Может быть, лучше, продолжал Левон Мкртычевич, создать Институт Русской филологии при ЕрГУ на базе существующего факультета? Ректор поддерживает эту идею. Надо, чтобы посольство помогло.
Я попытался объяснить собравшимся, что вряд ли стоит противопоставлять идею Русского университета, выдвинутую русской общиной Армении, интересам восстановления места русского языка и литературы в высшей школе республики, поскольку речь идет о совершенно разных вещах: университет мыслится не как языковой вуз, а должен готовить специалистов прежде всего в области юриспруденции и экономики. Во всяком случае, так мне представляется. Поэтому попытки создания такого университета никоим образом не мешают превращать факультет русской филологии ЕрГУ в Институт. Были бы средства. Но, к сожалению, их-то никто не гарантирует ни для того, ни для другого. Даже с русской гимназией, о которой министры просвещения России и Армении договорились минувшим летом, пока не видно никакого серьезного движения. И российские учебники для армянских школ застряли где-то на московских складах. Посольство обо всех этих неурядицах и проблемах неизменно докладывает в Москву, но у него самого нет абсолютно никаких возможностей оказать финансовую помощь какому бы то ни было начинанию. Поэтому сравнивать нас с нашими коллегами из посольств ведущих западных держав некорректно: мы с ними никогда и нигде не имели равных возможностей и не пытались соперничать ни в чем, кроме, пожалуй, пропаганды, на которую в советские времена денег не жалели. А вот поддержать ваши предложения мы можем и сделаем это со всей душой. Только давайте их нам в конкретном, обоснованном виде. К примеру, почему бы не попытаться, вслед за Академией наук, которая заключила договор о сотрудничестве с Российской академией, подготовить такой же договор с Московским университетом?
Радик Мартиросян поддержал эту идею, подчеркнув, что восстановление контактов между ЕрГУ и МГУ – жизненная необходимость, ибо нет никакой реальной перспективы развития науки и высшего образования в Армении без ориентации на Россию.
Сразу же даю справку: договор между академиями, подготовленный еще в 1992 году, был подписан их президентами 24 сентября 1993 года, договор между университетами Радик Мартиросович Мартиросян и Виктор Антонович Садовничий подписали в Ереване 11 ноября 1994 года (то есть уже после моего отъезда).
Мои высказывания русисты приняли вроде бы с пониманием, но сам Левон продолжал думать, что посольство должно материально поддержать и, может быть, даже каким-то образом (каким?!) финансировать реализацию его идеи Института русской филологии. Никак не мог он принять и мой решительный отказ публично критиковать армянское правительство за те его дела или бездействие, за которые осуждает его оппозиция. Вместе с тем, он соглашался со мной, когда я убеждал его, что общеизвестные конкретные шаги в области двусторонних межгосударственных отношений, несомненно, полезные для Армении и ее народа, были бы просто невозможны без активного участия руководителей армянского государства.
Наши споры не мешали нам, однако, продолжать по-хорошему встречаться и дружить.
В начале 1994 года мы вместе отметили наступление Нового года на елке в художественном кружке при ЕрГУ, руководимом Женей Оганян-Исабекян. Часто встречались за хашем у наших общих друзей в Егварде, Аштараке, Эчмиадзине, Ереване. В конце марта мы с ним отправились записываться на ТВ. Пока ждали, все спорили. Все о том же. Должна Россия или не должна вмешиваться во внутренние дела Армении. Лева развивал свою излюбленную тему «не хочу быть иностранцем в России» и требовал, чтобы всем армянам предоставили российское гражданство.
– Всем не можем, даем только тем, кто подпадает под соответствующие статьи закона, – отвечал я.
– А вот Достоевский говорил, что следовать закону – не всегда человечно.
– Может, Достоевский так и говорил, только это – литература, а государственное учреждение обязано во всем следовать исключительно закону. И посольство, как ты хорошо знаешь, как раз таким учреждением и является.
Передача не состоялась из-за разгильдяйства телевизионщиков. Потеряв почти два часа, я предложил уйти, и Левон согласился, но, по-моему, ему очень хотелось подискутировать со мной публично, перед телекамерой.
