Слушали нас с Алексеем вроде бы внимательно и с пониманием, но до ускорения ратификации тогда дело так и не дошло. Представители политических кругов, ориентированные на сотрудничество с Россией, говорили мне, что Давид Варданян – деятель явно протурецкой ориентации, и ему российские войска в Армении совсем не нужны. Но дело не в нем одном. Это очевидно. Иначе ратификация уже давно состоялась бы. Думаю, так оно и было: и на самом верху меня постоянно заверяли, что ратификация – не проблема, а она все оттягивалась и оттягивалась.

Только 14 апреля 1994 года меня, наконец-то, пригласили на заседание комиссии по вопросам внешних сношений. Депутаты от НДС Давид Варданян, Шаварш Кочарян и Семен Багдасарян с ходу взяли инициативу в свои руки и пошли в атаку на договор. Довольно странно повели себя депутаты от других партий, за исключением, пожалуй, Вараздата Авояна (Рамкавар-азатакан) и Анаит Баяндур (АОД), которые предложили соломоново решение: вынести это обсуждение на пленум Верховного Совета.

Давид Варданян снова, как и год назад, недвусмысленно заявил о российских войсках:

– Пусть уходят!

– Скажите это прямо своему народу, – предложил ему я. – Я знаю, человек с улицы разделяет мою позицию.

– Хорошо, давайте вместе пойдем к людям на улицу и послушаем, что они скажут. И я посмотрю, как вы будете глядеть в глаза своему народу.

Такой поворот противников договора явно не устраивал. И даже на заседании Верховного Совета 22 июня 1994 года, посвященном ратификации, мне слова так и не дали, хотя, приглашая на него, намекали на мое участие в дискуссии. И предложили депутатам проект постановления о ратификации с такой кучей оговорок, что от некоторых существенных положений договора ничего не оставалось. Да это были даже по сути своей и не оговорки, а новые редакции статей. В перерыве я пытался разъяснить группе ведущих депутатов, включая некоторых членов президиума, что любые изменения должны быть предметом двусторонних переговоров, а не результатом одностороннего решения. Но мои увещевания никакого воздействия на инициаторов извращения акта ратификации не оказали, и выступить перед депутатами мне не дали умышленно, боясь, что мне удастся их уговорить. Дело в том, что почти никто из депутатов текста договора не читали и ничегошеньки просто не понимали в том, что поставлено на голосование. Депутаты совершенно элементарно стали объектом манипуляции. Поэтому подавляющим большинством голосов приняли постановление, которое очень трудно считать подлинной ратификацией, ибо что это за ратификация, если из утверждаемого документа фактически изымался целый ряд статей. А суть наиболее существенной поправки состояла в том, чтобы даже построенное за наш счет жилье для военнослужащих российской собственностью не считалось и сами военные никакими льготами экстерриториального характера не пользовались, даже при выезде на родину. Правда, движимое имущество, размещенное Россией на территории Армении, армянские законодатели все же признали собственностью России. Спасибо и на том.

Я не преминул высказать свое недовольство такой «ратификацией» и Аре Саакяну, руководившему сессией в отсутствие Бабкена Араркцяна, и сердечному другу, госминистру Вазгену Саркисяну, который допустил варданяновский проект до голосования, хотя я ему разъяснял, что ратификация должна быть чистой, без оговорок, а любые пожелания депутатов о внесении изменений в договор могут быть оформлены отдельным решением. И волки были бы сыты, и овцы целы. Не получилось. Да им на это было, как мне показалось, в общем-то наплевать, они уже ориентировались на новый договор, трансформировавший 127-ю дивизию с Канакерским полком в военную базу. При мне началось обсуждение проекта этого договора и прилагаемых к нему соглашений, ради чего в Ереван в июле 1994 года приезжала делегация во главе с В.Л. Олеандровым. Были у нее и другие задачи, но главное – переговоры о базе, которые с армянской стороны вел Эдуард Симонянц и в которых участвовали военные эксперты с обеих сторон.

