13 февраля 1992 года в кабинете генконсула России в Милане раздался Телефонный звонок. Посол в Риме Адамишин после обычных приветствий говорит мне:

– Приезжай, есть личное послание тебе из Москвы.

– О чем?

– Приезжай – увидишь.

Предложение, от каких обычно не принято отказываться.

Заинтриговал. А ведь только что гостил у нас и наверняка что-то да знал об этом предложении. Конспиратор. Мы тут же дозвонились в Москву, нашли Сашу Авдеева, который в свое время работал в моей внешнеполитической группе в посольстве в Париже, потом был послом в Люксембурге, несколько дней заместителем Шеварднадзе как раз перед кончиной союзного МИДа, а весной 1992-го имел какое-то отношение к департаменту СНГ МИД РФ, находившемуся в процессе становления. Он – тоже конспиратор, мидовская школа, поэтому на мой вопрос, о каком предложении идет речь, ответил вопросом:

– Петрович, вы давно не слушали армянского радио? Ну так теперь часто будете иметь такую возможность.

Или что-то в этом роде. Мы, естественно, поняли, что речь идет о посольстве в Ереване: Москва начала устанавливать дипломатические отношения со странами СНГ и Балтии. Не скрою, нам не очень-то хотелось раньше времени уезжать из Италии. Не прельщало меня назначение куда-нибудь в одну из бывших советских республик, но Армения – это совсем другое дело, там можно поработать на правое дело защиты страдающего карабахского народа, судьба которого меня и мою жену волновала давно, да и российские интересы в Закавказье представлялись мне имеющими капитальное значение с точки зрения нового положения России на международной арене. Одним словом работа на этом дипломатическом поле привлекала меня своей неординарностью. Она должна была быть непростой, но благодарной, если, конечно, повезет чуть-чуть. И мы решили ответить согласием. С этим решением я на следующий день сел в самолет, полетел в Рим, пришел в посольство, прочитал депешу, подписанную незнакомым мне еще тогда Шеловым-Коведяевым, он был первым замминистра иностранных дел, и тут же написал: послом в Армению – согласен, почту за честь.

Указ о моем назначении был подписан президентом 2 марта, другой указ – о присвоении дипломатического ранга Чрезвычайного и Полномочного Посла – 18 марта 1992 года. И я начал прощаться с Миланом, Венецией и Турином, которые официально входили в мой консульский округ.

Совершили мы на прощание и еще одно паломничество – на остров Св. Лазаря в венецианской лагуне к армянским монахам-мхитаристам. Это – просветительская конгрегация армян-католиков, основанная монахом Мхитаром Себастаци в 1701 году в Константинополе, откуда в 1715 году мхитаристы перебрались на остров Сан Ладзаро. Там, в монастыре, имеется ценнейшее собрание рукописей, стоящее в одном ряду с венской коллекцией, тоже в монастыре мхитаристов, и даже с самим ереванским Матенадараном. На острове в эту последнюю мою поездку я обнаружил двоюродного брата президента Армении, он руководил монастырской типографией и по своей инициативе изготовил для меня визитные карточки на русском и французском языках. Я тогда еще не знал, что в Армении самый модный иностранный язык – английский. 1 апреля я устроил прием для итальянских друзей и дал первое интервью для газеты «Азг» («Нация») либерально-демократического направления, по-настоящему, а не по-жириновски.

9 апреля мы сели на поезд в Болонье и через день были дома, в Москве. Я сразу же пошел в МИД, где узнал, что 3 апреля в Ереване подписан протокол об установлении дипломатических отношений между Россией и Арменией. Следовательно, у посла появилось юридическое основание для начала его деятельности. Но к моему большому удивлению обнаружилось, что хоть я уже вроде бы и посол – все указы и приказы налицо, – но агремана у армян еще и не запрашивали. Пришлось напомнить, что в этом есть очевидная необходимость. Протокол принял меры, и в конце апреля агреман я получил. Дело оставалось за верительными грамотами, над новым текстом которых тогда трудились наши мидовские протокольщики. И еще за очень и очень многим: новые посольства, которые по существу стали первыми посольствами суверенной России (все остальные были просто переименованы из представительств СССР в представительства Российской Федерации), не имели ни штата, ни денег. В столицы бывших республик СССР отправлялись в краткосрочные командировки передовые группы, функционировавшие на птичьих правах. На некоторых послов возложили еще и миссию руководителей госделегаций для переговоров с правительствами стран их назначения, что явно противоречило их собственной функции. Армении в этом плане повезло: нашу госделегацию с самого начала возглавил посол по особым поручениям Всеволод Леонидович Олеандров, опытный и мудрый дипломат, очень много сделавший для рождения юридической первоосновы российско-армянских межгосударственных отношений. Впоследствии опыт раздельного функционирования главы госделегации и посла был распространен на другие страны.