25 мая он пригласил меня в Университет на встречу с московским профессором-юристом Юрием Георгиевичем Барсеговым и журналистом-предпринимателем, тоже из Москвы, Аркадием Аршавировичем Вартаняном. Собрались профессора и преподаватели, были ректор, проректоры, а также Зорий Балаян, Сильва Капутикян и назначенный послом в Москву ученый-этнограф Юрий Израэлович Мкртумян.
Барсегов говорил о Карабахе. Я с ним полностью солидаризировался. Вартанян посвятил свое выступление экономическим проблемам. Мне пришлось отвечать на вопросы о российской внешней политике, армяно-российских отношениях, роли в них армянского руководства, а также все о том же Русском университете.
Отметив конструктивность действий правительства Армении в развитии отношений с Россией, я несколько неосторожно зацепил «Голос Армении», который обливает грязью все, что ни делается в республике, игнорируя положительные начинания. Оказалось, в зале сидел корреспондент этой газеты. Других почему-то не было. В своем отчете о встрече журналист не преминул выделить мою критику в адрес его газеты, хотя это было всего лишь брошенное вскользь замечание, а никакая не критика. Но «Голос» из тех, кто считает себя чем-то неприкосновенным. И реакция не замедлила себя ждать. Сначала мое имя исчезло из сообщений о мероприятиях, в которых я участвовал, а до того не пропускали ни одного моего движения. А 2 июня тиснули гнусный поклеп в форме письма за подписью одного скандального отставного генерала, который только что лез ко мне с объятиями и после своих пакостей еще попросит предоставить ему российское гражданство вне очереди, и некоего политолога, не известного академическим кругам, но зато связанного с рогозинским КРО. Это был не просто поклеп, а скорее даже донос, адресованный российскому МИДу, которому предлагалось ни много, ни мало как убрать посла. С этого доноса маргинальная по существу газета, не представляющая никакую политическую силу, но подкармливаемая кем-то исподтишка, – не случайно, она вдруг начала выходить на хорошей бумаге, – развернула целую кампанию против меня, а заодно почему-то и против российского военного присутствия в Армении. Кампания вызвала возмущение у всех порядочных людей, знакомых мне и незнакомых. В ней местные агенты Рогозина непостижимым образом объединились с оголтелой левацкой «оппозицией», рупором которой стал «Голос Армении». Особенно изгилялся на страницах этой газеты один выкормыш какой-то районной партийной многотиражки советских времен.
Левон Мкртычевич от пакостей «Голоса Армении» отмежевался – в интервью еженедельнику «Урарту». Но, высказавшись обо мне с уважением, не удержался от упрека в том, что посол Ступишин якобы «с таким рвением защищает власть имущих» (и где только он это слышал или читал?), а вот его факультету поддержку (читай: финансовую) не оказывает в отличие от западных посольств, которые…и так далее, все в том же духе, что и полгода назад. Знаю, друзья пытались убедить его, что он не прав, но Левон не поддался и остался в гордом одиночестве, в то время, как все творческие союзы без экивоков и очень решительно выступили на моей стороне, заставив даже «Голос» опубликовать их протест.
Решительную поддержку получил я отовсюду: от русской общины, к которой пытались апеллировать пасквилянты, от ученых, деятелей искусств, деловых людей, политиков, в том числе оппозиционных, от многих депутатов и военных и от журналистов. Мне стало известно, что несколько собственных сотрудников «Голоса» покинули газету в знак протеста против антироссийской кампании, которую ее зачинщикам так и не удалось выдать за критику всего лишь в адрес нехорошего, «не нашего посла», не потрафившего допотопным, неисправимым коммунякам.
Однако нет худа без добра. Такое редкостное по своей подлости исключение, каким явилась кампания «Голоса» против меня, всего лишь подтвердило, что правилом в Армении 1994 года были прорусские настроения и доброе отношение к послу России, несмотря на полное отсутствие у него средств для того, чтобы прослыть благодетелем. В 1994 году, согласно зондажом общественного мнения, проведенным американцами, за тесные связи с Россией выступало уже не 34 процента армян, как двумя годами раньше, а три четверти.