Москва поддержала мою оценку истории с договором о правовом статусе войск. Олеандров без обиняков заявил и президенту, и министру иностранных дел Армении, что постановление Верховного Совета Армении от 22 июня – это не ратификация. Оговорки-поправки на этой стадии международное право не допускает, ибо они могут оказаться неприемлемыми другой стороне (сторонам) и аннулировать договор. Ваган Папазян согласился с нами. Левоn Тер-Петросян не исключал возможности пересмотра этого постановления в сторону чистой ратификации, если удастся доказать армянским депутатам, что их соображения учтены в договоре о базах. Таким образом трюк Варданяна, проделанный с помощью правительственного большинства и при полной импотентности пророссийской оппозиции, в том числе левой, стал фактором шантажа на переговорах о статусе военной базы, которые Симонянц повел крайне жестко, накидав кучу новых оговорок даже после того, как текст уже был практически согласован. Доведение проекта до окончательного варианта тогда так и не состоялось. Переговоры продолжались, уже без меня, почти восемь месяцев, но 16 марта 1995 года Левоn Тер-Петросян и Б.Н. Ельцин подписали его в Москве, а 18 апреля 1997 года он был ратифицирован Государственной думой, преодолевшей сопротивление проазерского лобби, рупором которого выступил председатель думского комитета по обороне генерал-лейтенант Лев Рохлин. Голосование за ратификацию договора с Арменией было массированным. Это показало, что большинство думцев понимает значение для России нашего военного присутствия в Армении и военного сотрудничества с нею. Думаю, что такому блестящему результату способствовала и доказательная аргументация, с которой выступали перед депутатами и до того, и в день голосования Всеволод Леонидович Олеандров и заммининдел Борис Николаевич Пастухов. На этот раз не заставили себя ждать и депутаты Национального собрания Армении, которые через несколько дней тоже ратифицировали договор, обойдясь без выкрутасов.

Я был очень рад такому исходу дела. Тем более, что фундамент этого сотрудничества закладывался при мне и с моим посильным участием, а понимание нашими военными государственных интересов России в Армении я всегда ставил в пример дипломатам и политикам.

Как я уже говорил, для меня общение с армией и погранслужбой было одним из важнейших направлений в работе. А поездки в дивизию в Гюмри или Канакерский полк в Ереване, или в погранотряды я никогда не рассматривал, как некую повинность. Скорее наоборот. Я любил встречаться с нашими и армянскими военными. Поэтому в круг моих хороших знакомых неизменно входил мой сосед, он жил в соседней даче, красавец-бородач, веселый и добрый малый, штатский генерал, губернатор Зангезура, государственный министр Вазген Саркисян. Другим соседом стал Сержик Саркисян, новый министр обороны, сменивший на этом посту в августе 1993 года Вазгена Манукяна, когда тот ушел в отставку и в оппозицию.

Сержик Азатович Саркисян – не родственник Вазгена Саркисяна, а просто однофамилец. Саркисянов в Армении, что Ивановых в России. Сержик из Карабаха, родился в Степанакерте 30 июня 1954 года. С 1972 по 1974 год он служил в армии. По окончании службы поступил на вечернее отделение филфака ЕрГУ. Днем работал токарем на электромеханическом заводе. Получив диплом, вернулся в Степанакерт. В 1983-85 гг. он – первый секретарь Степанакертского горкома комсомола. В 1985-ом перешел на партийную работу. Год ходил в помощниках первого секретаря обкома партии. Уже в 1988-ом участвовал в организации карабахских сил самообороны, а в 1991 году возглавил Комитет самообороны НКР. 21 августа 1993 года его назначили министром обороны Армении, и он переехал в Ереван, где я с ним и познакомился, вернувшись из отпуска в сентябре.

Надо сказать, мне совсем не по душе были демонстративные шаги руководства Армении, стремившегося показать всем, что оно – полный хозяин в Карабахе. Во-первых, это не совсем так, даже совсем не так: полевые командиры действовали, как правило, без оглядки на Ереван, особенно те, что были связаны с дашнаками. Не симпатизировали АОДу и его министрам и некоторые политики Карабаха, особенно когда из среды правящей партии начали появляться деятели типа Анюта Блеяна, не стеснявшиеся открыто ратовать за такой компромисс с Азербайджаном, ценой которого могла стать судьба Карабаха. Ереван, конечно, имел серьезное влияние в Степанакерте: жизнеобеспечение НКР целиком зависит от Армении. Но – и это во-вторых – демонстрация якобы полной зависимости НКР подрывала международно-правовую основу национально-освободительной по своей реальной сути борьбы карабахского народа, который 10 декабря 1991 года массированно проголосовал на референдуме за независимость НКР, законно используя свое право на самоопределение. Такая демонстрация помогала азербайджанской пропаганде, начисто отрицавшей реальность карабахского конфликта и сводившей все к конфликту между Азербайджаном и Арменией, выставляя последнюю в качестве агрессора, оккупанта, аннексиониста, одним словом, изверга рода человеческого. Свое отношение к этим демонстрациям я не скрывал от армянских друзей, но, естественно, не говорил об этом публично и высказывался максимально деликатно, не желая вмешиваться в их внутренние дела.