные рисунки. Она изо всех сил кусала себе губы, поскольку ею начал овладевать один из несвоевременных приступов смеха. Девушка старалась не поднимать глаз и тщательно складывала рисунки, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь себя. Могущественный король Англии, негодовавший по поводу пары испорченных чулок, представлял собою смешное и даже гротескное зрелище.

– Ну, – произнес Генрих, утвердив руки на бедрах и возвышаясь над ней наподобие гигантского дерева, – желаете еще что-то сказать, мистрис?

Дини, прикусив губу, молча помотала головой. Более всего на свете ей хотелось, чтобы он ушел до того, как она начнет хохотать.

– Вы дрожите, мистрис Дини. Вы боитесь своего могучего короля?

«Боже, – молила про себя Дини. – Уйди, пожалуйста, ну что тебе стоит? Уйди, чтобы я не видела этих дурацких мешковатых чулок, испачканных травой. А то…»

– Взгляните на меня, мистрис, – между тем приказал король.

Она подняла глаза, и их взгляды встретились. И тут Дини начала хихикать. Она успела заметить на лице короля выражение несказанного изумления, прежде чем на глазах выступили слезы. Рисунки выпали из ее рук и полетели во все стороны, но Дини все равно не могла остановиться.

Затем произошло нечто еще более удивительное.

Начал смеяться король.

Сначала он просто смотрел на Дини, словно на существо, сраженное загадочным заболеванием, в абсолютной прострации наблюдая, как из ее рук выпорхнули и разлетелись по двору листы с рисунками, отчего мистрис только пуще залилась смехом.

И тут вдруг Генрих вспомнил, как однажды в церкви – он был еще ребенком, – старик архиепископ, читавший Писание в присутствии королевской семьи, неожиданно рыгнул. И тогда он, Генрих, единственный из всех засмеялся. Мать стала на него ругаться, отчего смех будущего короля только усилился. Стоило ему засмеяться теперь за компанию с мистрис Дини, как с плеч словно свалилась огромная тяжесть государственной власти и все заботы, связанные с управлением страной. Он стал просто человеком, который в разгар прекрасного весеннего дня смеется от души вместе с хорошенькой женщиной.

Его охватило чувство удивительной легкости.

Во дворце распахнулись окна, и слуги, до крайности удивленные увиденным, во все глаза уставились на государя, хохотавшего подобно беззаботному школяру в сопровождении вторившей ему мистрис Дини. Оправившись от шока, слуги тоже заулыбались.

Наконец смех затих. Король с Дини почти одновременно достали платочки и принялись утирать разгоряченные лица.

– Прошу извинить меня, – выпалила Дини, – не знаю отчего, но иногда на меня находит.

Король, отдуваясь, приводил себя в порядок.

– Да, у нас есть с вами кое-что общее, – произнес он и наклонился, чтобы собрать рассыпанные рисунки. Мельком взглянул на верхний, и улыбка, сохранившаяся на его лице после взрыва очищающего смеха, исчезла. – Мистрис Дини, вы продолжаете меня удивлять. Вы не только разбираетесь в музыке, но и обладаете рукой истинного художника. – Король принялся просматривать работы, время от времени кивая головой в знак одобрения.

– Что вы, ваше величество, – осторожно добавила Дини, – это не я рисовала.

– Не вы? – удивился Генрих, продолжая листать импровизированный альбом. – Тогда кто же?

– Ваша дочь. Генрих прищурился:

– Мария? Вряд ли. Она не отличит пейзаж от стула. Мне приходилось видеть ее грубые каракули.

– Эти пейзажи, – с трудом проговорила Дини, – нарисовала Елизавета, пока сидела взаперти в комнате наверху.

Король отвел глаза от стопочки рисунков.

– Эта девочка очень похожа на своего отца, ваше величество.

Король вперил в собеседницу взгляд, в котором на этот раз не было гнева, но читалось одно только недоумение.

Дини храбро продолжала:

– У нее глаза художника, а сердце принцессы.

Король молча сложил рисунки и сунул под мышку. Потом он предложил руку Дини, та приняла ее. Так, рука об руку, они вернулись во дворец.

Когда они достигли парадного входа, король заговорил:

– Благодарю вас, мистрис Дини. – Он мимолетным жестом коснулся ее плеча, а потом некоторое время рассматривал собственную руку. – Мне кажется, я только что узнал кое-что новое о женщинах.

Дини затаила дыхание, потом спросила:

– Что же?

– Оказывается, женщина может быть другом, – просто сказал Генрих VIII и пошел по коридору, продолжая сжимать под мышкой рисунки своей дочери.

Дини едва дождалась возможности перемолвиться с Саффолком.

– Он не в Тауэре, – прошептала девушка, сделав круглые глаза и оттирая герцога в комнатку рядом с обеденным залом.

– О женщины, вам имя беспокойство! – пробурчал Саффолк, закрывая за ней дверь.

– Я разговаривала с королем сегодня утром и поняла, что он не имеет представления, где Кит. Это хорошо или плохо?

Герцог в задумчивости погладил бороду.

– Не думаю, чтобы Норфолк стал действовать на свой страх и риск, поэтому не верю, что это дело его рук. Чтобы заполучить такую власть, ему сначала надо усадить на трон племянницу.

– Тогда где же он?

– Мне до сих пор кажется, что в какой-нибудь камере Тауэра, – после некоторого размышления произнес Саффолк.

– Но как он мог там оказаться без приказа короля?

– Ах, моя дорогая… Иногда король… как бы это выразиться?.. забывает, кто там находится.

Дини несказанно удивилась:

– Вы шутите. Как это можно засадить человека в тюрьму, а потом об этом забыть? Неужели нет никого, кто бы ему об этом напомнил?

– Как сказать, – заметил герцог и хитро прищурился. – Вот, к примеру, графиня Солсбери. Она преспокойно провела в Тауэре два года и просидела бы еще Бог знает сколько, если бы в один прекрасный день не умерла. Впрочем, особенно долго она бы не продержалась, поскольку ей было за семьдесят, а здоровьем она отнюдь не блистала.

– Ужасно, – произнесла до глубины души напуганная Дини. Она не только пожалела бедную старушку, но стала снова опасаться за судьбу Кита. – В чем же провинилась эта графиня Солсбери?

Саффолк изобразил на лице самое неподдельное удивление:

– Разве вы не знаете? Она находилась в слишком близком родстве с королем – кажется, приходилась ему кузиной? Ну король и упрятал ее от греха, чтобы какие-нибудь злоумышленники не похитили ее ненароком и не превратили со временем в полноправную королеву. До этого момента, правда, все члены семьи графини так или иначе были устранены.

Дини уже приходилось наблюдать сцены насилия при дворе – в частности, она собственными глазами видела, как приспешник Кромвеля рубил алебардой ее Кита. Но она и представить себе не могла, что произвол и беззаконие являлись составной частью жизни королевства. А ведь Кит пытался просветить ее – просто она его не слушала, вот что. В самом деле, трудно поверить, что господин в расшитом золотом камзоле может себе позволить засадить невиновную и беззащитную женщину в Тауэр! Теперь Дини больше чем когда бы то ни было хотелось покинуть мрачное и жестокое средневековье. Кит был сто раз прав: где угодно, только не здесь.

В коридоре послышался говор. Один из королевских слуг постучал и попросил разрешения войти.

– Мистрис Дини? – обратился он к ней с волнением. – Пожалуйста, пойдемте со мной. Нам требуется ваша помощь.

Прежде всего она подумала о Ките – конечно же, его нашли и он ранен.

Саффолк остановил камердинера державным взмахом руки:

– Может быть, вы сообщите мне, что происходит? Слуга замялся.

– Внизу во дворе собрались члены гильдии цирюльников – числом до пятидесяти, и все они добиваются аудиенции с мистрис Дини.

– Из-за чего весь этот шум? – пробормотала себе под нос Дини. – Можно подумать, что у них других дел нет!