Новоиспеченным послам пришлось буквально давить на руководство МИДа, чтобы побудить его начать всерьез заниматься странами СНГ: кое-кто мечтал вообще спихнуть с плеч МИДа эту ношу на что-то вроде министерства по делам бывших колоний по образу и подобию британского министерства Содружества. В числе спихотехников был и министр иностранных дел, который после провала этой идеи изобразил дело таким образом, что он-то, оказывается, всегда был против, а вот кто-то… Этот кто-то и был сам Козырев, предпочитавший американское направление всем другим и долго уклонявшийся от личных встреч с послами в странах СНГ, переложив контакты с ними на заместителей, а те тоже первое время чурались нас, как черт ладана. Зато нередко импровизировали.

21 мая совершенно неожиданно я оказался в составе делегации, срочно вылетевшей в Ереван, узнав об этом буквально накануне. Состав делегации – госсекретарь Геннадий Бурбулис, только что назначенный министром обороны Павел Грачев, председатель Госкомитета по делам сотрудничества со странами СНГ Владимир Мащиц, первый замминистра иностранных дел Федор Шелов-Коведяев, народный депутат Виктор Шейнис и аз грешный. Летели из Чкаловского на самолете военного министра и вели всякие интересные разговоры, в которых Козыреву досталось по первое число и возразить было нечего. Я воспользовался возможностью и высказал пожелание, чтобы Бурбулис поспособствовал встрече послов в странах СНГ с президентом. Он нашел эту идею разумной и осуществимой. К сожалению, такая встреча не состоялась. Сам я с Борисом Николаевичем увиделся накоротке во время встречи глав государств СНГ 6 июля в «Президент-отеле». Мы вспомнили о его визите в Милан в марте 1990 года и пожелали друг другу успехов в работе. Он долго жал мне руку на глазах удивленного Козырева, который не преминул поставить себе в заслугу мое назначение послом: «Вот какие хорошие кадры, Борис Николаевич, мы подбираем в страны СНГ.» А для меня было важно это рукопожатие в присутствии высших руководителей стран СНГ как символическое подтверждение того, что записано в верительных грамотах: посол – доверенное лицо главы представляемого им государства. К протоколу я всегда относился очень серьезно и думаю, что это правильно. С протокола я начинал свою дипломатическую карьеру в Камбодже в 1956 году. Уважению к протоколу я учил и своих подчиненных в Ереване. И не только их.

Но вернемся к майской поездке в Армению, где я оказался впервые.

Прилетели. По дороге из аэропорта Звартноц присматриваюсь к стране. Скоро здесь придется жить и работать. Вид довольно грустный. Приехали в Дом приемов на главном проспекте столицы, носящем имя великого Месропа Маштоца, создателя армянского алфавита. Еще совсем недавно это был Ленинский проспект, а в Доме приемов жил руководитель местной «ячейки» КПСС. Встречал нас Левон Акопович Тер-Петросян. С ним я познакомился в январе 1991 года в Милане. Он туда приезжал по приглашению армянской общины. Я ходил с ним к префекту и другим миланским властям, которые под мою гарантию разблокировали средства, собранные для Армении после Спитакского землетрясения, и договорились с президентом тогда еще союзной республики СССР (правда, уже провозгласившей – 23 августа 1990 года – свою независимость) о том, каким образом эти средства порядка четырех миллиардов лир будут переданы Армении. Мы тогда долго беседовали с ним о судьбах Армении, Карабаха, России и без труда нашли общий язык. Увидев меня выходящим из машины, Левон Акопович пошутил: